Имя Константина Куприянова стало известно широкой аудитории в июне этого года, когда молодой прозаик получил премию «Лицей». О своём романе «Желание исчезнуть», значении читательского отзыва и соотношениях «временного» и «вечного» писатель рассказал «ЛГ».
– Роман «Желание исчезнуть» не первое ваше произведение о войне. Можете ли вы сказать, что благодаря ему исчерпали эту тему для себя? Или вам ещё есть что сказать?
– Надеюсь, что столь глубоко в эту тему больше погружаться не придётся и что в ближайшее время не найдётся поводов. К сожалению, война – часть современной жизни, влияющая на структуру нашего времени, даже когда мы не думаем о ней. Поэтому зарекаться нельзя. Безусловно, у меня есть желание после написания и публикации такой книги переместиться в иную область и исследовать что-нибудь другое, по возможности – противоположное. Поскольку написание текста для меня – это способ найти ответы на какие-то вопросы, то сейчас, когда кое-что разрешено, есть время на другие темы.
– Роман предваряется примечанием в скобках: «Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны». Нет ли в этом лукавства? Может ли писатель создать вселенную книги с нуля или что-то всегда подглядывает у жизни?
– «Желание исчезнуть» – это роман о вымышленном месте и вымышленных событиях. Наверное, отчасти это такой глобальный постмодернистский приём – сам факт написания текста о том, «чего нет». Ведь реальность такова, что определённые события высвечиваются ярче, другие остаются в тени, а третьи стираются в порошок, и о них, согласно, например, позиции официальных лиц, допускается говорить: «Там нет ничего, принадлежащего нам, и там ничего не происходит».
Поскольку чудес не бывает, текст, естественно, содержит отсылки к реальности и опирается в смысле художественного инструмента на подчёркнутый реализм. Это образует перекличку с имеющимися у читателя представлениями о смежных, существующих в его реальности явлениях. Но я не пытаюсь копошиться в его восприятии. Никакого лукавства – я рассказываю историю.
Есть и такое соображение. Мне всё-таки нравится думать, что срок жизни этой книги будет немного дольше одного-двух премиальных сезонов и что, скажем, через двадцать лет на неё тоже найдётся читатель. Надеюсь, война в Донбассе на тот момент давно закончится и будет забываться, и в этом случае мне бы не хотелось вводить читателя будущего в заблуждение, будто перед ним документальный текст о минувших событиях.
– В одном из своих интервью вы затронули интересную тему ответственности за ненаписанные книги. Есть ли такие проблемы или сюжеты, которые, как вам кажется, вы должны будете описать, если этого не сделает кто-то другой?
– Есть несколько тем, которые мне хотелось бы затронуть в ближайших текстах (например, мне было бы интересно описать свой опыт жизни в чужой стране), несколько приёмов, которые интересно было бы применить, и даже пара жанров, вызывающих профессиональный писательский интерес. Моё высказывание в интервью относилось к конкретному вопросу уголовных преследований театральных деятелей, который стал актуален в последние пару лет. Как ни странно, это стало чрезвычайно острой темой, которая высветила множество глубинных разломов и противоречий в сознании общества. До этого часть из них оставалась в тени, тем интереснее, на мой взгляд, писать об этом...
В то же время писатель – это не журналист и не летописец. Он может эффективно работать только с проблемами и сюжетами, с которыми вступил в «химический» контакт, то есть, упрощённо говоря, которые пропустил через себя. Если в процессе изучения какого-либо метафизического вопроса я найду подходящим по конфликту и драматургии современный сюжет, то, безусловно, попытаюсь его использовать.
Однако при планировании текста на первое месте ставлю работу над сверхзамыслом, а не дотошным отражением некоей злобы дня. Писатель никогда за ней не угонится и проиграет на этом поле журналистам и блогерам. Но что писатель в силах сделать – запечатлеть живую эмоцию, конфликт характеров и многое другое, не передаваемое картинкой, – и воссоздать через это метасобытие. Такие вещи способны переживать время, и здесь ответственность писателя такая же, как у любого деятеля искусства. Я думаю, что внутреннее содержание качественной книги должно в итоге быть шире, чем реальное (или нереальное) событие, которое лежит в основе её сюжета, иначе всё это временные поделки, и время смоет их бесследно.
– Как-то вы отметили, что работать над романом много лет – непозволительная роскошь для сегодняшнего писателя. Почему вы так думаете? Ведь условия, которые диктует время, не отменяют фактор личной продуктивности, скорости письма – она у всех разная…
– В контексте разговора это было сказано как частная оценка особенностей написания романа (для чего, как многие соглашаются, требуется выверенное «долгое дыхание», и держать его много лет – не очень реальная задача…), и это относилось к молодым писателям. Мы понимаем, что условная «писательская карьера» нужна не всем. В идеальном мире, конечно, автор определяет для себя ритм и скорость письма. Но мы говорили о более приближённых к реальности литературного процесса явлениях, а они вынуждают автора учитывать, помимо того же дыхания и множества других аспектов, ещё и фактор собственной узнаваемости, обеспечить которую может либо активная социальная позиция, либо сочинение произведений.
– Расскажите о вашем опыте обращения к так называемым бета-ридерам. Кому вы обычно показываете свои произведения?
– Это мои друзья и родственники, люди, которые не против чтения художественной литературы, даже если она немного сыровата (а бета-ридеры всё-таки получают фактически черновик). Также у меня есть несколько знакомых в так называемом литературном сообществе (мои однокурсники по ВЛК, участники молодёжных форумов, на которых мы вместе бывали, финалисты тех же премий и просто друзья в соцсетях), к чьему мнению я рад прислушаться. Я предлагаю к прочтению только дописанные вещи. Без отклика этих пяти-шести первых читателей работу над текстом продолжать трудно, так как нуждаюсь в ориентире: вправе ли этот текст быть?
– Не может ли влияние «первичных читателей» быть пагубным? Ведь одно дело – показать прозу или стихи студийцам ЛИТО, и совсем другое – первому попавшемуся человеку в интернете…
– В принципе влияние любого читателя на автора одинаково, потому что читатель – это в первую очередь личность, и мелочи типа факта личного знакомства или участия в ЛИТО на самом деле не влияют на ценность его мнения. Что касается пагубности, то я занимаюсь написанием текстов уже давно, в том числе обучался в Литературном институте, так что в этом плане кое-как научился отделять зёрна от плевел. Достаточно понять намерение человека, дающего отзыв. Хочет ли он помочь или уничтожить? (Уничтожать можно, кстати, и лестью.) Когда намерение разгадано, с отзывом можно уже эффективно работать: принимать к сведению и использовать полностью, или в части, или вовсе отбросить за ненадобностью.
– Что вы можете сказать о таком феномене российского книжного бизнеса, как издательский сервис Ridero? И сможет ли эта платформа составить настоящую конкуренцию крупным издательствам?
– Ridero оказался эффективным инструментом для выдвижения текста на премию, также он даёт некоторую прибавку по читателям... В случае с Ridero, работающим по системе «печать по требованию», автор выступает заказчиком, а издательство – исполнителем. Чистая коммерция, и можно издать что угодно.
Согласно более классическому представлению, литература продвигается тем издательством, которое выбрало своих авторов на основании некоего профессионального, а не экономического отбора. Сказано про это уже немало, и в итоге не победила ни одна из систем – обе сосуществуют в рамках одного рынка, и авторы сами выбирают, что им удобнее. Скорее всего, в подобном положении дела останутся некоторое время. Надеюсь, Ridero будет эволюционировать и становиться ещё доступнее и удобнее, причём не только для авторов, но и для читателей.
– Победа во втором сезоне «Лицея», безусловно, привлекла к вам внимание. Это как-то повлияло на восприятие собственных текстов, на самооценку?
– Я пережил небольшой всплеск интереса со стороны незнакомых людей и профессионального сообщества, что в какой-то степени влияет на восприятие мира и текстов, ведь я всегда жил обычной, непубличной жизнью. В первую очередь у меня это вызывает желание быть осторожнее с тем, что я говорю, ведь это уже не литература. Я стараюсь относиться к таким вещам, как публичные мероприятия, выставки, рецензии, интервью и т.д., как к интересному опыту, на который никогда не рассчитывал, но который пришёл благодаря занятию любимым делом. Для писателя любой опыт – главная драгоценность. А если об остальном, то я ведь писал «Желание исчезнуть» задолго до премий и вообще до публикации моих первых повестей в журналах, то есть не было причин рассчитывать, что его где-то напечатают. Так что для работы изначально потребовалось наличие определённого уровня самооценки, а также критического подхода к себе и здравого смысла.
«ЛГ»-досье
Константин Куприянов
родился в Москве в 1988 году. Окончил Всероссийскую академию внешней торговли по специальности «Международное право» и Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М. Горького (семинар прозы А.В. Воронцова). Произведения публиковались в журналах «Нева», «Москва», «Волга», «Знамя», «Октябрь». Лауреат премии «Знамя», премии Марка Алданова («Новый журнал», Нью-Йорк), премии «Лицей» 2018 г. (номинация «Проза», 1-е место).
20 августа в «Редакции Елены Шубиной» выйдет сборник «Лицей 2018. Второй выпуск», в который войдут произведения лауреатов премии «Лицей-2018», в том числе проза Константина Куприянова.
Беседу вела
Валерия Галкина