Четыре поэта, представленные в этой подборке, совершенно разные и по мироощущению, и по художественному методу.
Пётр Дегтярёв – тончайший лирик, извлекающий, будто философский камень, чистое поэтическое вещество, почти бесфактурное, бессюжетное, порой – одно сплошное чувственное любование, и ничего больше. Но это любование самоценно: «...Что может быть прекрасней / Осеннего дождя / И кресла на террасе...». Главное – создан образ, зримый, живой, по-мандельштамовски взволнованный. И так во всех произведениях автора.
Пётр Дегтярёв сейчас серьёзно болен, но даже в такой ситуации не падает духом и продолжает писать сильные стихи.
Андрей Галамага, напротив, одновременно эмоционален и предметен, почти все стихотворения сюжетны, очень плотны. Почти всегда это трогательная история любви, где лирический герой предельно искренен и беззащитен, этим и обаятелен. За пронзительно грустными строками Галамаги чувствуется подспудно улыбка силы, за нежным настроенческим посылом – мужественная стать строки. От самых печальных галамаговских историй всегда веет необъяснимым оптимизмом...
Надежда Косова – поэт-традиционалист, работает в трудном жанре миниатюры, где на маленьком поэтическом пространстве должно поместиться всё: и эмоциональный напор, и смысловая глубина. И ей это удаётся – при намеренном аскетизме художественных средств: в кажущейся сдержанности таится убедительная страстность, считываемая сердцем.
Анна Зарубина – поэт-бард, и её стихи – безусловно, прежде всего песни, где экзальтированные строки словно стоят на цыпочках от восторга, где то и дело прерывается дыхание от высокого накала эмоций, но присутствует и мысль, закольцованная в рефренах, продлённая в многоточиях. Исключительно важен для Зарубиной ритм – именно в нём зарождается начало песни, а в сочетании с голосом Анны лиризм достигает подлинной остроты.
Зарубина живёт в Мытищах, все остальные представленные поэты – в Москве.
Анастасия ЕРМАКОВА
Пётр ДЕГТЯРЁВ
Родился в 1958 г. в Москве. Окончил Институт стали и сплавов и Высшие литературные курсы. Впервые был издан в 1985 году. Автор трёх книг: «Обретение», «Шёлковый Кокон», «Трилистник».
На сердце отошло
* * *
...Исчезли сторожа,
Что может быть прекрасней
Осеннего дождя
И кресла на террасе,
И красного вина,
Созревшего в бутыли
В глухие времена
Под амфорною пылью.
Прощай, броженье дней,
В кромешной тьме и смуте
Осадок их на дне,
А суть в одной минуте.
Для дочери
Нельзя всё тратить на вино,
Купи недорогую куклу,
И на Рогожском полкило
Отталой красной клюквы.
Не ради праздника, а так –
Во вторник или в понедельник,
Когда подступит немота,
Хватило б денег,
Глядишь, на сердце отошло,
Привыкнув к ноше,
Не торопись – всё хорошо –
Всего хорошего.
Жёлтый плед осенней грусти
Жёлтый плед осенней грусти,
На террасе сквозняки,
Сквозь кусты – развратно густо
Хризантемовой тоски...
Так изысканно залита
Скатерть розовым вином,
И бутыль из хризолита,
Отливает янтарём.
Струйка бусинок, стеклярус
С крыши падает... В тазу
Плавает капустный парус,
Собираясь ускользнуть...
Но куда?
Сырая плесень,
Моросит и за дождём
Лишь лучок на грядке весел
Словом заново рождён.
Беженцы
То ли время убежало
Из кофейника... Невмочь
В отсыревший полушалок
Прятать мартовскую ночь –
Так ребёнка только кутать,
И в доверчивых глазах
Каждую минуту путать
Цифры, буквы в адресах.
Мы, конечно, опоздали,
Всё весомей и страшней –
Жизнь моя, а ты была ли?
Ворох брошенных вещей...
Тёплое
М.К.
Июль. Белеет рукомойник,
Уплыли тучи восвояси,
Лишь наваждение покоя
Ещё осталось от ненастья.
Ещё качается в прострации,
Припоминая дождь кромешный,
Листва тяжёлая акации,
От сонных капель захмелевшая.
Аукаясь и запинаясь,
Скользит утешно под наркозом
Луч солнца, миру отворяясь,
За сеточкой моей берёзы.
И отхлебнув озона лишнего,
Не в стельку, но слегка нетрезвый,
Чуть высохший туман колышется,
Остановившийся проездом.
Старые Сокольники
Скрепы, крыши и овраги
Облицованы в дюраль,
На мелованной бумаге
Фиолетовый февраль...
Разогнаться и вдогонку,
Чтоб былое наверстать –
Звонкий лёд, морозец тонкий,
Треск трамвая в перепонках,
Галки виснут на крестах...
Деревянный домик ветхий –
У обшарпанной двери
Глазированные ветки
Облепили снегири.
Сокольники
Все листья выметут метлой,
И только в музыке звучавшей
Ещё по-прежнему светло
И тихо от листвы опавшей.
Душе понятнее, родней,
Мираж присутствия в прошедшем,
Где счёт иной минут и дней,
Где осень солнцем греет вешним.
Черешни, влажные в лотке,
В который раз спешат открыться,
Поправит с гирькою в руке
Лукавый локон продавщица –
Там, у пожарной каланчи,
Где свет и брызги подымая,
Несут упрямые ручьи
Корыто красное трамвая.
…Из мандельштамовской авоськи...
Из мандельштамовской авоськи
Слеплю поэму – на, возьми,
Я заложу без грусти проседь
В ломбард мальчишеской возни,
С нахохленностью воробьиной
Соединив антитела,
Я буду мять руками глину
Вплоть до ответного тепла.
И то, что в ней проснётся, – спросит
По праву родственной судьбы:
«Вас, сударь, в сторону заносит,
Вы неоправданно грубы...»
Живёт движением укора
Она, что вышла из огня,
И каждой жилочкой фарфора
По-детски смотрит на меня.
Метро
Под склеп громадных арочных колонн
Иду с монетой... Взял меня Харон...
Я понемногу с миром новым свыкся,
И так стоял – вокруг и вверх текло
Комет безликих дутое стекло
И отражалось в тусклых водах Стикса.
Внизу клокочет мрачный Флегетон –
Сквозь цепь ступенек щерится огонь,
Ни с чем не спутать мраморную Лету,
Где с интервалом в несколько минут
Потоки прибывают и текут,
В реке забвенья вольно плыть поэту.
Там сквозь чиновника размытый силуэт
Проходит взяточник, похожий на конверт,
За ним кадык напудренный педанта,
И, видимо, прибыв на НЛО,
Отменный шаг печатает зело
Мышиный цвет армейского десанта.
И кто бы знал, что где-то наверху
В июньском перемешанном пуху
Стоит Москва на выдохах и вздохах,
И простоит не день и не века –
Пока течёт подземная река
В Хароновых и Стиксовых подкопах.
Андрей ГАЛАМАГА
Родился в 1958 г. в Воркуте. Детство провёл в Киеве. С семнадцати лет живёт в Москве. Учился в физико-техническом институте в Долгопрудном. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького (семинар поэзии Эдуарда Балашова). Автор пяти книг стихотворений, нескольких пьес и киносценариев. Дважды (2007, 2012) лауреат международного фестиваля «Пушкин в Британии» в Лондоне. Лауреат международного литературного фестиваля «Русские ночи» в Черногории (2013).
Пассажир прицепного вагона
* * *
Серый снег декабря, будто вор на доверии,
Точный час улучив и поклянчив взаймы,
Отобрал эйфорию осенней феерии,
Подменив на депрессию пресной зимы.
Месяц с лишком казалось, что всё только снится мне;
Но под утро крещенского, щедрого дня
Снегири – мультипликационными птицами, –
Прошумев за окном, разбудили меня.
Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,
Слиться с ливнем, полощущим по площадям,
И понять, что ещё не пора успокоиться
И не самое время платить по счетам.
Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они
Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.
От Страстного бульвара до Оптиной пустыни
Тополиный июль застилает мой след.
Старый Новый год в Словении
Я иду к итальянской границе,
К упразднённой границе, верней.
Я освоился в Новой Горице
За каких-то одиннадцать дней.
Мне не нужно уже с провожатым
Каждый раз выходить со двора;
Мне уже не придётся блуждать там
И от стужи дрожать до утра.
Как Сокольническою слободкой,
Через двадцать без малого лет
К итальянцам иду я за водкой
(Русской водки в Словении нет).
От незамысловатой тирады
Продавщица спадает с лица
(Говорю справедливости ради,
А не красного ради словца).
Пассажир прицепного вагона,
Я случайным знакомым дарю
Встречу старого Нового года
По церковному календарю.
Загуляем с размахом, по-русски,
К изумлению местных властей,
Чтоб за час не осталось закуски,
Заготовленной впрок для гостей.
Чтоб, когда будет начисто пропит
Весь, до евро, наличный запас,
Я очнулся в единой Европе
С полным чувством, что жизнь – удалась.
* * *
Привычка русская свой крест нести,
Ни исповедать, ни постичь её, –
От ощущенья бесполезности
До состоянья безразличия.
Весь опыт прошлого ни разу нам
Не удалось принять за правило,
И руководствоваться разумом
Ничто нас так и не заставило.
Но мы стоим перед напастями,
И перед силой не пасуем мы;
И разве тем грешны отчасти мы,
Что каждый раз непредсказуемы.
Не сметь внушать чужие истины
И мерить нас своею мерою!
Мы не исполним стоя гимн страны,
Но вспомним Отче наш и Верую.
И как бы ни досталось крепко нам,
Мы всё не ропщем тем не менее;
И в пику посторонним скептикам
Несём своё предназначение.
Мы просим силы и усердия,
Чтобы с пути не сбиться крестного,
У Серафима и у Сергия,
У Пушкина и Достоевского.
И в битве, где бессильно знание,
За нас судьба – святая схимница;
И воздаянье ждёт нас на небе,
И не пройдёт, и не отнимется.
Клоун
Не умыт, не брит и хмур;
Мать забыв родную,
Бывший клоун Артур
Пьёт напропалую.
Весь разбит, как инвалид;
Мрачно бредит пенсией.
Пьянство – всё, что роднит
С клоунской профессией.
Был азарт, был талант,
Хоть никем не признан;
Разменял по кабакам
Да по антрепризам.
Постарел и не у дел;
Но работать – вот ещё!
Он ни в чём не преуспел
На гражданском поприще.
Ледяная полынья
Тянет – не отцепится.
Где друзья, где родня,
Где жена, в конце концов?
Он пойдёт в шапито
На гору Поклонную
И, чтоб не видал никто,
Поклонится клоуну.
А потом – вернётся в дом,
Будет пить из горлышка
И рыдать за столом
У себя в Черёмушках.
* * *
Она сидела и скучала,
Откинувшись к диванной спинке,
И из салфеток вырезала
Восьмиконечные снежинки.
Подрагивал огонь огарка,
И было не до разговора.
Лишь ножнички сверкали ярко
Из маникюрного набора.
Так длилось с полчаса примерно.
Она вставать не торопилась.
Я никогда не знал наверно,
Что на уме её творилось.
Чему-то молча улыбалась,
И, как рождественская сказка,
Прекрасней ангела казалась
Согревшаяся кареглазка.
Рок, над которым был не властен,
Я пробовал умилосердить,
И бесконечно верил в счастье,
Как верит праведник в бессмертье.
О Боже, как я был беспечен,
Мне было ничего не надо,
Кроме сошедшего под вечер
Рождественского снегопада.
Снежинки кружевом бумажным
Стелились по полу лениво,
Как в фильме короткометражном
Из довоенного архива.
Понять, что происходит с нею,
Я всё пытался сквозь потёмки.
Но становилось лишь мутнее
Изображение на плёнке.
И я признался, что навряд ли
Смогу остановить мгновенье.
Едва мелькнув в последнем кадре,
Она исчезла в затемненье.
Надежда КОСОВА
Родилась в Москве в 1976 г. Публиковалась в коллективных сборниках. Готовится к выходу книга «Лирика Московского Subway’я».
Ещё одна метель
* * *
Жёлтый домик стоит за рекой,
Пусть немного обшарпана краска,
Навсегда он остался родной,
И живёт в нём какая-то сказка.
По утрам запах вкусной кокорки,
И на грядках посадка с утра.
И придуманы мной отговорки,
Когда нам на прополку пора.
Аромат свежескошенной нивы,
Пол-июля – сплошной сенокос.
Солнце парит, вдруг дождь и – за вилы,
И мы дружно спасаем покос.
И загнав всю скотину, я сяду,
Подгонять их устала рука.
И с подойником бабушка рядом –
Попрошу у неё молока.
* * *
У настоящей грусти руки крепкие,
Хотя на ощупь нежные, как шёлк.
Сжимают сердце когти цепкие,
И одиночество – как шрам наискосок.
* * *
Ещё чуть-чуть, всего один шажок,
Всё заискрится, снова побелеет,
Ещё последний, маленький рывок,
И мы следами чертим по аллее.
И нам ещё одна метель дана –
Вновь девственна вчерашняя поляна,
Иду по снегу, не касаясь дна,
Моя любовь как снег – вся без изьяна.
* * *
Все люди в жизни, как карандаши,
Один ломается, другой заточен остро.
Вот этим – хоть роман пиши,
А этим – рисовать совсем непросто.
Вот этот дружен с радугой цветов,
И красками живыми мир наполнен,
А тот – лишь серость принимать готов,
И нет ему ни счастья, ни покоя.
Все люди в жизни лишь карандаши,
И каждый сам свой путь прочертит...
Как грифель, этот мир кроши,
Набросок рая создавая вчерне.
* * *
Осень – красивые парки,
Листьев с дождём хоровод.
Осень – и двое под аркой,
Ищут, где выход и вход.
* * *
И тебе давно уж не двадцать,
Но готов ты всё так же влюбляться.
Вечность кончится ровно в двенадцать –
За секунду до личного счастья.
Анна ЗАРУБИНА
Поэт и автор-исполнитель. Дипломант Московского фестиваля поэтической песни «Как на горушке стояла Москва», обладатель диплома Государственного литературного музея «За поэтическое мастерство». Автор книги «Разбросаю стихи по свету» с музыкальным приложением «Подарю стихам по нотке», музыкально-поэтического альбома «И оглянусь».
Параллельная кривая
Высоты не боюсь я с детства
На ладони твоей не страшно.
Высоты не боюсь я с детства!
Позолотой Восток окрашен,
В сине-розовом…
Вижу маленьких человечков,
Суету и… большие слёзы.
Вижу, как принимает Вечность
Это озеро.
Помню, кажется, в прошлой жизни,
В это озеро погружаясь,
Я в себе находила сходство
С парусом.
И теперь, от волны солёной
Отдаляясь, я… распрямляюсь!
…А стоять на твоей ладони –
Радостно!
* * *
Остановиться. Посмотреть в глаза
Друг другу.
Вглубь проникнуть – узнавая,
И сердцем простучать, и осознать,
Что рядом – параллельная… кривая!
Судьба – с судьбой. Теплее, холодней –
Всё параллельно. Дальше – по спирали –
Витками, повторяемостью дней –
Взлёт радостей и долгий ход печалей…
Остановиться. И… не рассмотреть.
…Как трудно заживает след от пули!
Теперь – успеть. Подняться и успеть
Стать – снегом – в январе, дождём – в июле,
Сквозь сумерки пробившимся лучом,
Порывом ветра – в зной, и полным, новым,
От плевел отделившимся зерном,
Несущим во плоти живое слово...
И – радуйся, земля, когда оно
Со смелостью летит первопроходца!
…Я быстро брошу взгляд…
Туда, на дно
Чужой души бездонного колодца.
Я брошу взгляд. Тихонечко звеня,
Игольчатые звёзды мне сияют.
И плачу я, что выбрали меня.
И – только с этим плачем – прорастаю.