Валентин Клементьев: «Наши аргументы – спектакли и премьеры»

Москва гудит после публикаций в СМИ о новом скандале, якобы случившемся во МХАТ. Все уверены, что в театре перемены: худрук уволен, Татьяна Васильевна Доронина возвращается…Так ли это? С чем связано повышенное внимание к МХАТ и почему в отношении театра существует такое количество слухов и вранья?С этих вопросов начался наш разговор с народным артистом России Валентином Клементьевым. 

- Болезненное и гипертрофированное внимание к нам и постоянные попытки приписать нам определенную токсичность, повысить уровень этой токсичности - говорит о том, что мы заняли определенное весомое место на театральной карте, - уверен Валентин Валентинович. - Ведь это оказалось очень неожиданным для определенного количества людей. Да, вообще мало кому может такое понравиться, а не только давно уже не тайным недоброжелателям. Просто так устроен театральный мир: когда появляется нечто яркое, что оттягивает на себя внимание зрителя, априори будет такая реакция. Другое дело, что это окрашивается дополнительными политическими и идеологическими красками, ассоциациями. Когда у театра есть позиция, это неизбежно связывается с какой-то политикой. Наш театр до новых времен занимал в обществе тоже определенную позицию в течение тридцати лет. Это была позиция стояния, окопная, так сказать, жизнь. Но она имела совершенно определенный смысл. Именно это тридцатилетнее стояние сделало возможным тот рывок, который мы делаем сейчас. Так что предыдущий период был совершенно ненапрасным. Другое дело, что тогда наш театр было принято не замечать. Теперь изобилует клевета и оскорбления. Но это две стороны одной реакции на МХАТ.

Говорить о том, что такое отношение к театру - это хорошо, я не могу, но это свидетельствует о том, что мы чего-то стоим. Чем дальше и выше мы будем двигаться, тем больше будет давление на нас, оно просто будет принимать разные формы. 

- Многие связывают свое отрицательное отношение к МХАТ с тем, что в его руководство входит Захар Прилепин. Как будто важнее не то, что ставит театр, а то, кто работает заместителем художественного руководителя, то, что Захар воевал в Донбассе, а не то, что он отличный писатель. Как можно переломить подобную ситуацию? Насколько связаны между собой пребывание популярного писателя в руководстве театром и посещаемость МХАТа определенной частью публики?

- То, что у людей такая реакция на Захара - это живая реакция. Я не говорю, что она нормальная, но она естественная, странным оказалось бы отсутствие какой-либо реакции. Но все дело в том, что, если бы на его месте был другой человек и вместо Эдуарда Боякова тоже был бы некий имярек - это все равно не подвигло бы такую публику пойти во МХАТ. В обществе независимо от нас произошла поляризация, людьми владеют установки: мы не идем в этот театр, потому что там Прилепин. А что их в данном случае не устраивает в Захаре, я до сих пор не могу понять. 

Мы как театр сейчас оказались вместе с Прилепиным в какой-то точке его выборной кампании. И позиция Захара, и то, как его пытаются сейчас остановить, и то, что для нашего театра он является абсолютно знаковой фигурой, - факторы однозначно связанные. Скажу больше: то, что у нас такой заместитель художественного руководителя - это позиция театра. Естественно, мы и «получаем» соответствующие правила игры. И мы готовы за это постоять. 

- Мне кажется, что разговор о конкуренции или волнениях по поводу выхода театра на первые строчки рейтингов должен относиться исключительно к театральной кухне. Но когда кто-то терпит, но не идет в театр по идеологической причине – таких людей убедить в неправильности подобного подхода.

- Боюсь, убедить невозможно. Ведь вам же это понятно, вам это не нужно объяснять. Значит, тех, кому это доступно, агитировать не нужно, А тех, кому непонятно, словами не переубедишь. Нужно время, нужны определенные события, и тогда, в конечном счете, интерес к нашему театру будет накапливаться, рано или поздно под давлением информации люди захотят прийти и посмотреть своими глазами, что собой представляет МХАТ и его постановки. Пока есть негласное табу на наш театр. Это обычная история: групповое давление внутри театрального сообщества. Оно консолидировано вокруг давно существующей либеральной идеи, которой театральная общественность пронизана. Для того, чтобы переломить такое клановое мышление, нужны результаты и время. Это тоже борьба, но раз она обостряется и начинает артикулироваться, значит, есть реальные достижения, вызывающие такую реакцию.

Я думаю, это долгая история. Тем не менее, мы ведь ориентированы не на какую-то элитную прослойку, не на определенных в идеологическом плане людей; наша задача не состоит в необходимости встроиться в театральную иерархию, она другая: мы существуем в традициях русского национального театра, и эта миссия подразумевает непростое существование.

- Похоже, что в эту задачу, к счастью, входит ориентация на современную литературу. Это обусловлено позицией Эдуарда Боякова, Захара Прилепина и вашей позицией?

- Это связано, прежде всего, с тем, что современные прозаики дают больше оснований обращаться к их материалу. С одной стороны, крупные современные прозаики сейчас не пишут пьесы. А с другой стороны, такова роль Художественного театра: это он когда-то заставил и Горького, и Чехова работать на театр, и здесь я вижу продолжение этой линии. Конечно, есть и современные драматурги, с которыми театр сотрудничает: Наталья Мошина, Елена Исаева, Дмитрий Минчёнок, Александр Звягинцев и многие другие. 

Но МХАТ изначально призван работать и с современной драматургией, и с современной прозой. Если мы посмотрим историю, то именно от крупнейших прозаиков шли самые интересные драматургические высказывания. Потом уже драматургия подхватывала открытия Чехова, Горького, Булгакова.

- Какое место в репертуаре МХАТ должна занимать драматургия и проза советского периода? Как вы к ней относитесь?

- Замечательно отношусь! Эта драматургия у нас сегодня представлена широко. Собираемся ставить спектакль «Валентин и Валентина». Потому что это хорошая драматургия, вдобавок на сцене сейчас не представлены вообще постановки Олега Николаевича Ефремова. Мне кажется, что мы должны обязательно иметь этот спектакль в репертуаре. Олег Ефремов - крупнейшая фигура в истории отечественного театра. Это важная причина для того, чтобы вернуться к той постановке.

Драматургия Михаила Рощина занимает отнюдь не последнее место в русском драматургическом искусстве. Кроме того, сегодня у нас идут Розов и Арбузов, и они будут идти. Мы должны сохранять преемственность. У нас в планах есть и «Царь Федор Иоаннович»! То есть, мы должны ставить и начальные пьесы МХАТ. Мы думаем о том, чтобы протянуть всю эту драматургическую линию. Невозможно, конечно, представить здесь в равных долях все театральные эпохи, баланс установится сам с собой. В русской драматургии и в советской есть бесконечное количество наименований, которые для МХАТ просто обязательны.

- Нехорошо сносить памятники, даже если времена поменялись. А если провести аналогию с драматургией советского периода - необходимо ли «сносить» пьесы Погодина, Шатрова, Бокарева и других советских авторов? Могли бы они снова войти в репертуар действующих театров в качестве своего рода памятников эпохи?

- Есть пьесы, способные перешагнуть время, а есть те, которые этого не могут, устаревают. Какие-то имена уходят, какие-то все равно остаются, вне зависимости от политического строя. Конечно, некоторые драматурги присутствуют в сознании людей, помнящих советский театр. Но мое желание ставить определенную пьесу, зависит от повода, от культурного и политического контекста сегодняшнего дня. Та или иная тема возникает не из-за того, что кому-то пришло в голову ставить именно Арбузова или Рощина, а потому что они востребованы и актуальны. 

Это очень интересный момент: какие имена перешли в наше время, в ХХI век, а какие - нет. Кстати, еще могут быть и интересные открытия в прошлых эпохах. Например, пьеса Василия Шкваркина «Чужой ребенок». Или, например, «Сталевары» - когда-то был знаковый спектакль. Чтобы сейчас воскресить ту или иную советскую пьесу, нужно понимать: для какой цели? Должны совпасть методологические, культурные, политические, идеологические основания. Необходимо осознавать, насколько это интересно современному актеру, режиссеру и театру в целом. 

Дело не в том, чтобы были представлены определенные драматурги. Есть понятие репертуара. Это вещь, которая, должна выглядеть гармонично. Именно такая задача стоит перед руководителями театра: построить целостный репертуар. Это, конечно, вопрос не одного-двух и даже трех сезонов, а программа 5-10-летней политики. 

- Как эту гармонию соблюсти при строительстве репертуара? Стиль театра в нем должен отражаться?

- Стиль - отдельное, более широкое понятие, в котором есть все: репертуар, идеология, здание, шрифт на афише, внутреннее убранство театра, и его внешний вид, поскольку он воздействует на мегаполис. Это целый комплекс, который тоже долго и целенаправленно выстраивается.  Репертуар, конечно, является одной из важнейших составляющих стиля, но это мега-задача в построении театра в целом.

- Что в нынешнем – 123-м  театральном сезоне МХАТ вас более всего воодушевило и впечатлило?

- Событие событие - это премьера спектакля «Лавр», который поставил Эдуард Бояков. Безусловно. Я там тоже принимаю участие, хотя не так много задействован в премьерах. 

Так получилось, что «Лавр» стал нашим фирменным знаком. Я прочел книгу еще до прихода Эдуарда Боякова в театр. И когда в первом разговоре с ним возникло название «Лавр», это моментально показало намеченное направление, то, чем собирается заниматься Эдуард в театре. И я это сразу принял. На сегодняшний день «Лавр» - наше главное высказывание, определяющее и во многом помогающее нам в том взаимодействии, о котором мы уже говорили. Для нас этот спектакль является сегодня и важным аргументом, и линией обороны. Он защищает нас и помогает нам.

- Мне кажется, что там, где идет речь о «Лавре», можно вести разговор и о труппе МХАТ. Я помню, актеры заволновались после фразы Эдуарда Боякова о том, что труппы еще нет. Что сейчас происходит внутри актерского коллектива? Существует ли давний конфликт или уже сошел на нет? 

- Артист так устроен, что проецирует любое сказанное режиссером слово на себя. Так артиста, его психологию выстраивает сама профессия. Конечно, речь шла не о каждом конкретном человеке. В понятие «труппа» Эдуард вкладывает определенный смысл, он говорит о коллективе единомышленников, исповедующих не только общую идеологию, но и методологические вещи, об одинаковом уровне понимания общего дела. Если идет речь о том, чтобы сбалансировать репертуар и коллектив, то это долгий процесс, который не происходит по одному желанию и декларированию: да, мы теперь труппа! Это гораздо более сложная история.

Что касается тех коллег, которые не приняли приход нового худрука, мне кажется, что за эти два года и для них кое-что стало понятным. Я уверен, что рано или поздно общий язык с ними будет найден. Ведь подобные процессы происходят при каждой смене руководства, они естественные. То же самое было, когда Татьяна Васильевна Доронина возглавила театр: была группа артистов, не принимавших ее в качестве худрука. Одна их часть покинула театр, другая воссоединилась с труппой, контакты наладились. Смена руководства - достаточно болезненный момент, ведь артист, в первую очередь, думает о том, как он впишется в новую ситуацию с его индивидуальностью.

Но я уверен, что рано или поздно эти вопросы будут закрыты. На сегодняшний день девяносто процентов труппы абсолютно лояльны и рады работать в новых условиях.

- Как лично вы пережили смену руководства? Было тяжело принять Эдуарда Боякова? 

- Здесь, в моем кабинете, на следующий день после того, как он стал художественным руководителем, у нас состоялся многочасовой разговор. До этого я много десятилетий осуществлял функции помощника художественного руководителя театра. И в этом первом же разговоре мне стало все понятно. Какие-то личные мотивации актерско-режиссерского характера я выключил, потому что понимал, что не смогу объективно влиять на процесс, если буду об этом думать. Поэтому мне было проще оценивать ситуацию с точки зрения пользы для театра. Понимаете? Я осмысливал ситуацию не с точки зрения собственного нахождения в его стенах, а с позиции того, что МХАТ должен иметь будущее. Ведь бывает так, что начинает ощущаться: будущего у театра нет. А тут появилась возможность почувствовать, что у театра есть перспектива! В первом же диалоге с Эдуардом Бояковым для меня эти глобальные вещи были прояснены, и я для себя принял решение: дальше идти в бой вместе с Эдуардом.

- Какие ваши новые роли или постановки мы увидим в следующем сезоне? 

- Что касается ролей, Эдуард Бояков работает сейчас над постановкой «Хлорофилии» по роману Андрея Рубанова, возможно я приму в ней участие. Относительно же режиссерских работ, в продолжение линии реконструкций есть идея вернуться к знаковому для МХАТ названию «Белая гвардия». Не «Дни Турбиных», подчеркиваю, а именно «Белая гвардия». С участием молодых артистов попытаемся вернуть эту вещь в наш репертуар. Вот, собственно, планы на ближайшее время.

- Есть ли мысль в перспективе поставить пьесы Антона Чехова, еще не идущие во МХАТ? 

-Если, например, говорить о «Белой гвардии», то я четко понимаю распределение, есть точное видение того, кто будет исполнять роли, на основные позиции есть артисты. Взять же в репертуар пьесу, а потом искать состав - это неправильно. Я, конечно, уверен, что у нас есть достойные артисты, чтобы заняться Чеховым, тем более с нашим вертикальным взлетом и ускорением будет и труппа пополняться, так что актеры, способные сыграть весь чеховский ряд, будут. Поэтому в какой-то перспективе мы, однозначно, должны постараться пройти через все чеховские пьесы, потому что это огромная школа. Кстати, такую задачу ставили перед собой все художественные руководители и главные режиссеры, которые приходили в этот театр. Посмотрим. Даст Бог, все получится.