КНИЖНЫЙ    РЯД

Об актёрских мемуарах, и не только

Мемуары любят все. А кто утверждает, что никогда их не читает и презирает этот жанр за низменность, явно лукавит. Всё же любопытство – едва ли не самый сильный природный инстинкт, побуждающий жаждущих непременно заглянуть в «закулисье» чужих жизней. А если в центре рассказа находятся самые, пожалуй, публичные люди на свете – артисты, читательский интерес только усиливается.

Правда, интерес этот с некоторых пор стал чисто обывательским. И виной тому – актёрская мемуарная литература, зачастую погружающая нас в самые подчас интимные обстоятельства знаменитых биографий, о которых раньше вслух и упоминать-то было не принято. Сегодня же, словно боясь быть непонятыми своими поклонниками, служители Мельпомены и Талии обоего пола (в том числе и ранее не замеченные в склонности к душевному стриптизу) в своих воспоминаниях (и в беседах с журналистами, где, кстати, не забывают посетовать на бестактность представителей СМИ) не обходятся без упоминания о сугубо личных событиях.

Пишут и говорят о многочисленных женитьбах, разводах и романах, несвоевременных беременностях и абортах. А иногда и о том, что рождение детей приносит одно лишь беспокойство и прочие неудобства… Если данное признание принадлежит актрисе, то её ещё можно понять: всё-таки, решаясь родить ребёнка, женщина рискует и здоровьем, и вынужденной паузой в карьере. Но когда об этом рассуждает артист, мужчина, которому даже при самом активном сочувствии своей прекрасной половине сама природа отвела роль созерцателя, это по меньшей мере странно.

Впрочем, стоит ли так уж особенно удивляться: артисты неслучайно издавна считались народом эгоистичным, сосредоточенным только на собственных персонах. Качество не из приятных.

Но надо ли искать идеал в актёрах, которые вдобавок вне сцены подчас ведут себя как капризные подростки?.. Они (за редким исключением) вечно всем недовольны (не в этом ли кроется одна из причин многих театральных конфликтов: и исторических, связанных с именами Алексея Попова, Андрея Лобанова, и недавних, случившихся в Театре на Таганке и Маяковке). И, к сожалению, никак не хотят понять, что сознательное или невольное проявление не слишком приглядных черт характера любимцев публики пагубно отражается на восприятии создаваемых ими образов. Тогда как полученная в результате жизненных наблюдений или из мемуарных текстов позитивная информация об артистах заставляет проникнуться ещё бо´льшим уважением к их творчеству.

Совсем «свежий» пример – датированный 2008 годом и являющийся совместным проектом санкт-петербургского и московского издательств «Нестор-История» и «Артист. Режиссёр. Театр» роман Андрея Толубеева «В поисках Стржельчика», познакомившись с которым ты начинаешь с ещё большим пиететом относиться к Владиславу Игнатьевичу Стржельчику – своеобразной «скорой помощи» питерского Большого драматического театра. И к Андрею Юрьевичу Толубееву, увы, не дожившему до выхода своей книги, но оставившему нам в наследство не своё жизнеописание, а настоящий «рукотворный» памятник старшему товарищу по сцене.

Такое благородство – редкость среди актёров, с некоторых пор почему-то всё больше одержимых желанием развенчать своих собратьев по искусству, устраивая ушедшим коллегам настоящую, по выражению Фаины Раневской, «посмертную казнь».

По иронии судьбы больше других страдает репутация именно Фаины Георгиевны, чьи вырванные из определённого контекста едкие высказывания порой могут показаться элементарной невоспитанностью.

«Не везёт» и другому зрительскому кумиру – Владимиру Высоцкому, о котором всё чаще рассказывают не как о незаурядном артисте и серьёзном поэте, а всё больше как о регулярном нарушителе дисциплины в театре и на съёмочной площадке; подобная тема неизменно присутствует и в разговорах об Олеге Ефремове…

А недавно досталось и Виктору Гвоздицкому в посвящённой ему артистом, чтецом, педагогом, почитаемым зрителями разных возрастов обаятельным телеведущим Павлом Любимцевым монографии под названием «Гвоздицкий и его двойник» (её недавно выпустило столичное издательство «Навона»).

Известно, что с Виктором Васильевичем Любимцева связывали добрые отношения, длившиеся не одно десятилетие. Поэтому столь странным, а подчас и вовсе обескураживающим оказывается впечатление, полученное от книги, после прочтения которой так и тянет сказать: «Да, Гвоздицкий был артистом выдающимся, а человеком… человеком – так себе». «Так себе», потому что мог подарить другу (сам же Павел Евгеньевич называет себя не другом, а «порученцем», «честным и внимательным лакеем») ношеные ботинки. «Так себе», потому что периодически делал выезжающему за границу на съёмки Любимцеву несовместимые со здравым смыслом заказы (прося, скажем, привезти ему, Гвоздицкому, из Китая отнюдь не маленький ковёр). «Так себе», потому что мог прийти в гримёрку к Любимцеву и разнести «в пух и прах» его «срочный ввод» в спектакль. И так далее… Такого и впрямь нельзя «принимать таким, каков он есть», а можно было лишь «вытерпеть» (выражение Любимцева), вправе подумать о Гвоздицком читатель, которому с некоторых пор упорно пытаются доказать, что ничто человеческое артистам не чуждо.

Ну, конечно, не чуждо. Кто спорит? И творческую личность надо учиться воспринимать во всём её многообразии, во всех её «возвышенных» и «земных» ипостасях (их, к слову, умел практически безупречно соединять в передачах телевизионного цикла «Гении и злодеи уходящей эпохи» его создатель Лев Николаевич Николаев). Ведь, как бы далеко от своей индивидуальности ни уходил в работе сам артист, всё равно его главным «инструментом» остаётся он сам.

Просто желательно, чтобы при этом не разрушались легенды, а профессия артиста не лишалась бы изначально присущего актёрству таинственного флёра. Его, кстати, умели сохранять легендарные мхатовцы, ветераны «Дома Островского». Для того чтобы в этом ещё раз убедиться, достаточно освежить в памяти, скажем, книгу Бориса Петкера «Это мой мир» или литературные труды Татьяны Еремеевой об Игоре Ильинском и «В мире театра»…

Читаешь мемуары старых мастеров и думаешь: да, артист – такое же грешное существо, как и мы все, но вместе с тем он – волшебник, способный из «ничего» сотворить «нечто».

Не за эту ли избранность, необычность его любят зрители?.. Как писал Александр Володин (разумеется, по другому поводу, но, думается, более подходящей строчки сейчас не подобрать), «не за то, что тенор или бас, а за то, что не похож на нас».

Майя ФОЛКИНШТЕЙН