Умер Владимир Иванович ФИРСОВ, поэт, преподаватель кафедры литературного мастерства Литинститута. Он учил студентов писать стихи больше 30 лет. Он и сам писать начал рано, чуть ли не со школы. Студентом Литинститута выпустил свою первую книжку, потом этих книжек было больше тридцати. В юности его опекал Твардовский, земляк. Несколько слов о Фирсове сказал М. Шолохов. О его даре говорить о родине. Поэзия Фирсова была традиционной, простой, очень русской. В антологии «Русская поэзия. ХХ век», составленной Вл. Костровым, четыре стихотворения Фирсова. В 1960 году Фирсов писал:

Когда умрёт последняя берёза –
Умрёт последний русский человек –
Заплачет небо!
И, как ливни, слёзы
Обрушатся в проёмы мёртвых рек!
И тишина расколется от грома,
Накроет травы чёрная вода,
И медленно закружатся вороны
Над горьким прахом нашего труда.
И жизнь славян покажется вопросом,
Который никому не разрешить,
И вряд ли вспомнят нас, русоволосых,
Великих, не умевших дружно жить.

Предвидел?

В антологии русской поэзии «Строфы века», составленной Евгением Евтушенко, Фирсова нет.

Последние годы поэзия Фирсова была маловостребована. Но стихи он писал, переводил; до перестройки вёл русско-болгарский журнал. В последних стихах Фирсов часто обращается к православной тематике. Жизнь уже была на исходе…

В.И. Фирсов преподавал у заочников. Ему было тяжело подниматься по лестнице на второй этаж. Но он приезжал, поднимался, как-то бочком проходил через кафедру в аудиторию. Студенты его любили, он обладал даром объяснять всё сложное очень просто, был доброжелателен и отзывчив. Таким он и запомнился и будет помниться. Вот ещё две строчки из его стихотворения: «Над грозою торжествует радуга, над бедою торжествует жизнь». Наверное, это так, но очень грустно…

Сергей ЕСИН, профессор Литинститута

Юрий КАРЯКИН принадлежал к числу тех, говоря словами Достоевского, «русских мальчиков», для которых главное дело – «мысль разрешить». Именно этим он занимался всю свою долгую жизнь – учась на философском факультете МГУ, работая в журнале «Проблемы мира и социализма», сидя сиднем в своей малогабаритной московской квартирке, поднимаясь на трибуну съезда народных депутатов, обретаясь последние годы в Переделкине. Он был человеком духа – в самом высоком смысле этого слова.

Я помню, какое впечатление произвела на всех нас его работа «Самообман Раскольникова», вышедшая в «глухую пору листопада», помню, насколько она отличалась от всего того, что тогда выходило о Достоевском. Юрию Карякину удалось проникнуть в самые глубины текста, убедительно доказать, что художественные открытия Достоевского ещё далеко «не открыты» нами и что потенциал русской классики воистину неисчерпаем. Он продемонстрировал это и в других своих трудах – о том же Достоевском, Пушкине, Гойе…

Юрий Карякин был непростым человеком. Он умел ссориться и мириться – и я, в частности, испытал это на себе. Ныне всё это не столь важно. Остались его книги – его мужественное и всегда честное слово. Остался он сам, так совпавший с образом эпохи, что их уже не различить.

Игорь ВОЛГИН