Во время Великой Отечественной войны благодаря врачам более семидесяти процентов раненых вернулись в строй. Сегодня представители самой человеколюбивой профессии спасают жизни участников специальной военной операции. Врачи, медсёстры, фельдшеры и санитары не задумываясь откликнулись на зов Родины и сменили современные операционные на надувной модуль военно-полевого госпиталя. О том, что побуждает, оставив налаженную жизнь, отправиться добровольцем на фронт, мы говорим с кандидатом медицинских наук, травматологом-ортопедом Пензенской областной клинической больницы им. Н.Н. Бурденко Арсланом Абдуллаевым. Он был на Донбассе дважды – в июле 2022-го и в январе 2023 года.

– Когда началась спецоперация, мы поддерживали донецких коллег как могли. Консультировали, собирали и отправляли им гуманитарную помощь: перевязочные материалы, шприцы, медикаменты и многое другое. Наше общение переросло в дружбу. Как говорится, друг познаётся в беде, а братство – на войне. О ней я знаю не из кино или книжек. Мои родители – врачи. Мама – педиатр, отец – хирург, прошёл Афганистан. Ещё в детстве я видел в госпиталях раненых солдат и офицеров, как они передвигались в инвалидных креслах. Это оставило неизгладимый след.

Когда мне позвонили коллеги из зоны проведения спецоперации и сказали, что нуждаются в моей помощи, я только спросил: «Куда и когда прибыть?» И всё. Через несколько дней я уже находился в операционной военно-полевого госпиталя.

Туда, на Донбасс, приезжали врачи со всей страны. Начиная от Калининграда и заканчивая Владивостоком. У всех дома оставались семьи, дети, родители. И никто из нас не знал, вернётся ли обратно. Но когда внутренний голос сказал: «Пора», уже не раздумывали. Мы – врачи! Наше дело – спасать жизни.

Всего в госпитале было пять врачей плюс медсёстры, фельдшеры, санитары. Поток раненых был очень большим. Иногда мы сами принимали бойцов, перевязывали, обрабатывали их раны, доставляли до операционной. Работали по графику «двадцать четыре на семь». Отдыхали по очереди часа по два-три, ведь у хирурга должны быть силы, операции шли потоком.

– Приходилось ли участвовать в эвакуации раненых с передовой?

– И не раз. Я видел, как безжалостно относятся нацисты к медикам. Я вам скажу так: это война без правил. Существует множество подписанных конвенций, в которых говорится о раненых и пленных солдатах и офицерах, о медицинских работниках. Но ни одна из них на этой войне не работает. Был такой случай. «Буханка» с медиками беспрепятственно добралась до места эвакуации, погрузили раненых. И тут в полуметре от машины разрывается снаряд. Мы приехали на второй машине. «Своих не бросают» – не пустые слова. Вывезли всех.

Конечно, во время обстрелов было очень страшно. А стреляли постоянно, ведь госпиталь находится между Соледаром и Бахмутом, где до сих пор идут ожесточённые бои. Но никто не убегал в убежище, не поддавался панике. Спокойно и хладнокровно продолжали выполнять свою работу.

Однажды поступил боец с очень тяжёлыми минно-взрывными осколочными ранениями. Во время операции у него семь раз останавливалось сердце. Слава Богу, нам удалось стабилизировать его состояние. Позже я рассказал ему, как он вместе с нами боролся за свою жизнь. О тех семи шансах, которые ему предоставил Всевышний. Во время разговора с бойцом выяснилось, что в тот день, когда его оперировали, у его дочери был день рождения. Как знать, возможно, невидимые силы помогали ему.

Арслан Кудратович Абдуллаев, позывной Лев

– Поступали ли к вам в госпиталь гражданские? Взятые в плен солдаты ВСУ?

– Поступали и старики, и женщины, и дети. Душа разрывалась, когда приходилось оперировать детей. Ведь они ни в чём не виноваты, никому ничего плохого не сделали. Тяжело это. Детишки с тяжёлыми ранениями, с оторванными конечностями… Страшно… Коллеги, которые там работают с самого начала СВО, поистине творят чудеса.

Что касается военнопленных, да, был один. Солдат или офицер, сказать не могу. Ему была оказана вся необходимая хирургическая и медицинская помощь. После чего его увезли. Полученная травма не требовала госпитализации. Ненависть и злобу к своим пациентам я никогда не испытываю, просто выполняю свой врачебный долг.

– Подавляющее большинство травм на войне — это ранения конечностей и огромные кровопотери. Какие ограничения накладывают полевые условия?

– Хорошо, когда в твоей команде есть специалист узкого профиля. Если его нет, тебе подчас приходится быть всем: торакальным, сосудистым хирургом или даже нейрохирургом. Твоя задача – спасти жизни, стабилизировать раненых и передать их в тыловые госпитали, где и будут проводиться диагностические исследования и дальнейшее лечение.

Безусловно, самая большая проблема в условиях боевых действий – это массивная кровопотеря. Жгут позволяет остановить кровотечение и сохранить конечность бойцу в сорока шести – сорока восьми процентах случаев. Но жгут – это временная мера, и его нужно грамотно накладывать. Должно учитываться множество факторов: время года, погодные условия, температурный режим и проч. Не всегда удаётся уложиться в «золотой час» и вовремя вывести раненого солдата с поля боя. Были случаи, когда на бойце жгут находился и два, и три часа. Враг коварен. Он ждёт, когда придут на помощь раненому, чтобы нанести как можно больший урон живой силе. И тут уже приходится подстраиваться под ситуацию, иногда рассчитывая только на собственные силы и навыки.

– Доводилось ли вам слышать от некоторых граждан вопрос: «Вы туда едете ради денег?»? Что вы отвечали на подобные вопросы?

– Да, такие вопросы я слышал неоднократно. Когда речь заходила о деньгах, то я этим людям задавал встречный вопрос: «А во сколько вы оцениваете свою жизнь, здоровье?» В ответ – тишина. Некоторые хирурги, приехавшие на Донбасс по собственной воле, на вторые или третьи сутки пребывания в зоне СВО оттуда уезжали. Не выдерживали нагрузки или не могли преодолеть психологический барьер. Никто их не осуждает и не обвиняет. Страх и инстинкт самосохранения присущи каждому человеку.

Я всегда говорю, что я – врач. Моё призвание – спасать людей. А во время проведения боевых действий в военно-полевых госпиталях профессиональные хирурги всегда востребованы. Чтобы стать профессиональным хирургом, требуется не менее пятнадцати лет клинической практики. А один вражеский снаряд может уничтожить или повредить целый госпиталь и всех, кто в нём находится.

Каждый день я переписываюсь со своими друзьями, коллегами. Конечно, они интересуются, приеду ли я ещё и когда. Но пока я здесь, а как будет дальше, одному Богу известно.

– Повлияли ли на вашу жизнь командировки на фронт?

– Моя жизнь кардинально изменилась. Изменились жизненные ценности. Поменялось мировоззрение. Говорить о войне можно много и долго. Но обо всём увиденном своими глазами никогда не расскажешь. К сожалению, какими бы мы ни были высококвалифицированными хирургами, у нас тоже не всегда получалось спасти человека. Я за многое благодарен нашему комбату и медработникам, которые были со мной. Многих раненых бойцов запомнил на всю жизнь. Когда они говорили мне простое человеческое спасибо и мы просто пожимали друг другу руки – вот это для меня было самой дорогой благодарностью.

– Как реагировали родственники на ваши добровольные поездки на войну?

– С пониманием. Моя мама, например, не зная о том, что я уже ездил врачом-добровольцем на фронт, спросила: «Арслан, сын мой, ты ещё здесь? А я уже думала, что ты убыл на войну помогать своим товарищам». Пришлось ей всё рассказать.

В понимании старшего поколения доброволец – это человек, который осознанно пошёл защищать свою семью, культуру, Отчизну. Это люди высокой нравственности. Настоящие.

– Что бы вы пожелали бойцам, которые сейчас находятся на передовой, своим коллегам, спасающим жизни?

– Веры. Мужества. Терпения. И помнить, что дома каждого любят и ждут. Победа будет за нами!

Беседу вёл

Антон Хрулёв, Пенза

Осколок РСЗО HIMARS, который вытащили из бойца. Вошёл между ключицей и левой лопаткой