Сегодня отмечает юбилей народный артист России Александр Лазарев. Несколько дней назад чествовали его маму, народную артистку России Светлану Немоляеву. Творческая судьба Александра Лазарева-младшего (так его называли долгие годы, до ухода из жизни знаменитого отца) несколько десятилетий связана с московским театром «Ленком Марка Захарова». И хотя творческая биография артиста и режиссёра выходит далеко за пределы «Ленкома», театр остаётся главным и любимым его домом.

– Ваши родители работали в Театре им. Вл. Маяковского, который вы знаете с детства. Но вы выбрали «Ленком», где служите уже больше 30 лет. Чем вам оказался близок театр Марка Захарова? И каким было первое знакомство с ним?

– Первым спектаклем, который я увидел в «Ленкоме», была рок-опера «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты». Энергетика спектакля, музыка, жанр рок-оперы, до того неведомый в Советском Союзе, – всё это было мне очень близко по духу. Мне захотелось работать в этом театре. Потом я посмотрел «Юнону и Авось», «Тиля», и «Ленком» заворожил меня окончательно. Марк Анатольевич был человек довольно жёсткого нрава, но всё равно романтик. И его невероятная внутренняя энергетика, которая передавалась в зал, в сочетании с романтизмом, внутренней трогательностью и ранимостью и создавали образ «Ленкома Марка Захарова».

– Какая театральная роль оказалась для вас самой сложной и самой желанной?

– Генрих VIII в «Королевских играх», конечно же. Сложностей на пути было много. По молодости были проблемы с вокалом, и очень непросто было входить в крохотный эпизод в спектакле «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» на роль Шарманщика. Нужно было спеть несколько куплетов на простой мотив, но давалось мне это тяжело, а ещё и усиливалось волнением. Со временем я дошёл до «Королевских игр», где надо было справляться с намного более сложными вещами… Я очень люблю и «Женитьбу Фигаро». В своё время я для себя определил, что этот спектакль сложный не психологически, но физически – в нём много танцев, беготни, криков. А «Королевские игры», наоборот, сложны психологически. Графа Альмавиву в «Фигаро» играю до сих пор…

– Какое влияние на вас оказала работа с Марком Захаровым?

– Для меня Марк Захаров был важнейшей жизненной и творческой вехой. Отец с матерью вложили в меня всё, что есть во мне сегодня, потом была учёба в Школе-студии МХАТ у Александра Александровича Калягина, мастера моего курса, который научил меня многому. Театр Захарова – авторский. И направление «Ленкома», его атмосфера – всё это легло на то, что я знал раньше. Могу сказать, что после работы с Захаровым мне не страшен ни один режиссёр. Иногда мы обсуждаем с друзьями, насколько мы все ощущаем на себе мощнейшее влияние Марка Анатольевича. Постоянно ловишь себя на мысли: «Этому Марк научил, это я у Марка подсмотрел, это я впитал от его спектаклей, монологов, репетиций».

– В прошлом году вы как режиссёр восстановили легендарную «Поминальную молитву» Марка Захарова. Что было главным в этой работе?

– Намерение вернуть спектакль на сцену «Ленкома». «Поминальная молитва» в своё время незаслуженно быстро сошла с афиши: в 1994 году не стало Евгения Леонова. Марк Анатольевич хотел сохранить спектакль, но вскоре ушёл из театра Владимир Стеклов, а Армен Джигарханян, которого пригласили играть роль Тевье, отказался от неё за день до премьеры.

Когда я впервые посмотрел «Поминальную молитву» в 1990 году, это был для меня абсолютный катарсис, человеческое, театральное, литературное откровение и потрясение. В этой постановке сошлись и Станиславский, и Брехт – весь театральный мир. Тогда я определил для себя, что это, возможно, лучший спектакль Захарова, и до сих пор остаюсь при этом мнении. Мы все очень скучали по «Поминальной молитве» – и те, кто играл в постановке Захарова, и те, кто её видел. И после ухода Марка Анатольевича мы решили сделать своеобразный памятник нашему учителю, нашему Мастеру. Моя главная задача заключалась в том, чтобы бережно сохранить всё то, что сделали Марк Захаров, Олег Шейнцис, Григорий Горин, композитор Михаил Глуз, не позволить себе что-то поменять или привнести новое. Важно было донести мысль Марка Анатольевича до молодых артистов, которые не смотрели спектакль (а некоторые и не читали пьесу). Есть две ТВ-версии «Поминальной молитвы», одну снимали здесь, на сцене «Ленкома», а другую – в павильоне «Останкино». Обе версии, конечно, проигрывают тому, что происходило на сцене, потому что здесь была живая энергетика, живые люди. Молодые ребята были не так впечатлены видеозаписью спектакля, как тем общением, которое происходило на сцене во время репетиций, декорациями Олега Шейнциса, своим ощущением от текста, от великолепнейшей музыки Михаила Глуза, недавно ушедшего из жизни – последним из создателей спектакля. Всем им мы посвятили эту работу.

Звёзды так сошлись, что у нас получилось вернуть этот театральный шедевр зрителям. Спектакль идёт, зрители благодарят…

– Замечательно, когда в театре существует преемственность. Насколько вы человек традиции, насколько открыты к новому?

– Я очень традиционный человек, с уважением отношусь к классике и стараюсь оставаться в рамках классического восприятия театрального искусства. Новаторство воспринимаю с осторожностью. Но что такое новаторство? Рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда» тоже в своё время была новым словом. Разве мог кто-нибудь себе представить, тем более в нашей православной стране, как можно петь про Иисуса, играть Иисуса на сцене и в кино? Это было новаторство, но талантливое, сделанное с любовью, с уважением, даже с преклонением. К другим новаторствам, которые случались и в нашем театре, я отношусь крайне отрицательно. Для меня неприемлемо, когда перевирается, искажается классика, когда на сцене происходит явное издевательство над автором только ради того, чтобы посмеяться, когда ты сам ничего не можешь сделать, не можешь свою душу чистую обнажить на сцене и сделать в классической манере Островского, или Гоголя, или Достоевского. Там ведь такие пласты для работы – и не надо бояться повторяться! Так что новаторство новаторству рознь.

– Сейчас вы репетируете новый спектакль как режиссёр.

– Да, идут репетиции, название пока говорить рано, поскольку мы должны показать промежуточный результат художественному совету театра, который примет решение, выпускать спектакль или нет. Я невероятно благодарен моим товарищам, которые сейчас тратят своё время на наши репетиции, – ведь неизвестно, получится у нас что-то или нет. Мои коллеги говорят так: «У меня нет свободных дней, но есть свободные часы – и я тебе их все отдам». Это настоящие друзья.

– Такие мощные режиссёрские фигуры, как Андрей Гончаров, в спектаклях которого играли ваши родители, и сам Марк Захаров, были известны своим жёстким характером. Считается, что режиссёр должен быть авторитарной фигурой. Насколько вы с этим согласны?

– Спектакль ставит не один человек, а как минимум три-четыре: режиссёр, художник-постановщик и композитор – и, конечно, автор. Лучшие спектакли у Захарова получались с Гориным и Шейнцисом, у Гончарова тоже была своя команда. Но я понимаю, что режиссёр – это сказочник и он рассказывает свою сказку. Он должен вести этот корабль, гнуть определённую линию. Когда мы делали «Поминальную молитву», ко мне относились по-разному. Кто-то отмахивался, кто-то говорил: «Саня, погоди!» Но я находил в себе силы не обращать на это внимания, находил силы переломить себя, объяснить людям, что я хочу, и довести дело до конца во что бы то ни стало. При всей авторитарности, возможности и необходимости настоять на своём самое главное – не позволять себе обижать людей. Общий дух, взаимная любовь – очень важные вещи. Атмосфера на площадке должна быть радостной. Когда мы сыграли премьеру «Поминальной молитвы», в нашем общем чате многие писали: «Жалко, что репетиции кончились». Очень важно, когда такие слова произносятся после премьеры.

– Насколько для вас важно понятие «театр – дом»?

– Конечно, «Ленком» – это мой дом. Атмосфера этого театра особенная. Но дома взаимоотношения могут быть всякими. Чёрная полоса, белая полоса – бывает по-разному. И Маяковка тоже мой дом! Я бегал туда с семи лет каждый день, много лет там прожил, и сегодняшние люди, старшее поколение Маяковки, со мной на «ты» – хотя я тогда был мальчишкой, а они молодыми людьми. В Маяковке я знаю каждый уголок, мне там все запахи знакомы – мне там легко! Иногда даже легче, чем здесь.

Мы всеми силами стараемся сохранить, не разбазарить атмосферу «Ленкома». Это очень хрупкое дело, и первый год после ухода Захарова был тяжёлым, да и сейчас не самое лёгкое время – разные настроения есть в театре. Для многих это дом в большей степени, чем для меня, ведь многие актёры, сотрудники постановочной части, работают здесь очень давно, хотя и я в «Ленкоме» более 30 лет. Мы стараемся сохранить «Ленком» Марка Захарова, как его и назвали. Очень важна роль руководителя театра: Марк Борисович Варшавер всё это время изо всех сил старается сохранить театр в том виде, в котором он был создан Марком Анатольевичем. Они ведь проработали вместе больше 40 лет. Кто ещё, кроме него, может лучше знать и понимать Марка Захарова! Уверен, если бы такого руководителя не было, если бы пришёл какой-нибудь чужой человек, всё повернулось бы совсем иначе. Наш театр – авторский, спектакли Марка Захарова – уникальные и должны идти столько, сколько это возможно. Так и происходит.

Надо беречь наследие, которое тебе досталось.

Беседу вела

Валерия Гуменюк