Противоречивая и многогранная личность сюрреалиста и «прогрессивного писателя» Арагона продолжает интересовать и интриговать современного читателя: открывший в литературе новые горизонты гениальный французский поэт занял своё место в истории как издатель просоветской периодики («Се суар», «Леттр франсез»), член ЦК Компартии Франции, ведущий серий переводов русской и советской литературы.

Арагон (Луи Мари Антуан Альфред Андриё) родился 3 октября 1897 года в Париже. Его отцом был уважаемый человек, префект полиции г. Парижа, не лишённый, как впоследствии оказалось, литературного дара, передавшегося по наследству его незаконнорождённому сыну. Арагон в метрике имел два прочерка: и в графе «отец», и в графе «мать», а адрес был указан в 16-м округе Парижа, где проживал его отец Луи Андриё с женой и тремя детьми. Его усыновила бабушка, и почти до совершеннолетия Арагон не знал о том, что его сестра Маргарита на самом деле является его матерью. Таковы были нравы буржуазного Парижа: отец посещал семью, в которой рос мальчик, как его крёстный. Почему бы не поискать истоки его бунта против общества в детских травмах, ощущении двусмысленности своего положения?

«Горький не для тебя»

Рано научившись читать, Арагон читал всё, что попадалось под руку. Так, когда мальчику было 11 лет, знакомая его матери Елизавета Николадзе (выведенная впоследствии в его первом романе «Базельские колокола» (1934) из цикла «Реальный мир» под именем Екатерины Симонидзе) принесла ему «Анну Каренину» и сборник рассказов Горького. Слава русского романа гремела тогда во Франции. На нём выросло не одно поколение французских писателей, признававшихся в огромном влиянии Толстого и Достоевского на формирование их мировоззрения и отношения к литературе (упомянем в этой связи нобелевских лауреатов Р. Роллана, А. Жида, А. Камю). Арагон не стал исключением. Любопытный факт из его творческой биографии: в 6-летнем возрасте он написал повесть «Святая Русь» (вдохновляясь, правда, не Толстым, а повестью графини Ростопчиной «Мишель Строгофф»).

В очерке «Свет Горького» из книги «Советские литературы» (1955) Арагон воссоздаёт историю своего увлечения русской литературой: «В детстве я очень любил читать; это была настоящая страсть… Моя мать любила русские романы; застав меня однажды погружённым в чтение Тургенева, она стала рассказывать мне о Толстом и дала читать «Севастопольские рассказы» и «Крейцерову сонату». Тогда мне не было ещё десяти лет. Я прочёл подряд «Тараса Бульбу», «Преступление и наказание», «Шинель», «Записки из мёртвого дома»... Достоевский, Гоголь – всё шло как нельзя лучше, но когда я был застигнут за чтением только что взятой у дяди книги – в дешёвом издании, с обложкой, на которой был изображён казак, избивающий нагайкой женщину, – мать выхватила книжку у меня из рук, говоря: «О нет, только не это! Горький – это не для тебя!» Горький дал новое направление и нерастраченному религиозному пылу Арагона, «озарил для многих молодых умов Франции путь с заоблачных высот к людям»: «Когда я раскрыл страницы, где Горький говорит о своём детстве, мне стало стыдно за своё детство, за весь наш образ жизни – всё это показалось мне вдруг верхом роскоши и достатка; совсем другими глазами смотрел я на бедных детей, которых встречал на улице» («Свет Горького»). Много лет спустя состоялось личное знакомство Горького и Арагона: Арагон был в доме у Горького в 1932 году, принимал участие в работе Первого Всесоюзного съезда советских писателей в 1934 году и был в числе приглашённых на правительственный банкет, проходивший на даче Горького в Горках.

Лекарство для человечества

На фронте, куда Арагона мобилизовали в 1918 году в качестве фельдшера, ему не давала покоя мысль Ницше о том, что «в душе у нас кроются великие силы, но общей для всех цели нет» («Гибель всерьёз»). «Все цели уничтожены» – так говорил Заратустра. Именно тогда Арагон решил стать писателем: «Бывший лекпом, казалось, нашёл, как ответить Ницше: он верит, что существует «einen Zweck fur alle», цель для всех – всех чувств, всех людей. Он уже не лечит марокканцев от туберкулёза, он надеется на лекарство совсем иного рода, для всего человечества» («Гибель всерьёз»). «Парижскому крестьянину», лидеру европейского дада и лучшему поэту французского сюрреализма понадобилось 10 лет художественных экспериментов в кругу золотой молодёжи, чтобы прийти к той форме освоения действительности, которая дала рождение романам цикла «Реальный мир». К тому времени Арагон был уже автором поэм «Красный фронт» (за которую его привлекли к суду во Франции) и «Ура, Урал!», написанной по следам его поездки на Урал в 1934 году (обе поэмы сразу же были переведены другом молодости Эльзы Триоле поэтом Семёном Кирсановым и изданы в СССР). В конце 1920-х годов Aрагон вступил в ряды французской компартии. За этим важным событием последовало ещё одно, повернувшее его жизнь в новое русло: он познакомился в кафе на Монпарнасе с Эльзой Триоле, своей будущей женой, и её другом Владимиром Маяковским, эстетика которого оказала решающее влияние на новый поэтический стиль Арагона, постепенно размежевавшегося со своими бывшими друзьями и единомышленниками сюрреалистами. Поездка в 1930 году в СССР на 2-ю Международную конференцию революционных писателей в Харькове окончательно определила путь Арагона-поэта. Поэма «Ура, Урал!» сочетала описания старого мира с гимнами революции, своими «ошеломляющими образами» напоминавшими о сюрреалистическом прошлом Арагона. Описания производственных процессов и песни о совхозе в Лысьве чередовались со сценами убийства царской семьи и разгрома Белой армии, слова «Марсельезы» с кличем «Даёшь горы!» и т.п.

Позднее, уже в 1965 году, размышляя о границах реализма, Арагон напишет о том, что можно «видеть и не понять» – и в этом вся тайна «социалистического реализма»: «За долгую жизнь мне не раз случалось быть очевидцем событий, которые поначалу не казались чем-то особенно значительным. И когда позднее я постигал их смысл, то чувствовал себя простофилей: ведь видеть и не понять – всё равно что не видеть вовсе… Я только и видел, что роскошные, отделанные мрамором и украшенные скульптурами станции метро. Вот и толкуйте после этого о реализме. Факты бросаются в глаза, а вы отворачиваетесь от них с прекраснодушными суждениями... Такая нескладная штука жизнь. А мы всё тщимся найти в ней смысл. Все тщимся... Наивные люди» («Гибель всерьёз»). Постоянно посещая СССР в 1930-е годы в качестве члена международной Ассоциации революционных писателей и художников, Арагон оставил воспоминания об атмосфере тех лет, о своих встречах с советскими и европейскими писателями, приезжавшими в СССР, о событиях, связанных с убийством Кирова, о похоронах Горького, о знакомстве с Михаилом Тухачевским и легендарным командармом Виталием Примаковым, мужем Лили Брик, сестры Эльзы, его аресте, о смятении, охватившем его и Эльзу Триоле в правительственном санатории в Барвихе, когда они узнали за завтраком об исчезновении Белы Куна, с которым познакомились накануне («В любом случае, задавать вопросы было не принято»). Все знаковые события советской истории нашли отражение в его творчестве. «Мы пользуемся книгами как зеркалами, в которых пытаемся найти своё отражение», – пишет Арагон в послесловии к роману «Гибель всерьёз».

За укрепление мира

Участие в антифашистском Сопротивлении в период Второй мировой войны открыло новую страницу в творчестве Арагона-поэта и публициста, автора «Розы и резеды», «Счастливой нет любви», лирических циклов и поэм, ставших классикой французской поэзии ХХ века. А к Военному кресту, полученному за личное мужество, проявленное в период Первой мировой войны, прибавился второй Военный крест и медаль Французского Сопротивления.

Прощание с прошлым во времена хрущёвской оттепели Арагон сравнил с отречением наполеоновских офицеров от своего императора («Страстная неделя», 1959). Но это было только начало. Открывая французскому читателю шедевры русской и советской литературы в качестве ведущего литературных серий крупных издательств, Арагон не преминул выступить против непопулярных событий современной ему истории, связанных с подавлением «пражской весны», судебными процессами против Синявского и Даниэля, Солженицына, Параджанова, в защиту Виктора Некрасова. Но даже эти острые выступления прощались «другу СССР», лауреату Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1957) и орденоносцу (орден Октябрьской революции, 1972; орден Дружбы народов, 1977).

Имя автора «Вечного движения» (1926), прожившего яркую и долгую жизнь в искусстве, сопровождавшуюся бурлением политических страстей, увековечено не только в школьных хрестоматиях и антологиях поэзии ХХ века, но и в названиях улиц и площадей французских городов и, разумеется, в самом сердце Парижа, на острове Сен-Луи, где происходит действие одного из самых загадочных его романов – «Орельен» (1944) из цикла «Реальный мир».

Марина Ариас-Вихиль,
доктор филологических наук,
ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН им. А.М. Горького