Это непримиримые враги: фашизм – жестокость, нетерпимость, а интеллигенция – гуманность, уступчивость… Я бы разделил трудовую и прогрессивную интеллигенцию, Интеллигенцию с большой буквы, стремящуюся воплотить в жизнь какие-то общественные идеалы. А слово «фашизм» сегодня обрело столько определений – красный фашизм, коричневый, зелёный, либеральный, что подвести их удаётся только под очень общую формулу: фашизм – бунт простоты против трагической сложности социального бытия, возведение в абсолют одной общественной ценности и отрицание остальных, не менее важных. Пока такой идеолог не переходит к насилию, это ещё нельзя назвать фашизмом политическим, но фашизмом идеологическим назвать вполне можно.

Вот что писал Белинский В.П. Боткину 8 сентября 1841 года. «Итак, я теперь в новой крайности – это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытиём бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Всё из неё, для неё и к ней. Она вопрос и решение вопроса. Она (для меня) поглотила и историю, и религию, и философию».

Та самая абсолютизация моноценности.

Любезные её сердцу ценности Интеллигенция с большой буквы превращает в религии, лишённые тормозов: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнём и мечом истребил бы остальную».

Наследник Белинского Писарев в статье «Идеализм Платона» о философии Платона отзывается мимоходом: общий идеал так же невозможен, как общие очки или сапоги. Но проект платоновского идеального государства он разбирает довольно подробно.

Платоновский фашизм

В этом государстве есть только функции – чиновники, воины, ремесленники, торговцы, рабы и самки. Младенцы от рождения превращаются в собственность государства. Когда у них развивается мужская сила, им назначают подходящую жену. Когда же мужчина стареет, он становится чиновником, судьёй, казначеем или воспитателем в зависимости от того, на что его найдут годным.

Во главе государства стоят «достойнейшие и мудрейшие», безразлично, один или несколько. Стеснять такого мудрого правителя законами неразумно – врач лучше знает, что полезно и что вредно, а массы народа неспособны ни управлять собою, ни понимать методы и цели управления, их нужно только принуждать. Или обманывать – властителю это дозволено.

А чтобы соседние продвинутые народы не могли вводить в соблазн граждан идеального государства, путешествия за границу «дозволены только людям зрелого возраста, и притом не иначе как или для собственного образования, или для государственных целей. По возвращении граждане должны подвергаться испытанию, не принесли ли они с собою вредных убеждений».

Сарказм Писарева вполне можно понять: общий идеал невозможен. Кроме его собственного – позитивизма и социализма. Эстетика сводится к физиологии, красота к пользе, и всё принадлежит всем.

Вот воззвание Писарева, за которое он угодил в Петропавловку. «Низвержение благополучно царствующей династии Романовых и изменение политического и общественного строя составляет единственную (курсив мой. – А.М.) цель и надежду всех честных граждан России. Чтобы при теперешнем положении дел не желать революции, надо быть или совершенно ограниченным, или совершенно подкупленным в пользу царствующего зла».

Идеологический фашизм

ЕДИНСТВЕННАЯ цель ДЛЯ ВСЕХ честных граждан – это и есть идеологический фашизм. «Всё, что способно мыслить и действовать» – на стороне народа, чьим мнением не приходит в голову поинтересоваться, а на стороне правительства только подкупленные негодяи. А что же те, кто остался на стороне науки и техники, на стороне высокой культуры и просвещения, невозможных без поддержки государства? Однако интеллигентов-идеалистов не интересуют университеты, гимназии и реальные училища, для них всё просвещение сводится к тем школам и читальням, где они могут вести политическую пропаганду, а коли нет пропаганды, нет и народного образования.

Культ тоталитарного государства, посеянный Платоном, непременно должен был породить противоположный культ, требующий полного уничтожения государства, и одним из главных идеологов этого культа сделался князь Кропоткин. Он много лет доказывал, что творческие социалистические начала человеческой природы могут реализоваться лишь после разрушения государств.

Главная слабость Интеллигенции

Она заключается в склонности превращать в религию технические социальные средства.

«Гришка» Гольденберг, застреливший харьковского губернатора Кропоткина и в тюрьме выдавший всех своих товарищей в надежде растрогать правительство их благородными намерениями, так и писал в своей предсмертной исповеди (он покончил с собой, осознав свою роковую наивность): «Я лично смотрю на социализм <…> как на новое учение, которое впоследствии должно будет занять место религии, и с господства этой новой религии на земле начнётся новая эра».

Он тоже грезил не о практических социальных улучшениях, а именно о золотом веке.

Игнатий Гриневицкий, добивший Александра Второго, а заодно и себя, писал в завещании, что его пугает мысль о том, сколько дорогих жертв унесёт борьба, «а ещё больше последняя смертельная схватка с деспотизмом, которая, я убеждён в том, не особенно далека и которая зальёт кровью поля и нивы нашей родины, так как – увы! – история показывает, что роскошное дерево свободы требует человеческих жертв».

Что за роскошное дерево, какие плоды оно принесёт, не спрашивайте – роскошная метафора полностью заслоняет реальность.

Вера Фигнер вспоминает, как во время учёбы в Цюрихском университете девушки-идеалистки с превеликим криком обсуждали, нужно ли, следуя Бакунину, полностью разрушить эксплуататорскую цивилизацию и культуру или низвергнуть только экономический строй.

Как национализм превратился в светскую религию

Не только социализм, но и национализм интеллигенты превратили в светскую религию примерно тогда же, когда Фихте провозгласил, что учёные должны быть воспитателями человечества, – больше прочих потрудились немцы. Разумеется, люди всегда были привержены к своим национальным языкам, песням и блюдам, но никому не приходило в голову видеть в нации нечто священное, «ибо каждой нации Господь прямо определил конкретное предназначение на земле и вселил в неё конкретный дух, чтобы восславить себя через каждую нацию только ей одной свойственным образом» (Шлейермахер).

При этом нации должны быть свободными от посторонних примесей (первый намёк на будущие этнические чистки). Ибо многонациональные империи являются государствами испорченными и развращёнными (Гердер). Тот же Гердер считал, что оскверняет не только проживание в общем государстве, но даже использование чужого языка.

«Да будем же яростно ненавидеть французов и особенно наших французов (курсив мой. – А.М.), обесчещивающих и оскверняющих нашу работоспособность и невинность!» (Э.М. Арндт). Невинность! В таких терминах рассуждали о государственных делах литераторы и философы, никогда ничем не управлявшие. Равно как и прочие прогрессивные интеллигенты, которые, изучив что-то частное, рвутся в области мысли делать то, к чему фашисты стремятся в реальности: диктовать общественному целому, будучи его малой частью.

Эти философствующие дилетанты на полном серьёзе утверждали, что присутствие в языке иностранных слов способно загрязнить источники политической нравственности, а если народ переходит на иностранный язык, то он усваивает с ним и иностранные пороки (но почему-то не достоинства).

«Язык, как церковь или государство, есть выражение особой жизни, создающей внутри него и развивающей через него единое языковое тело» (Шлейермахер). Таким образом, язык вместо технического средства общения становится основанием для разрушения одних государств и формирования других. Что становится причиной бесконечных войн, поскольку единственным средством достичь абсолютной «невинности» является геноцид. А если к этому присоединить ещё и нескончаемый спор,что считать языком, а что диалектом, то этот сосуд Пандоры и вовсе окажется бездонным.

К чему ведёт тоталитарный национализм

На протяжении многих веков никому не приходило в голову, что люди, говорящие на одном языке, непременно должны жить в одном государстве, а люди, говорящие на разных языках, в одном государстве жить не должны.

Но благодаря учению националистов миллионы людей вообще перестали жить. При этом уцелевшие национальные меньшинства в новых национальных государствах чаще всего стали подвергаться гораздо худшей дискриминации, чем это было в «развращённых» империях.

После Первой мировой американский президент Вудро Вильсон проявил себя как истинный интеллигент, более руководствующийся идеалами, чем заботой о практических последствиях: он возымел желание уравнять сильные и слабые нации, хотя именно борьба сильных за влияние на слабых спровоцировала Первую мировую войну. Да и во Второй версальская нарезка европейской карты существенно облегчила задачу агрессоров, противопоставив им вместо крупных сильных государств россыпь малых стран, которые было легко разбивать поодиночке.

Иными словами, замена многонациональных империй национальными государствами несказанно обострила межнациональные конфликты, переведя их от стычек и погромов в вооружённые столкновения и полномасштабные войны, более всего возмущающие прогрессивную интеллигенцию, которая не догадывается, что к развязыванию этих ужасов не в последнюю очередь приложили умы её духовные пращуры.