Продолжение. Начало в № 42

Пока Герцен прокладывал путь в обетованные земли свободы, его преданная Наташа в статусе замужней женщины и матери осваивала новые жизненные рубежи, как социально-хозяйственные, так и духовно-интеллектуальные. Она не дотянула до идеала Льва Толстого и не превратилась в Наташу Ростову, потому что фекальная тема детской её волновала в меньшей степени, чем горячие споры и умные разговоры мужа с друзьями в гостиной. Она много читала, нагоняя упущенное в отрочестве и ранней молодости. Вне всякого сомнения, Наталья Александровна была человеком способным, ищущим, как себя реализовать. По-прежнему муж для неё – яркое и недосягаемое светило. Она взирает на него снизу вверх, греясь в лучах его любви и внимания к ней.

В 1846 году в преклонном для того времени возрасте скончался отец Герцена Иван Алексеевич Яковлев. Он оставил сыну и его матери Луизе Гааг приличное наследство – недвижимость в Москве, земли с крестьянами и счёт в банке. В это же самое время с Александра Ивановича сняли полицейский надзор, что позволило выправить загранпаспорта и под благовидным предлогом поправки здоровья покинуть родину. Девять лет совместной жизни четы Герцена – Захарьиной позади. Наталья Александровна подарила мужу шестерых деток, из которых выжили трое – двое сыновей и дочь: старший Александр, затем Николай и Наталья, а по-домашнему – Тата. Герцену не терпелось развеять крепостнический дым отечества и глотнуть свежего воздуха, поднятого волной европейского революционного движения. На перекладных «Дитя сердца» мчался к свободе и справедливости. Покидая российские пределы, ни он, ни его матушка, ни жена, ни трое их деток не думали, что расстаются с родимой сторонкой навсегда. Не мог предвидеть Герцен, отправляясь в оздоровительно-познавательную поездку, что в жизни его грядёт новая эра, имя которой – «вынужденная эмиграция».

А пока что на дворе лето 1847‑го, и семья Герценов в Париже, откуда отправляется на знакомство с Италией. Между тем, по словам Карла Маркса, «по Европе бродит призрак – призрак коммунизма». Он будоражит людские умы, вызывает революционные настроения и уличные выступления. Александр Иванович надышаться не может запахом грядущей революции. Лозунг «Свобода, равенство, братство!» действует на него как валерьяна на кота. Зимой 1848 года его замечают в Риме среди участников уличных шествий, а летом он уже в Париже сочувствует вооружённому восстанию рабочих.

Меня поразило, с какой скоростью первое лицо Российского государства отреагировало на поддержку Герценом революционных настроений французов. Уже через десять дней после июньского восстания Николай I повелел Александру Ивановичу вернуться домой, и не мешкая. Требование самодержца послужило началом второго раунда личного противостояния государя императора с бывшим ссыльным Герценом. Силы явно неравные, однако Александр Иванович воспользовался территориальным преимуществом и проигнорировал волю царя. Обыск в парижской квартире и нарочитая слежка не испугали Герцена. Он самозабвенно пишет «Письма из Франции и Италии», которые позднее войдут в книгу «С того берега».

Если вы подумали, что Николай I махнул рукой на непослушание автора романа «Кто виноват?», то вы ошиблись. Царь со злорадством выжидал подходящего момента для наказания, который не заставил себя ждать. Это произошло в июле 1849 года, после того как Герцен поучаствовал в демонстрации, требовавшей от французского правительства исполнения конституционных законов. Власти разогнали всех вышедших на улицы и в качестве профилактики кой-кого арестовали, чтоб другим неповадно было. Александр Иванович решил не рисковать, с местными порядками в противостояние не вступать и ретировался в нейтральную Женеву. На берегах озера Леман он познакомился с подобными ему политбеженцами из Италии, Германии и Франции. Здесь он сошёлся с видным политическим деятелем Прудоном, посодействовал ему в выпуске газеты «Голос народа» и поднабрался издательского опыта. В скором времени опыт сей ему пригодился.

Герценовское издание «Колокола» и труды основанной им «Вольной русской типографии» прославили его в родном отечестве. И за это огромное спасибо Николаю Павловичу Романову, ибо он своим повелением и санкционированными им преследованиями вынудил Герцена принять окончательное решение остаться за границей. «Ах так?!» – воскликнул Николай I и наложил секвестр на имение писателя.

В декабре 1850 года, то есть через три года после отъезда из России, Александр Иванович Герцен возглавил список выдающихся невозвращенцев государственного значения со следующей формулировкой Петербургского надворного уголовного суда: «Подсудимого Герцена признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Сие решение карательного органа подразумевало также полную конфискацию имущества. Согласитесь, без гражданства плохо, а без денег ещё хуже, поэтому диссидентствующий невозвращенец выправил себе швейцарское гражданство и стал без ограничений передвигаться по Европе. Что касается средств существования, то обращение Герцена к представителю знаменитого семейства банкиров Ротшильдов помогло сохранить часть валютного запаса. Швейцарский банк, где лежали деньги изгнанника, отказался передать вклад в российскую казну.

Можно сказать, что из поединка с верховной властью и императором лично Герцен вышел победителем, превратившись в политэмигранта. Отныне он свободно говорил и бесцензурно писал то, что думал, встречался с кем хотел и где считал нужным. Швейцарское гражданство гарантировало Александру Ивановичу безопасность, и теперь французские власти не слишком досаждали ему. Конечно, он тосковал по любимой Москве, по друзьям, но такова была плата за свободу мысли и передвижения. Однако, как показали дальнейшие события, цена оказалась намного выше. За пять месяцев до сорокалетия, в ноябре 1851-го, Герцен потерял свою матушку и сына Николая. Они погибли в кораблекрушении, возвращаясь в Ниццу из Марселя. А в мае 1852-го из жизни ушла Натали, а вместе с ней и новорождённый сын Владимир.

Всего пять лет тому назад Наталья Александровна без малейшего сожаления покинула Россию. Тогда ей исполнилось тридцать, из них на первые двадцать лет пришлись годы безрадостной, тоскливой и унизительной жизни в доме тётки. Её душа была изранена нелюбовью окружающих, и потому она так страстно мечтала быть любимой и самой любить пылко, самозабвенно, жертвенно. Её молитвы были услышаны. Библейская мудрость не подвела: жених пришёл к невесте, которая его ждала. Наталья Александровна одержала блестящую эпистолярную победу. Она пошла ва-банк и сорвала умопомрачительный куш – годы счастья, гармонии, тотального взаимопонимания, упоительных восторгов с необыкновенным человеком, блестящим, умным, весёлым, обаятельным. Казалось бы, эти несколько лет тотально удачного замужества должны были избавить Натали от детских комплексов, однако окончательно побороть их не удалось. Она по-прежнему жаждала каждодневных подтверждений неослабевающих чувств со стороны мужа.

Подозреваю, что Герцен перегрелся у денно и нощно пылавшего огня безмерной любви. Его топливные запасы по поддержанию любовного очага несколько истощились. Избыток восторгов и умилений по любому поводу и без оного действовал на нервы. Не то чтобы Александр Иванович охладел к любимой женщине, вовсе нет. Он всё так же высоко ценил её человеческие качества, но подустал от однообразия сладкой жизни. Хотелось чего-нибудь остренького. День ото дня круг его интересов расширялся, занятия требовали всё больше времени и усилий. Семейная стабильность была необходима, чтобы двигаться дальше. Она служила бронёй в идеологических схватках, в опасных принципиальных спорах о судьбах отечества и Вселенной, когда друзья и единомышленники вдруг превращались в непримиримых врагов. Герцену не хватало времени, а может быть, и желания вникать в причины изменений настроения супруги, в её непонятные для него колебания души, хотя он и чувствовал, что с ней что-то происходит. Александр Иванович решил, что смена обстановки, новые впечатления отвлекут Натали от ненужных, с его точки зрения, переживаний, развлекут её и всё наладится.

Наталья Александровна тоже на это надеялась. Она выехала в Европу не за революционными веяниями, она действительно надеялась поправить здоровье, а главное – вернуть пошатнувшееся душевное равновесие. Подобно локатору, она стала улавливать нарастающие расхождения с тем, кому отдала себя всю без остатка. Всё чаще возникали недопонимания, биения сердец не совпадали. Он не разделял, как прежде, её восторгов и экстазов. Временами от него веяло холодом отчуждения. Бедная Натали! Знай она о мужском кризисе среднего возраста, о его влиянии на всех без исключения сынов Адама, возможно, это помогло бы ей справиться со своими эмоциями, а они составляли главный смысл её жизни. Несмотря на перманентные беременности и постродовые депрессии, г-жа Герцен по-прежнему мечтала лишь о любви, и мечта превращалась в навязчивую идею. Как и пятнадцать лет тому назад, ею овладели предчувствия, от которых сердце начинало учащённо биться, кровь пульсировала в висках, и голова кружилась от надежды на встречу с кем-то, кто вновь подарит ей незабываемые мгновения. Подобное состояние явно указывало на то, что её перестал удовлетворять сексуальный аспект жизни с мужем. Не удавалось ей get satisfaction (достичь удовлетворения), отсюда и шалящие нервы вкупе с неудовольствием от устаканенной повседневности.

Мольбы Натальи Александровны были услышаны вновь. Однако на сей раз их подслушал искуситель рода человеческого. Ловец трепетных душ незамедлительно поставил капкан. В качестве приманки он использовал смазливого политизированного немецкого поэта Гервига. Молодое литературное дарование в двадцать четыре года заявило о себе «Стихами живого человека». Гервиг призывал к борьбе с тиранией, и его немедленно подняли на революционный щит. Какое-то время он прекрасно себя чувствовал, греясь в лучах славы и любуясь собственным отражением в глазах восхищённых поклонниц. Именно в этот момент, летом 1847 года, Натали впервые увидела поэта в парижской гостиной. Она встретилась с ним взглядом и затрепетала. Дьявольский капкан захлопнулся.

Дьявол на то и дьявол – он не мог удовлетвориться только трепыханием слабой сентиментальной женщины. В его сети угодил и Александр Иванович, которому до чрезвычайности глянулся красавчик Гервиг. Симпатию и расположение к вольнодумцу с поэтическим даром ещё больше укрепило лестное мнение о нём Огарёва. Герцен безмерно доверял Николаю Платоновичу, своему самому близкому, верному и любимому другу с детства. Двадцать лет тому назад на Воробьёвых горах два пылких отрока дали клятву «всю жизнь посвятить борьбе с неправдой и пороками». Теперь они были готовы перейти от слов к делу, хотя и находились далеко от родины.

За два прошедших десятилетия жизнь изрядно потрепала Николая Платоновича Огарёва. Его арестовали вместе с другими членами герценовского университетского кружка, но в отличие от друга Саши в ссылку Ника не отправили. Из-за тяжёлой болезни богатого и влиятельного отца власти ограничились строжайшим пребыванием неблагонадёжного сына в комфортных условиях родительского дома. Мне кажется, что послабление наказания сыграло отрицательную роль в дальнейшей судьбе Огарёва. Не хлебнул он в достаточном количестве трудностей и тяжестей бытия. Не увидел он чужих страданий, не осознал всю горечь российского бесправия, а следовательно, не получил необходимой дозы противоядия от жизненных напастей. Не хватило ему ни закалки, ни таланта, ни знаний, ни других каких способностей, чтобы преуспеть как в личной жизни, так и в деловой. В нашей культурно-исторической памяти он присутствует исключительно как друг Герцена и его соратник по издательской деятельности в Лондоне.

А.И. Герцен, Н.П. Огарёв, Н.А. Тучкова-Огарёва. 1857 г. Лондон

В юности-молодости писал Николай Платонович стихи и видел в этом занятии своё призвание, однако выдающегося поэта из него не получилось. Кончина батюшки сделала его наследником огромного состояния и владельцем земельных угодий с большим количеством крепостных. Воодушевлённый идеями égalité и liberté, Огарёв не задумываясь даровал бесправным пейзанам полную свободу. Однако незнание экономики и юриспруденции, а также отсутствие навыков менеджмента у дарителя обернулись для вольноотпущенных ещё худшей неволей, а для благотворителя – огромными убытками. Фабрика, которая приносила неплохие доходы, сгорела, что ещё больше осложнило финансовое положение нерадивого хозяина. На личном фронте дела обстояли ещё хуже. Относительно ранняя женитьба превратилась в очередной провальный проект. Жена оказалась, мягко говоря, тетёнькой неправильной, бесполезной и дорогостоящей в содержании. Только её преждевременная смерть освободила Николая Платоновича от петли на шее. С трудом вынырнув из первого супружеского омута, Огарёв без промедления угодил в полымя второго брака. Союз № 2 обернулся настоящей катастрофой не только для Огарёва, но и для лучшего его друга Герцена. Новая супруга Николая Платоновича из рода Тучковых приходилась родственницей герою войны 1812 года. Была она дамой с очень непростым характером и с прогрессирующими маниакально-депрессивными наклонностями. Однако проявились они не сразу. Летом же 1847 года она всем понравилась, особенно её тёзке Наталье Александровне. Семьи Огарёва и Герцена встретились в Италии и пребывали в полном счастии. Неразлучные друзья Саша и Николаша предавались спорам-разговорам и строили прогрессивные планы, а две Наташи сливались душами. Чего-чего, а эмоций у обеих было хоть отбавляй.

В предчувствии грядущей всепоглощающей любви Наталья Александровна прониклась экзальтированной симпатией к молоденькой Наталье Алексеевне. Дело дошло до того, что Натали Герцен чуть ли не взяла с тёзки клятву заботиться о муже своём Александре Ивановиче, если вдруг что-то непредвиденное с ней случится. Как в воду глядела! Непредвиденное и в самом деле случилось, причём в самом скором времени. На то, что произошло, можно взглянуть по-разному: можно – как на трагедию в духе древнегреческой, а можно – как на нелепую мелодраму. В первом варианте неумолимый рок приводит судьбы героев к трагической развязке. По законам этого жанра низкому коварству, чёрной неблагодарности, предательству и клевете одних противостоят благородство, благие намерения и искренние чувства других. Во втором мелодраматическом варианте печальные последствия спровоцированы такими вещами, как доверчивость, неразборчивость в людях, застарелые детские комплексы, физиологические потребности и избыточная эмоциональность.

Не обошлось и без политических страстей. В Германии революция, о которой так долго мечтали прогрессивные германцы, не свершилась. Начались репрессии, и поэт Гервиг чудом избежал плена и тюрьмы. Он бежал из страны и по дороге в изгнание задержался в Швейцарии, где возобновилось и продолжилось его знакомство с четой Герценов. В прикиде беженца и страдальца он ещё больше понравился Наталье Александровне. Да, он не просто ей глянулся, она положила на него оба глаза и совершенно потеряла голову. Её нисколько не смущало наличие супруги поэта, которая его обожала и на которой он женился из-за денег. Провал немецкой революции и бегство из страны практически лишили их материальных средств и обрекли на некомфортное существование. Присутствие собственного мужа также не остановило «круженье сердца» Натальи Александровны. Тем более что и Александр Иванович был очарован «Стихами живого человека» и их автором. Произошло сближение двух свободомыслящих эмигрантов вплоть до совместного проживания семей в Ницце.

Предложение разделить кров, естественно, исходило от Герцена, который брал на себя большую часть расходов. Снятый в Ницце дом Александр Иванович назвал «Гнездом близнецов». Невольно возникают вопросы: «А не напала ли на «Дитя сердца» внезапная слепота? А может быть, Герцен специально переключил Натали на смазливого стихотворца, чтобы она не мешала работе над сочинением «Русский народ и социализм»? Неужели автор умных, серьёзных, злободневных трудов был так простодушен, наивен и доверчив, что не увидел, как беспринципный «близнец» его использовал?» Возвышенный бессребреник Герцен не только ошибся с выбором квартиранта, не только пригрел на своей человеколюбивой груди подлую гадюку, но и, руководствуясь лучшими побуждениями, заложил под своё семейное счастье мину замедленного действия. Взрыв повлёк за собой позор, бесчестье, страдания и человеческие жертвы. Да уж, действительно, «благими намерениями вымощена дорога в ад». Невероятно, но немецкому «близнецу» Герцена удалось и «рыбку съесть, и на паровозике прокатиться, и ножки почти не замочить». Гервиг проглотил, не поперхнувшись, сердце Натали, бесплатно доехал до Ниццы, где прожил за счёт обманутого друга полгода, и ни о чём не сожалел впоследствии.

Немец попросту воспользовался ситуацией, чего нельзя сказать о Наталье Александровне. Она без памяти влюбилась. Если в её девические годы объектом страсти стал кузен Шуша, то в 1848 году выбор пал на опального поэта под санкциями. Ах, он был так хорош собой! Он был так несчастен! Как и пятнадцать лет тому назад, Натали начала осаду избранника с письменных атак. Её послания были страстными и искренними. Поэт не счёл нужным отказывать жене друга и ответил взаимностью, доходившей до интимной близости. Супруга Гервига делала вид, что ничего не происходит, а наш русский Кандид долгое время и впрямь ни о чём не догадывался. В конце концов романтические отношения Натали с Гервигом закончились грандиозным скандалом. Чуть было не случилась дуэль между Герценом и поэтом, который повёл себя, мягко говоря, некорректно. Его благородная внешность, спровоцировавшая «круженье сердца» бедной Натальи Александровны, вступила в острое противоречие с подлой сущностью. Несмотря на мольбы Натали сжечь её письма к нему, он не только не уничтожил их, но и давал почитать другим, изображая из себя жертву: мол, он подвергся эмоционально-сексуальным домогательствам. Поэт скоропалительно покинул «Гнездо...» и удалился к месту регистрации в Швейцарии. Отсюда он послал гонца с письменным уведомлением об окончании каких-либо отношений с госпожой Герцен.

Бедная, бедная Наташа Захарьина! Сколько на неё обрушилось! Сначала скандальная любовная отставка, затем очередная, девятая, беременность с резким ухудшением здоровья и страшный удар судьбы, окончательно сломивший и душу, и тело тридцатипятилетней женщины, когда у берегов Ниццы погибли сын и свекровь. Наталья Александровна слегла, и через полгода её не стало. Перед смертью она успела проститься с детками и причаститься. Она услышала слова утешения мужа, но ей не хватило слёз оплакать смерть новорождённого сына Володеньки. Наталья Александровна скончалась 2 мая 1852 года. Врачи считали, что причиной смерти стало осложнение после перенесённого воспаления лёгких, но, скорее всего, настоящий диагноз – это навсегда разбитое сердце. Её похоронили на Замковом кладбище рядом с сыном и свекровью. В своих многотомных воспоминаниях «Былое и думы» Герцен напишет о бесценном друге Натали с большой любовью, уважением и без единого упрека. То, что произошло с женой в эмиграции, он назовёт «круженьем сердца».

Александр Иванович на восемнадцать лет пережил Наталью Александровну. За эти годы произошло много-много всего и разного.

Вскоре после печальных событий в Ницце Герцен переехал в Лондон и решил остаться в Англии. Воспитанием детей занялась опытная немецкая гувернантка фрёйлен Мейзенбуг. Ей очень хотелось не только присматривать за отпрысками Александра Ивановича, но и занять место спутницы его жизни. Однако её желанию не суждено было осуществиться, хотя она и заменила мать младшей герценовской дочери Ольге. Со временем девочка превратилась в истинную арийку и забыла родной русский язык.

 Окончание в следующем номере