Лена Элтанг. Радин. – М.: Альпина нон-фикшен, 2022. – 400 с. – 4000 экз.

Я очень давно не читал Лену Элтанг. Помнится, впервые о ней заговорили в 2007 году, когда в шорт-лист «Нацбеста» попал её роман «Побег куманики». Это был лихой эстетский детектив – сюжетный каркас был настолько крепкий, что легко выдерживал тонны пасхалочек и отсылочек, хитрую литературную игру и изощрённый язык, беспощадную авторскую эрудицию и даже тот факт, что действие происходило на никому не ведомой Мальте. В общем, конфетка, а не роман.

В тот год соперниками Элтанг по шорт-листу были Быков с «ЖД», Улицкая с «Даниэлем Штайном, переводчиком» и Сорокин с «Днём опричника», а выиграл Бояшов с «Путём Мури». С тех пор прошло пятнадцать лет. «Путь Мури» стал настоящим бестселлером, его перевели на двадцать пять, кажется, языков. «ЖД» остался в истории русской литературы разве что тем, что на этот роман написал одну из самых ярких своих рецензий Лев Данилкин. «Даниэль Штайн, переводчик» не может похвастаться и этим. «День опричника» иные почитают пророческим, но сами эти иные уже далече.

Лена Элтанг спустя несколько лет появилась ещё со своими стихами в шорт-листе одного из первых сезонов Григорьевской премии, но разговоры о ней как-то стихли. Я пытался читать её новые романы, которые выходили более-менее регулярно, но потом перестал – хитрой литературной игры и изощрённого языка, отсылочек и пасхалочек, эрудиции и неведомых сеттингов в них становилось всё больше, а сюжетного напряжения, интриги и собственно читабельности, увы, всё меньше.

Было тогда ещё в моде такое слово «евророман». Едва ли кто-то сегодня может с уверенностью сказать, что это такое, но кажется, «Побег куманики» и был идеальным евророманом. Впрочем, мы уже, кажется, и сказали, что это такое: крепкая жанровая сюжетная конструкция плюс широкий культурный горизонт. Ну примерно как в лучших вещах Эко – и в детектив можем, и в тонкости средневековой схоластики. Но в правильной пропорции, конечно. Впрочем, характеристику эту нам по ходу рассуждения нужно будет ещё дополнить.

Пятнадцать лет назад «Побег куманики» воспринимался скорее как культурное чтение для широкой читающей публики. Сегодня подобный текст проходил бы уже скорее по ведомству высоколобой литературы для избранных. Представление об интеллектуальной литературе за эти годы девальвировалось вместе с курсом рубля, уровнем общественной дискуссии и, как остроумно заметил Митя Самойлов, значением слова «звездец».

Одним словом, новый роман Лены Элтанг я открывал с известной долей скепсиса, как привет из безвозвратно ушедшего прошлого, однако должен признаться, что неожиданно прочитал его с неослабевающим интересом и, как бы это сказать, с внезапно актуальной точки зрения.

«Радин» – снова детектив. Главный герой, безвестный русский писатель-эмигрант, только что разошедшийся со своей португальской женой, отправляется из Лиссабона в Порту на собеседование по поводу работы. С работой, как можно догадаться, ему ничего не светит, зато прямо в поезде его нанимает, пообещав щедрый гонорар, местный журналист: нужно прийти в художественную галерею, представиться частным сыщиком и произнести перед хозяйкой заранее заготовленный текст. В галерее назвавшегося груздем героя натурально заставляют полезть в кузов, и птичка, увязнув одним коготком, пропадает вся: впереди сложная многоходовая интрига с мнимыми и настоящими убийцами, художниками и их натурщицами, танцовщицей и лудоманом, большими деньгами, любовными страстями и вселенскими амбициями.

«Радин» – хороший детектив, спойлерить его жалко, так что молчу-молчу. Скажу только, что сюжетная машинка работает на полную мощность без перебоев, напряжение не провисает, а интрига, как ей и полагается, несколько раз переворачивается с ног на голову.

Вместе с тем, ясен-красен, «Радин» не ширпотребный детектив, пошитый бесправными и безвестными малайзийскими работницами, а дизайнерская вещь, ручная работа, haute couture. Романное время прибойной волной плещется то вперёд, то назад, третьеличный нарратив сменяется перволичным, несколько рассказчиков составляют разноголосый хор, и по детективной канве читатель целиком прочитывает трагические судьбы геров: питерского филолога-классика тёмная страсть заставляет хоронить всё, что он по-настоящему любит, успешного художника терзает угасание вдохновения, хрупкая танцовщица вывозит на себе прихоти всех самовлюблённых мужиков мира – и всех их, кого метафорически, а кого и буквально, уносит прочь в тёмный и холодный Атлантический океан мощный поток широкой реки, рассекающей место действия пополам.

Об этом, в сущности, роман и есть – о реке, которая уносит все дела людей. И об остывании животворящей силы искусства. «Мир уже заворожён послушанием и восхищён предсказуемостью, он стремится не к свободе, а к изображению свободы, к изображению мысли, даже – к изображению вражды, одним словом, к свинцу, к прокажённому золоту», – формулирует один из героев. Не то чтобы эта мысль обжигала своей неожиданностью, но – тут мы должны вернуться к характеристике жанра – кажется, евророман и не предполагает ни пережёвывания «проклятых вопросов», ни попыток объять необъятное, ни стремления пасти народы с поколениями. Одним словом, всего того, за что мы такой безответной любовью любим наш русский (russischliches, allzurussischliches, хочется пошутить) роман.

Однако, читая «Радина», я поймал себя вот на каком противоречивом чувстве. Как будто бы время нынче такое, что само ребром ставит перед нами все проклятые вопросы без всяких кавычек. Мир пришёл в движение, события кружатся со всё нарастающей скоростью, кровавые всполохи куда ни посмотри, полыхает Украина, занимаются Кавказ и Средняя Азия, бурлят Ближний и Дальний Восток, Юго-Восточная Азия, Южная Америка, вздыбливается миропорядок, противоречия позднего капитализма уже вошли в свою терминальную стадию, третья мировая из формулы речи становится формой жизни. На этом фоне «Радин» выглядит романом прекрасной эпохи; так, вероятно, в 1914 году должен был восприниматься только что вышедший «Портрет художника в юности» (я сравниваю не тексты с их художественными достоинствами, а литературные ситуации) – как не вполне уместный привет из безвозвратно ушедшей эпохи сытости и беззаботности. Тут у нас тектонические пласты истории пришли в движение, люди гибнут десятками тысяч, а вы всё про своё: искусство туда, искусство сюда…

Ну да, ну да, «Радин» вообще устроен как антикварная лавка: старые цитаты, артефакты европейской культуры, мелочовка забавных исторических фактов, ворох старинных слов, стеллаж с сувенирчиками из мифов всех народов мира, залежи античных аллюзий... Мало того, это роман, главный герой которого пишет роман; роман, который время от времени игриво примеривает приставку «мета-»; роман не просто об искусстве, а об искусстве романа. Как будто бы достаточно причин, чтобы забросить «Радина» куда подальше и пойти скроллить новостную ленту.

И вот в этот момент возникает «но». Залипнув в новостях, обсуждениях новостей и новостной аналитике, обнаруживаешь, что голова пуста и гудит как колокол. А от художественной литературы, по меньшей мере от романа, требовать работы по принципу «утром в газете, вечером в куплете» и вовсе глупо. Все главные романы о Первой мировой будут написаны только после того, как она закончится. И не только потому, что большое видится на расстоянии, а для вызревания романа требуется иногда много лет, но и потому, что для толкового высказывания о смысле этой мясорубки должен будет пройти первоначальный патриотический угар со всех сторон, нужно будет отбросить простые «геополитические» объяснения её причин, которые предлагала со всех сторон пропаганда, придётся расстаться с огромным количеством иллюзий, навязанных всеми политиками всех сторон. «На Западном фронте без перемен» выйдет в 1928 году, и в том же году выйдут первые тома «Тихого Дона».

А «Радин» – в «Радине» нет ничего про войну. Но пока, может быть, лучше почитать его.

Вадим Левенталь