От автора

Мне хочется рассказать лишь о некоторых эпизодах своего пионерского детства, не забывая о тех бытовых мелочах, из которых и состоит частная жизнь человека.

Эти рассказы почти ни о чём, но, казалось бы, мелкие детали, как кусочки пазлов, волшебным образом складываются в занимательную пёструю картину, где есть место всему: смешному и трогательному, нелепому и героическому, дурацкому и до боли дорогому.

Конечно, это не сборник воспоминаний, а художественная проза. Правда здесь смешалась с вымыслом, реальные герои – с придуманными. Но всё-таки это картина существовавшей действительности моего детства.

Книга, надеюсь, станет основой для того, чтобы обсудить с родителями их собственные воспоминания о жизни в СССР.

Город Дзержинск был и остаётся одним из ведущих центров химической промышленности. Экология здесь всегда оставляла желать лучшего, о чём любят упоминать западные и отечественные средства массовой информации. Но для меня Дзержинск навсегда останется лучшим городом на земле. Я побывал во многих странах мира, видел много чудесных, красивейших мест на нашей планете. Но адрес рая известен мне точно – это трёхкомнатная квартира номер 28, располагавшаяся на третьем этаже в доме № 57/2 по проспекту Ленина в городе Дзержинске Горьковской области. Телефон – 5-35-90.

Михаил Сеславинский

Среди учителей нашей школы, как уже я написал, самой яркой и даже экстравагантной была Юлия Николаевна Бондаренко – учительница английского языка. Она начала преподавать у нас в 5-м классе и вела уроки вплоть до окончания школы. Второго такого человека (с точки зрения психологического типажа) я в своей жизни больше не встречал.

Ей было в районе 40 лет, когда началось наше общение. Юлия Николаевна замужем никогда не была, после смерти мамы жила одна в двухкомнатной квартире в посёлке Свердлова – отдалённом районе Дзержинска, куда надо было минут 20 ехать на трамвае, что для нашего компактного города было весьма не близко. Район располагался около промышленного гиганта – оборонного завода им. Я.М. Свердлова, где изготавливали взрывчатку и снаряжали ею боевые снаряды.

Импульсивный характер, широкий культурный кругозор, которым она очень гордилась, любовь к детям, собственное понимание особенностей подросткового возраста, яркий внешний образ и многое-многое другое позволили бы написать о ней целую повесть.

Сначала она была для меня просто одним из учителей.

– Good afternoon, children!

– Good afternoon, Yulia Nikolaevna!

Это традиционное приветствие – начало урока звучало два раза в неделю. И великовозрастными лбами в старших классах мы для неё всё равно оставались этими самыми children.

Английский язык, кстати говоря, она преподавала великолепно, выдумав своё ноу-хау. Для запоминания новых слов придумывались так называемые микроситуации, в которых надо было их задействовать. Таким образом, подобные сценки позволяли не топорно заучивать новые слова и читать текст в учебнике, а вводили элемент творчества, снимали зажим и заставляли не бояться разговорного жанра. В Англии она, конечно же, никогда не была, поэтому произношение было таким, каким её научили в Горьковском институте иностранных языков в 1960-е годы. С этой провинциальной спецификой оно передалось и мне.

Постепенно выяснилось, что Юлия Николаевна очень начитанный человек, живо всем интересующийся, любящий поболтать с учениками о литературе. Мы с моим другом Димкой сидели на первой парте прямо перед её столом и достаточно часто затевали «общекультурные» диалоги на книжно-кинематографические темы, нанося ущерб учебному процессу. Естественно, что ребята из класса это быстро подметили и нередко обращались ко мне с вполне понятными просьбами:

– Миш, давай поговори с ней о чём-нибудь в самом начале, а то я домашнее задание не сделал, а меня давно не спрашивали.

Превращать в систему эту маленькую хитрость, конечно, было невозможно, но и отказаться от неё тоже было трудно.

Я использовал безотказно работающий приём. Брал из дома какую-нибудь любопытную книгу и клал под учебник так, чтобы был виден её краешек. Юлия Николаевна стремительно влетала в класс.

– Good afternoon, children!

– Good afternoon, Yulia Nikolaevna!

Она садилась за стол и открывала классный журнал. Через минуту-другую её взгляд неизбежно падал на уголок переплёта. Следующий диалог выглядел примерно следующим образом:

– Что это у тебя за книжка, Миша?

– Да вот, Морис Дрюон, новая книжка «Негоже лилиям прясть».

– «Макулатурная»*?

– Ага.

– Ты уже прочитал?

– Нет, сейчас как раз читаю.

– Ну, потом дай и мне, пожалуйста. Ты предыдущие читал?

– «Железный король» и «Яд и корона» читал только.

– Понравились?

– В целом да, но Дюма мне больше по душе.

Дальше могло следовать более или менее продолжительное обсуждение содержания этих популярных исторических романов. Времени на проверку домашнего задания уже не хватало, и, к радости всего класса, Юлия Николаевна переходила к изложению нового материала. Так что в плохом знании иностранных языков школьниками Советского Союза есть частичка и моей вины.

Вторым «пунктиком» нашей героини было внимание к «делам сердечным». Не имея семьи и детей, Юлия Николаевна весьма эмоционально проникалась первыми школьными увлечениями своих подо­печных. Она не просто могла поддержать разговор на эту тему, дать совет или проявить участие, но и, пожалуй, стимулировала подростковые симпатии и интерес к противоположному полу. Она была классным руководителем в классе, на год младше нашего, и я хорошо знал сначала заочно, по её рассказам, а потом и очно всех «звёзд» и любимчиков. В этом классе, надо признаться, дети были весьма талантливые, и многие из них учились затем в лучших вузах Москвы – МГУ, МФТИ, МИФИ и т.д.

Но мы особо не контактировали, каждый класс, как правило, варился в собственном соку.

Одна из первых попыток наладить контакт закончилась провалом.

Как известно, в 14 лет нас принимали в комсомол. Подготовка к этому была весьма тщательная: мы учили устав и историю комсомола, назубок знали, какие ордена и за что были на знамени ВЛКСМ, какие были основные съезды и так далее, и тому подобное.

Сначала выдвижение в комсомольцы проходило в классе, следующим этапом было собеседование и проверка знаний в школьном комитете комсомола, а в финале – в горкоме комсомола. Затем – вручение комсомольского билета. Я сам, проходя через эти стадии, конечно, знал историю и устав со всеми подробностями, но на собеседовании в горкоме комсомола чуть не оплошал.

Нас собралось более ста человек, и каждый прошёл через ритуал вопросов и ответов. Я ждал своей очереди и удивлялся тому, насколько лёгкие вопросы были у проверяющих. Наконец дошла очередь и до меня:

– Кто первый из комсомольцев полетел в космос?

Признаться, я не был уверен в ответе, но, осознавая, что вопрос вряд ли с подвохом, выпалил:

– Гагарин!

– Правильно, Юрий Алексеевич Гагарин.

Уффф... Я вытер пот со лба и выбыл из состава Всесоюзной пионерской организации им. В.И. Ленина, будучи принятым в комсомол.

Буквально за год работы в школьном комитете комсомола я стал заместителем председателя комитета. Комсомол в нашем городе занимался не столько идеологической работой, которая шла сама собой, сколько организацией различных мероприятий. Городской комсомольский штаб и горком комсомола даже организовывали для примера общегородские, фактически элитные дискотеки, попасть на которые было весьма и весьма непросто.

Но вернёмся к истории моего позора.

Пришло время, когда ребятам из класса Юлии Николаевны стало исполняться по 14 лет, и мы стали их готовить к приёму в комсомол.

Юлия Николаевна, которая ко мне относилась тепло и порой даже нежно, давно хотела познакомить меня поближе с прекрасными девочками из своего класса. Только вот повода всё не было и не было, а на классные мероприятия в виде тех же дискотек, культпоходов, дней рождений и т.п. чужаков не приглашали. Я, конечно, многих знал в лицо, был взбудоражен некоторыми рассказами Юлии Николаевны, но каких-то встреч или даже диалогов всё не образовывалось.

И вот подоспело время вступать в комсомол трём красавицам – Ире Зайцевой, Вике Железовой и Свете Бахмутовой. Юлия Николаевна решительно взялась за дело.

– Значит так, Миша. Встретишься с ними вечером, вроде как чтобы подготовить к приёму. То да сё, поговорите, потом скажешь: «Девчонки, а давайте в кино сходим».

Перспектива была увлекательной и даже потрясающей. Я, конечно, весьма сомневался в собственном шарме и смелости, но воображение рисовало мне прекрасное волнующее знакомство с волшебными, действительно красивыми девочками, с одной из которых, чем чёрт не шутит, могла возникнуть симпатия и даже что-то подобное первому роману. Я уподобился героям романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Воображаемая картина Остапа Бендера о перспективах развития Васюков была ничтожна по сравнению с фантазиями моих мыслей.

– Ну кто же, кто? Ира? Или Вика? Или Света?

Я пытался выбрать самую достойную избранницу, что также напоминало бессмертное описание состояния героя «12 стульев» Ипполита Матвеевича Воробьянинова на аукционе при покупке стульев:

«Наши стулья, наши, наши, наши! Об этом кричал весь его организм. «Наши!» – кричала печень. «Наши!» – подтверждала слепая кишка.

Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились пульсы. Всё это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья».

И вот настал заветный вечер, если я не ошибаюсь, это был апрель 1979 года. Я ждал подружек в школе, в пионерской комнате. Они пришли из дома и были не в школьной форме, а, одетые по-весеннему, в красивой одежде.

– Девочки, проходите, рассаживайтесь. Ну что, давайте расскажу об орденах комсомола, о них часто спрашивают во время приёма. На знамени ВЛКСМ – шесть орденов. Первый орден, Красного Знамени, комсомол получил в 1928 году за боевые заслуги в годы Гражданской войны и иностранной интервенции...

Чеканные формулировки отскакивали у меня от зубов, и я буквально упивался собственными знаниями. По мере изложения материала, где-то в районе 1956 года и ордена Ленина за заслуги комсомольцев и советской молодёжи в социалистическом строительстве, освоении целинных и залежных земель, их взгляды, первоначально наполненные любопытством и даже некой хитрецой, стали угасать. На лицах появилось выражение уныния и удивления от тупости и казёнщины мальчика, которого до этого им так расписала Юлия Николаевна.

– Да мы всё знаем, – несмело пискнула Вика Железова.

Но я уже ничего не мог с собой поделать. Я понимал, что не смогу переступить черту и перевести разговор в дружеское русло, а уж тем более пригласить погулять или сходить в кино. Я злился, чувствовал себя безнадёжным тупоголовым идиотом, но был обречён. Ещё минут двадцать я уныло разглагольствовал, потом вручил каждой по маленькой брошюре с уставом и историей ВЛКСМ, которые, конечно, у них уже были, и отпустил домой.

«Что это было? Он что – идиот?» Этот вопрос словно витал над фигурами девочек, удалявшихся по школьному коридору.

На следующий день английский язык был третьим уроком. Я старался не поднимать глаз, упорно рассматривая царапины на парте, но чувствовал, что меня прямо-таки испепеляет взглядом Юлия Николаевна. Я робко поднял виноватые глаза, увидел её возмущённое лицо и услышал громоподобно произнесённую на весь класс фразу:

– Дурак ты, Миша!

Никто ничего не понял, но каждый чувствовал, что я в чём-то грубо опростофилился. Правду из меня никто не вытянул.

* Люди старшего поколения помнят, что в 1970–1980-е годы проводился эксперимент: при сдаче 20 кг макулатуры можно было получить специальный талон на право покупки дефицитных книг, изданных большим тиражом на переработанной бумаге.