14 декабря гостей Государственного Кремлёвского дворца ждёт настоящая «Зимняя сказка»: волшебная музыка Чайковского, Римского-Корсакова и Свиридова прозвучит в блистательном исполнении Симфонического оркестра радио «Орфей», отмечающего в этом году своё 25-летие. О том, чем сегодня живёт оркестр, «ЛГ» рассказал его художественный руководитель и главный дирижёр заслуженный артист России Сергей Кондрашев.

– Вы 11 лет являетесь художественным руководителем и главным дирижёром Симфонического оркестра радио «Орфей». На ваш взгляд, чего удалось достичь?

– Главное достижение – оркестр стал полноценной творческой единицей. Десять лет назад оркестр не являлся даже малым симфоническим оркестром, а сейчас мы имеем полноценный симфонический оркестр, способный решать серьёзные творческие задачи. Тем не менее всего лишь несколько лет назад я понял, что коллектив, которым я руковожу, – действительно мой инструмент. Проходит достаточно много времени, прежде чем дирижёр это почувствует. Оркестр настроен и звучит так, как ты хочешь его слышать, и результат чаще всего такой, какой ты хочешь видеть. Чаще всего – потому что я очень критично отношусь к своей работе и к её результату.

– Вы как-то сказали, что «строительство культуры» происходит лишь тогда, когда человек искусства создаёт что-то новое. Значит, большая часть музыкантов являются лишь талантливыми интерпретаторами?

– На мой взгляд, большинство исполнителей являются интерпретаторами и даже, может быть, эксплуататорами давно известного прекрасного музыкального материала. В силу своего таланта и дарования они, конечно же, поддерживают уже существующую культуру, но настоящего процесса созидания, строительства культуры при этом действительно не происходит. В лучшем случае поддерживается или потихонечку разрушается то, что было сделано давно до нас, но новая музыка или совершенно забытая качественная старая музыка не исполняется. Мы продолжаем радовать слух публики давно известными музыкальными шедеврами.

– Но в отличие от большинства своих коллег симфонический оркестр радио «Орфей» может похвастаться тем, что вернул нашим слушателям имена многих забытых русских композиторов…

– Да, в рамках проекта «Возрождаем наследие русских композиторов» с 2014 года мы записали и выпустили альбомы музыки Георгия Катуара, Антона Аренского, Александра Мосолова, Леонида Половинкина, Николая Голованова, Алексея Животова и Владимира Дешевова. Цель проекта – вернуть слушателям музыку незаслуженно забытых русских и советских композиторов. Не сразу, но проект «Возрождаем наследие русских композиторов» оказался очень важным в моей жизни. Я понял, что занимаюсь чем-то очень важным и невероятно интересным, тем, что в наше время мало кто делает. И в этом есть определённая миссия.

– Работа над проектом продолжается?

– За полчаса до нашего разговора я держал в руках новые для себя партитуры, от которых в прямом смысле слова пахло пылью десятилетий. Одна из них, судя по библиотечному формуляру, последний раз открывалась в 1935 году, вторая – в 1976-м. Происходит настоящее таинство, когда ты впервые открываешь новые ноты, размышляешь о том, будет ли эта музыка звучать, дашь ли ты новую жизнь этим сочинениям, записав их. Или всё останется на полке.

– Вы строгий руководитель?

– Достаточно строгий. Зная это, музыканты стараются работать и играть как можно лучше. Я уверен, что музыкант должен находиться в активном процессе даже в паузах, пусть он и замечательно знает какую-либо музыку. Замешкайся артист на сотую долю секунды, и вся уникальная ткань музыкального произведения начинает деформироваться. Я требую от музыкантов, чтобы они на репетиции трудились так, как это будет происходить на концерте или на записи.

– Может ли музыкант оркестра высказать свою точку зрения насчёт интерпретации музыкального произведения?

– На моей памяти ни на одной репетиции ни одного оркестра, на которых я присутствовал, а это были и репетиции оркестра Большого театра, и репетиции Государственного академического симфонического оркестра России под управлением Евгения Светланова, и репетиции оркестра Московской филармонии, – никогда ничего подобного не происходило. А вот в приватных беседах дирижёра с музыкантами, солистами, концертмейстерами – почему бы и нет? Лично я с радостью обсуждаю наполнение музыкальных произведений интерпретациями солистов оркестра.

– Вы учились у лучших представителей дирижёрской школы в нашей стране. Какой основной подход к этой профессии они диктовали?

– Я учился в Московской консерватории у таких профессоров, которые уже не занимались вопросами ремесла и не занимались школярством. Это был высший пилотаж дирижёрского искусства, которому мы учились на репетициях маэстро Эрмлера, Рождественского, Светланова, на их концертах и спектаклях. А на уроках шёл разбор каких-то конкретных ситуаций взаимодействия молодого дирижёра и профессионального коллектива. Шли беседы общефилософского плана о музыке.

– Каково ваше видение процесса работы с оркестром и дирижирования?

– Стараюсь аккумулировать всё лучшее, что было до нас, и сохранять эти традиции, чтобы они не канули в Лету. В своё время, слушая оркестр по радио, можно было без объявления названия коллектива понять, что за оркестр звучит. Сегодня сделать это достаточно сложно, поскольку в плане исполнительства образовался некий среднестатистический уровень, и это достаточно грустно.

– То есть это не свидетельство того, что все стали прекрасно исполнять, а скорее свидетельство того, что все скатились примерно к одной точке?

– Наступила некая усреднённость. Моя задача – равняться на лучшее, что я видел и слышал ранее, и стараться это лучшее сохранить на примере своего коллектива, насколько это возможно и насколько мы это можем сделать.

– Что же такое исчезло, чего нет у подавляющего большинства современных оркестров?

– Исчезло полнокровное звучание струнной группы, исчезла целостная мощь меди, пропало масштабное видение формы сочинения как единого целого. Исчезло ощущение некой грандиозности происходящего. Ощущение того, что ты находишься рядом с чем-то великим и могучим, происходящим в данный момент.

– Значит, нужно заставить музыкантов играть иначе? Но ведь ноты-то одинаковые…

– Это прозвучит, может быть, немного пафосно, но нужно вдохнуть в музыкантов силу былого величия. Вернуть ощущение принадлежности к чему-то великому и грандиозному. Тому, что позволит музыканту с ощущением выполненного долга и гордости выйти не только с концерта, но даже с обычной репетиции.

– Речь идёт не столько о профессионализме, сколько о психологии?

– И о психологии в том числе. О психоэмоциональной составляющей, имеющей отношение к профессии музыканта. Это то самое ощущение, когда обычный слушатель выходит с концерта и понимает, что на концерте произошло Чудо. Или же он выходит из зала совершенно таким же, каким и вошёл туда. Значит, на концерте или спектакле ничего не произошло.

– А какова высшая награда для дирижёра?

– Я никогда об этом не думал. Звания для меня ранее ничего не значили, и я никогда не стремился ни к титулам, ни к наградам. Но, став заслуженным артистом, я спустя какое-то время понял, что, наверное, уже что-то сделал в этой жизни. Но самым важным для меня было то, что одна из моих музыкантов (они мне никогда не льстят, зная, что я не верю и терпеть этого не могу) сказала: «Вы действительно заслужили!» И вот такие просто сказанные слова артиста, который трудится с тобой бок о бок, явились высшей наградой для меня на данный момент.

Беседу вела

Наталья Пелехацкая