Хорошие и разные

За прошедший год в поэтической серии «Срез» вышли новые книги. Авторы этих сборников не имеют между собой никакого сходства – разнятся и их мироощущения, и интонация, и арсеналы художественных средств, но это и интересно, потому что именно так и формируется некий объективный срез современной литературы.

Иное чудо

Юрий Казарин. Имя травы. /
Сборник стихотворений. 

– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). – 2018 – 82 с.: ил.

Первым по справедливости представим сборник уральского патриарха Юрия Казарина. В книгу вошли стихи последних десяти лет. А ведь именно десять лет назад «известный поэт, лингвист, профессор Уральского государственного университета, редактор отдела поэзии журнала «Урал» и обладатель ещё множества регалий, перечисленных в разнообразных аннотациях, энциклопедиях и справочниках, переехал из Екатеринбурга в деревню Каменка. За эти годы автор напечатал множество стихо-творных подборок, несколько книг. Было интересно: скажет ли он нечто новое в этой книге?

Да, сказал. Причём в очередной раз читатель оказался в роли подслушивающего. Собеседник у Казарина не изменился. Лет двадцать назад поэт писал:

С Божьим словом человечье

никогда не совпадёт.

и другое писал:

Я писарь твой, Господь,

я поводырь глагола.

Разговор этот продолжен и в «Имени травы». Изменилась тональность. Нет-нет, ни равным Богу, ни богоборцем поэт себя не огласил. Хотя на обложке изображён «Демон сидящий» Врубеля. Самый знаменитый из множества врубелевских демонов, «страдающий и скорбный», по словам самого художника. Попадание идеальное, однако если б правила оформления серии предусматривали возможность размещения на обложках репродукций не только картин, но и других произведений искусства, тут мог бы оказаться популярный сюжет средневековых фресок и кованых городских ворот: «Адам, дающий имена животным». Только Адаму было гораздо легче.

Действительно, тема несовпадения увиденного и названного – одна из сквозных в книге. Сперва это может показаться простой аберрацией зрения:

Взгляд остановлен птицей.

Господи, стрекоза…

Но нет. Всё куда сложнее. Единство и плотность мира таковы, что выделить нечто отдельное и назвать его верным именем почти невозможно:

Режет глаза в окошке –

это распустится

то ли цветок картошки,

то ли капустница.

Бабочка оживает,

распространяясь в ряд,

мечется, пришивает

к воздуху влажный взгляд.

Всё на живую нитку

сшито – не перешить…

Высмотреть эту пытку.

Выплакать эту нить.

Вот сквозь эти слёзы, застящие всё вокруг, конечно, сливается ещё сильнее, а подобрать слова для отдельных элементов ещё трудней:

Всё больше интонации, тумана,

всё меньше слов...

У китайской цивилизации получился когда-то проект чжэнмин, «исправление имён». Собственно, проект этот оказался одним из столпов конфуцианства. Только мир тогда, при Конфуции, был молод, и менять имена было легче. А так вроде и осознаёшь ошибочность земных имён, а исправить их не можешь.

И вот такое бессилие высокого полёта вдруг оказывается очень продуктивным. Можно важное понять и даже высказать:

Упираясь лбом в звезду,

чувствую, как тесно Богу.

В валенках на босу ногу

ночью выйду на дорогу

и уйду…

Заметим: не познать Бога, не понять его, но – почувствовать. Хотя бы в одном из Его аспектов. В свою очередь, читатель может ощутить каково это: Бога чувствовать. Уже немало.

Забытое стекло

Герман Власов. Мужчина с зеркалом овальным. / Сборник стихотворений. 

– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»). – 2018 – 80 с.: ил.

Бывает так: подойдёт человек к прилавку, полистает книжку от середины, заглянет ещё на пару разворотов и примет решение – покупать или нет. Так вот в случае со сборником Германа Власова тут легко совершить ошибку. Вход в мир книги расположен в первом же её стихотворении. Без всяких хитростей. Так над вратами Мории было написано: «Скажи «друг» и войдёшь». Только, как мы помним, говорили что угодно, кроме слова «друг»:

Есть улица и область есть двора.

Мужчина с зеркалом овальным –

идёт с добычей метр на полтора,

день делая зеркальным.

Вот он раскинул руки, семеня,

по сторонам глядит он и под ноги;

а то стоит – июньская земля,

отобразилась в нём в итоге;

<…>

И чем оно мужчину привлекло,

ответить могут лип соцветья, –

нести, держать забытое стекло

из прошлого тысячелетья.

Вот это «забытое стекло» Герман Власов держит уже очень-очень много лет. Его за это даже корят. Мол, поэзия без риска, без рывков и прорывов. Ответить на претензии такого рода разом легко и просто. Во-первых, стиль-то весьма узнаваемый, и Герман действительно известный и любимый многими автор. А во-вторых, груз этого самого стекла с годами становится тяжелее. Держать приходится за себя и за того парня:

Они ушли, а я живу.

Пью кофе, белый хлеб жую,

ломаю сигарету.

Они – Наташа, Вова, Глеб

едят другой, воздушный хлеб,

ведь их на свете нету.

<…>

А я, привязанный к земле,

рубли считаю на столе,

живу, наверно, сложно.

Своей не чувствуя вины,

я не завидую иным,

я – здесь, потрогать можно.

От чайника вдыхаю пар,

бензин, табачный перегар,

а стиснет горло снова, –

гляжу, как поступь их легка

и называю облака:

Наташа, Глеб и Вова.

Мир Германа Власова един: от Енисея (его неожиданно много в стихах этого сборника) до Москвы и Крыма. Было в одном старом стихотворении автора сочетание слов: «Общий свет». Не в том смысле, как бывают «общие слова», но в значении «светящий всем». От этого вот понимания всеобщности автор и пишет сдержанно о том, о чём, кажется, нельзя написать сдержанно. Скажем, об одесской катастрофе 2 мая. Не спокойно и равнодушно, а именно сдержанно.

Словом, люди, не относящиеся к поклонникам поэта, скажут: «Очередная книга Германа Власова». А мы, кто его любит, порадуемся новым стихам. Книга-то у него действительно очередная. Не первая и не последняя.

Радостно и печально

Алиса Орлова.
Начлао. / Сборник стихотворений.

– Издательство «СТиХИ». – Серия «Срез». (Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт»).  – 2018 – 86 с.: ил.

В тёплом предисловии к дебютному сборнику саратовчанки, давно, впрочем, обитающей в столице, поэт Михаил Квадратов пишет: «Мир вокруг нас лежит ни жив ни мёртв, обессиленный; непонятно, то ли он встряхнётся и оживёт, то ли действительно скоро всем конец, о чём мы ежедневно слышим из разнообразных репродукторов». И далее, уже в самом финале своего вводного слова: «Здесь я слишком много про себя, хотя зачем много писать про эту замечательную книгу, её вы и так прочитаете, если вдруг принялись даже за предисловие; думаю, теперь не остановитесь».

Всё так. Действительно, в книге Орловой много переходов между нашим и потусторонним миром. Причём лёгких вроде бы переходов:

но, мёртвая! крикнул малюточка басом

и мёртвая встала и стала живой

Много прогулок по кладбищам. Вообще, много того, что Михаилу Квадратову, как едва ли не самому известному теперь среди поэтов мастеру «мягкого инферно», должно импонировать и импонирует безусловно. Много любви к странным ближним:

Глазки у них красные,
лапки у них – грязные,

и свинцовые крылья.

Голуби, детка, в сущности, свинорылы.

Гаже дворняжек.
Подонки бездонного неба.

Ну а я? Я кидаю им хлебные крошки.

Божии курочки – хвостик трубой.

Всё-таки дурочки мы с тобой,

душа моя.

Смерть обычно происходит с другими, жизнь воспринимается с позиции наблюдателя… Но нет. Орлова как мало кто умеет определить границы своего мира и своего «Я». Вне этих границ – да, спокойная доброта, готовность помочь. А в границах – требования почти невыполнимые.

...А ты не сможешь быть как Бог –

это лирическая героиня обращается к любимому. Зато если уж стал хотя бы богом со строчной буквы – умение и готовность смотреть на себя его глазами прилагаются. Вот таким двойным зрением, своей личной рамкой, отделяющей миры живых и мёртвых, и определяется поэтика Алисы Орловой. Становится понятно, почему не нужно ходить ночью мимо зеркала, привезённого дедом из Берлина... И не только это.

я хожу на кладбище

разговаривать с чужими мёртвыми

мёртвые говорят с акцентом

забывают наши живые слова

путают имена времена и прочие мелочи

мёртвые помнят только
о самом главном:

помню в 1952-м

удалось достать
лакированные туфельки

учитель по математике
был у нас очень строгий

а получала я тогда 120 рублей

я хожу на кладбище

разговаривать с чужими мёртвыми

а можно спускаться в метро

никакой разницы

Стихи этой книги удивительно витальны. Думаю, одна из причин, отчего буквы в названии сборника переставлены довольно хитрым образом, в том, что это не совсем дебют. Не робкая заявка, а скорее – первая попытка на соревнованиях. Бывает, что эта попытка и решает всё, в ней и достигается победа. Бывает, результат остаётся неясным до самого финала. Но так или иначе чувство, что впереди ещё очень-очень много времени, кажется, весьма помогает автору. Может, и неосознанно.

Андрей Пермяков