Купченко сыграла в «Странной женщине» – и имидж закрепился за ней навсегда.

Постановщик Райзман и сценарист Габрилович на восьмом десятке лет выпали из реальности и с высот лауреатства, геройства и достигнутого персонального коммунизма рисовали неведомую им жизнь среднерусской женщины. Героиня уклончиво отвечала на вопрос, отчего не была в Берлине и как ей Париж (оттого, что в СССР был железный занавес и в капстраны с членами семей выпускали только вас, вельможных старцев). Потом всё же ехала в Берлин с мужем-торгпредом, но с полпути в Париж возвращалась назад (no comments). Дома порывала с любовником и отправлялась на малую родину, где жили сестра, мать, а племянники торчали в школе. Наутро срывалась к сыну в пионерлагерь (школы и лагеря в СССР как-то не функционировали одновременно).

Странная инопланетность забывшихся в творческих фантазиях заслуженных дедушек передалась актрисе, которая была единственным светлым пятном во всём этом безумии – причём без малейших признаков психических расстройств. Это в тупорылой Америке любую актрису с печатью необычности тотчас гнали играть фрустрации и психозы. Бетт Дэвис, Ингрид Бергман, Джоан Кроуфорд и Фэй Данауэй настолько расходились умом и сложностью с одноклеточной нацией, что их тотчас начинали вытеснять в зону душевного нездоровья и ментальных сбоев. Купченко в своей необычности была тверда, как скала, и матерински снисходительна к желающим вернуть её на торную дорогу. Даже то, что любовника играл её супруг, Василий Лановой, не привело связь к предполагаемому браку. Убедившись, что снова увлеклась поверхностным тупицей, странная возвращалась в тьмутаракань подальше от желанного хеппи-энда.

Её героиня всегда существовала в пространстве абсолютного мужского эгоизма: возвышенной тоски самцов по дворянским гнёздам, обломкам самовластья, прежним возлюбленным, забытым мелодиям, душевной гармонии и опять мелкопоместному покою. Вечная печальница, не любимая ни Астровым, ни Зиловым, ни Лаврецким, ни морпехом Серёгой Никитиным, со спокойным прищуром сносила невнимание к себе и училась через не могу отстранять взрослых победительных джентльменов. Снимать, как говорится, решительно пиджак наброшенный.

Жовиальные режиссёры отводили ей амплуа запасных жён: таких она играла у Кончаловского в «Романсе о влюблённых», Мельникова в «Отпуске в сентябре» и Рязанова в «Забытой мелодии для флейты». Как-то изначально подразумевалось, что она тихоня и увлечь альфа-самца на безумства не может (у более глубокого, хоть и сумасшедшего Райзмана получалось, что и не хочет).

Родилась в Вене.

Играла томительного, всегда сложного Чехова.

Просто и доходчиво объясняла министру-администратору, что сейчас его превратят в крысу.

Спокойная рациональность безумия и будничность абсурда стали её фирменной краской. Девочка Алиса, которая никогда и ничему не удивляется, подросла.

С годами научилась терпеть невыносимых мужиков и внимательно слушать их исповеди, местами довольно паскудные, а иногда ничего (Даля в «Отпуске...», Ульянова в «Без свидетелей», Збруева в «Одинокая женщина желает познакомиться»).

Абсолютное душевное равновесие и смирение с тем фактом, что вокруг ходят волшебники, крысы, неверные любимые мужья и верные нелюбимые мужья, делало её какой-то преждевременно взрослой и твёрдо-мягкой, как профессиональные психиатры. Довлатов о таких писал: «Брошенный мною камень лёг на дно океана».

Так было долго, долго, долго, пока не кончилось. В новые времена Россия свернула на американский путь развития – узаконив алчность и разудалое ювенильное хамство. Разбираться с мужьями было уже поздно, с детьми – самое время. Купченко сыграла трёх директрис в школах с травлей, террором, девиациями и суицидами. В «Училке» навела пистолет на упырей-школьников сама.

Пути общества доминирующего «эго» и носителя правил и приличий окончательно разошлись.

Человек, пытавшийся отучить школьниц читать чужие письма, проиграл и понял, что психом быть лучше.

Хоть бояться будут.

Денис Горелов