Лауреаты единственной «повестной» премии, носящей имя «автора» повестей А.С. Пушкина – Ивана Петровича Белкина, – будут объявлены в день выхода номера «ЛГ» – 13 марта. И нам хотелось успеть поделиться впечатлениями о кандидатах.

В шорт-лист нынешнего года премии Ивана Петровича Белкина попали пять претендентов – по числу повестей Белкина: Дмитрий Верещагин «Заманиловка» («Дружба народов», № 4/2012), Дмитрий Ищенко «Териберка» («Октябрь», № 4/2012), Владимир Холодов «Шанс» («Знамя» № 4/2012), Ирина Поволоцкая «Пациент и Гомеопат» («Новый мир», № 9/2012) и Геннадий Прашкевич «Упячка-25» («Знамя, № 4/2012).

В жюри вошли главный редактор «Ариона» Алексей Алёхин, литературный критик Леонид Бахнов, директор Государственного музея А.С. Пушкина Евгений Богатырёв, писатель Денис Драгунский. Во главе – Юрий Буйда.

Как было отмечено членами жюри, несмотря на то что в лонг-листе из 46 претендентов на премию оказались такие известные писатели, как Захар Прилепин, Роман Сенчин и Денис Гуцко, предпочтение в шорт-листе 2013 года было отдано менее известным, но не менее талантливым авторам. Разумеется, данное высказывание не относится к уже давно утвердившимся в литературе Ирине Поволоцкой и Геннадию Прашкевичу, а пот ому – не о них пойдёт речь.

Речь пойдёт о Дмитрии Ищенко, Владимире Холодове и Дмитрии Верещагине.

Юрий Буйда иронично заметил, что многие повести из лонг-листа понравились бы простодушному Ивану Петровичу Белкину, но жюри, выбирая лучшие произведения, придерживалось всё же вкусов Александра Сергеевича.

Посмотрим – каковы же, по мнению Буйды, вкусы Пушкина.

Честно признаться, повести Дмитрия Ищенко и Владимира Холодова порадовали. По крайней мере меня. Да, возможно, и классику показались бы любопытными. Что интересно, оба автора – профессиональные сценаристы и живут в северных краях: Ищенко – в Мурманске, Холодов – в Иркутске. Оба из поколения сорокалетних.

Именно сценаристским взглядом обусловлены некоторые сходные черты в текстах этих прозаиков: отчётливая кинематографичность повествования, предпочтение сюжетной канвы настроенческо-атмосферной расплывчатой палитре, крепкий композиционный стержень, некоторая языковая аскетичность, чёткая определённость образов. Тексты написаны с добрым и умным юмором.

Лучшая повесть шорт-листа, на мой взгляд, – это «Териберка» Дмитрия Ищенко.

Териберка – маленький посёлок на берегу Баренцева моря. «Живут в Териберке от силы полторы тысячи человек. Живут трудно. Из-за ветров и непогоды дорога в посёлок закрыта месяца два в году. Не добраться туда никак – даже вертолётом, потому что всепогодных нет, а обычные с ураганным ветром не справляются.

Впрочем, в советские годы ветра были не меньше, но в посёлке текла своя, полноценная по тогдашним меркам жизнь. Рыбоколхоз держал два десятка судов. Были свои плавмастерские и рыбопереработка. А ещё коровы, хлебопекарня, две школы и медсанчасть, хорошая котельная и почта – что ещё нужно для счастья в Териберке?

Сейчас от былой сытой жизни ничего не осталось. Колхоз обанкротился, мастерские закрылись, р ыбозавод остановился… Кто смог, уехал из Териберки. Оставшиеся пристроились, как получилось…»

Вот такая картина. Сюжет, в общем-то, простой. В посёлке сгорает котельная, единственный пожарный кое-как пытается её потушить, один нетрезвый житель, спасаясь от пожара, выпрыгивает из окна и ломает ногу. Люди остались без тепла, врача нет на месте (уехал в Мурманск), добраться до пострадавших из-за непогоды никак нельзя.

Это повесть о том, как мужественно и спокойно выживают русские люди. Без всякой патетики, с крепким народным оптимизмом. Не во имя каких-то высоких идей, а просто потому, что надо жить. Это повесть о природном, неприметном каждодневном героизме без всяких картинных поз и лозунгов. Это повесть, не побоюсь высоких слов, о красоте русской души.

Таких вещей сегодня мало. Посмеяться над русскими да обвинить их в вороватости и дурковатости – это пожалуйста. А убедительно, без злобной иронии, а напротив – с интонацией сочувствия написать о непростой и совершенно обыкновенной жизни обыкновенных людей, – этого поискать.
Возьму на себя смелость заявить: да, «Териберка» наверняка понравилась бы Александру Сергеевичу.

«Шанс» Владимира Холодова также заслуживает внимания. Если «Териберка» вполне реалистичное повествование, то повесть Холодова скорее экзистенциально-мистическая. С первых же страниц складывается ощущение, что писалась она с прицелом на дальнейшую экранизацию: старый профессор, библиофил Пётр Сергеевич, возвращаясь домой с карманами, полными денег (вынужден был продать очередное раритетное издание), натыкается во дворе дома на пьяную дерущуюся компанию. Случайно на него налетает, сшибая с ног, здоровенный тридцатилетний забулдыга Николай… В итоге столкновения душа интеллигентного профессора переселяется в молодое тело алкаша и матерщинника, а душа того – в хрупкий старческий организм Петра Сергеевича. Далее начинаются связанные со случившейся метаморфозой забавные, но отнюдь не легкомысленные приключения двух героев, приобретающих новый, навязанный им обстоятельствами жизненный опыт.

Это философская и весёлая повесть о связи души и тела, о предопределённости и внезапности ощущения понятия судьбы; это попытка резкого сдвига привычной реальности с целью нащупать новые бытийные взаимосвязи.

Однако яркая кинематографичность и увлекательность сюжета не гарантируют индивидуальной интонации и богатого языка. И в этом, пожалуй, слабое место «Шанса». Если интонацию ещё можно нащупать, то об авторском языке сказать практически нечего: в повести не найти ни свежих эпитетов, ни неожиданных сравнений, ни оригинальных метафор. Зато есть довольно-таки убедительное ощущение ирреальности происходящего, и создано оно не ради игры, хотя игровой момент, несомненно, присутствует, а для создания ситуации остранения (по Шкловскому), что получилось у Холодова вполне.

Совсем другое впечатление складывается от «Заманиловки» (состоящей из нескольких отдельных историй) Дмитрия Верещагина. Представьте себе, что вы идёте по лесу, наполненному живыми запахами и звуками, и вдруг натыкаетесь на чучело мамонта. Вот так же архаичны и скучны повести Верещагина. И архаичны они не по языку или сюжетам (хотя их толком и нет), а по какому-то пыльному, много раз уже пережитому ощущению жизни. Первая повесть «Ещё один Павлик Морозов» начинается с мутного сна о Сталине, где вождь говорит парадоксальные, с точки зрения автора, вещи: «Все советские деньги, мальчик, призрачные». Далее что-то невразумительное о стукачестве, набившая оскомину заплесневелая критика советской власти, «которую я теперь пишу с маленькой буквы»…

А смысл? А смысл «Заманиловки» Верещагина примерно такой (дюже глубокий, аж дух захватывает): «–Заманиловка! – хохотал президент Дмитрий Анатольевич Медведев. И он позвонил американскому президенту Бараку Обаме, а тот стал звонить, в свою очередь, всем президентам в Европе и Азии. Короче сказать, вся планета заговорила о том, что мы, люди, на планете живём по системе ЗАМАНИЛОВКА.

И на этом я заканчиваю свою правдивейшую повесть. До свидания, читатели».

В положительном ключе, пожалуй, стоит отметить только историю под названием «Обиженная икона». Это рассказ о том, какие необычные вещи происходят благодаря иконе Иверской Божией Матери, хранящейся в одной из деревенских изб. Здесь появляется и своеобразный ракурс повествования, и юмор, и мораль, правда, несколько навязчивая.

Дмитрий Верещагин (1941 г.р.) больше известен как детский писатель, и, кстати, он из шорт-листёров единственный, кто окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Но что с того? Подумалось по мере чтения: может, автору не стоит браться за «взрослые» вещи, а лучше продолжать писать для детей?..

Вот-вот мы узнаем имя лауреата премии Ивана Петровича Белкина.

За свой выбор членам жюри придётся взять ответственность на себя.
Не стоит перекладывать её на классика.