В январе чехи выбрали президентом Земана. Милоша Земана. И он вдруг заговорил по-русски, да ещё и нашёл несколько добрых слов о большом северном соседе. А мне вспоминается другой Земан – чехословацкий майор Пронин, пражский комиссар Мегрэ, Шерлок Холмс с берегов Влтавы, добрый телевизионный домовой социалистического содружества. Этот телесериал снимали с 1974-го по 1979-й. Первую серию приурочили к тридцатилетию освобождения Праги войсками Красной армии, а всю эпопею – к юбилею доблестного Корпуса национальной безопасности ЧССР. Как полагается, почти за каждым преступлением маячил шпионский подтекст: холодная война, противостояние систем, разгар тайной борьбы в Восточной Европе. И – история республики с 1945-го по 1973-й.

Сорокалетний актёр Владимир Брабец, кажется, всегда готов к любому возрастному перевоплощению. Молодой рабочий, солдат, наконец, рыцарь правопорядка, седовласый начальник пражского уголовного розыска – все маски сидят на нём как влитые. Как-никак один из последних истинных джентльменов Европы! Этот элегантный, простодушный коммунист тридцать лет нёс богатырскую службишку. Не забыт он и в современной Чехии – многие хотели бы помножить на ноль эту «коммунистическую пропаганду», но…

У нас в семидесятые годы такого нарядного, цветного, размашистого сериала не было. Примерно в те же годы (1974–1977) выходила на экраны «Рождённая революцией» – и здесь нетрудно разглядеть сюжетную перекличку. Но стилистические различия важнее фабульных совпадений! Наша история суровее, а чёрно-белая плёнка иссечена морщинами. Атмосфера сериала – строгая, аскетическая. Чешские товарищи воспроизвели более уютный мир – цветной, глянцевый. Режиссёр Иржи Секвенц решил на всю ивановскую (или Вацлавскую?) продемонстрировать высокий уровень жизни, достигнутый под руководством КПЧ.

В советском искусстве таких перехлёстов опасались. Приукрашивались характеры, создавались модели идеальных взаимоотношений между небывало благородными, безгрешными людьми. Преувеличивались способности советского человека к платоническим отношениям. Такой лакировки хватало. А вот показывать жизнь разительно зажиточнее, чем она была, опасались. Опасались народного неприятия. Только в послевоенный период Пырьев смело, с вызовом идеализировал сельскую жизнь, создавал сказку для израненного поколения, которую многие приняли с благодарностью, – но это исключение из правил. Даже в приключенческом кино у нас старались избегать явного глянца.

А в «Тридцати случаях майора Земана» интерьеры, замашки и костюмы жителей ЧССР всех десятилетий советской власти превышают западные стандарты благополучия, а любой пражский инженер одет, право, не хуже Джеймса Бонда… Все привыкли к автомобилям и ресторанам, к путешествиям и антиквариату. Даже горемычные колхозники – соль народа – живут на уровне советских секретарей обкома.

Иржи Секвенс не сомневался: для шпионской истории необходимы франты, вино в хрустале, роковые женщины, добротные магнитофоны, сладковатый джаз.

Красавиц в «Тридцати случаях» немало: всё-таки сериал выдержан в дохипповской эстетике. Но всех, конечно, затмевает Регина Разлова – агент Ханка, привыкшая к комплиментам и яхтам. Танцует, соблазняет, разоблачает и погибает. Даже уголовники напоминают охотников из сюжетов фарфора Леандер. И всё-таки за припомаженной картинкой проступает социалистическая суть, конфликт великой борьбы – за будущее, за умы…

А ведь в СССР никогда не показывали всех серий «Земана»! Даже названия такого – «Тридцать случаев майора Земана» – мы в те годы не слыхали. Идеологи сусловской школы решили не смущать умы воспоминаниями о походе 1968 года. В начале 80-х гусаковская ЧССР считалась едва ли не самым надёжным партнёром советской державы – зачем же нервировать трудящихся? Зачем рассказывать о временах, когда коммунисты накладывали на себя руки, а социалистическое будущее страны висело на волоске? Сусловцы мастерски применяли фигуры умолчания, даже перебарщивали с этим – и в конце концов проиграли борьбу за умы.

В первый раз полного «Земана» в России показали в 90-е годы – и мы увидели, как травят честного служаку соловьи Пражской весны 1968 года. Уж это они умеют, когда дозволено! Свежий ветер свободы опьяняет властителей дум – вспомним, как у нас травили Гидаспова, Ахромеева, Лигачёва, Кравченко – с присвистом…

Если кто забыл, Иржи Секвенц нам напомнит: Пражская весна заваривалась в пражских дипломатических салонах и богемных кабаре.

Помните, у нас в 1960-е – 1970-е возникло такое понятие: «за интеллигенцию» – «против интеллигенции». Никто не формулировал правил этой игры – всё строится на проговорках и предрассудках, которые сквозят в мемуарах и опубликованных дневниках. Чтобы показать, что ты – «за» – нужно возненавидеть «чувство локтя», охаивать идею коллектива и государства, воспевать слабого, несчастного, отверженного гордеца. «Я хуже тебя, я самый ненужный, я гадость, я дрянь, ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТАТЬ!» – ведь это песенка несусветного гордеца. Вот с таким гордецом – да к тому же ещё и «карьерным диссидентом» – столкнулся майор Земан. Это – поэт (а точнее – плагиатор) Павел Даниш – молодой герой из модного балагана, свободолюбивый позёр.

Вокруг него увиваются кураторы – загляденье, какие хитрецы! Журналистка Дагмар Конечная – само высокомерие, она – энергичный идеолог борьбы за всё личное против всего общественного. И то правда: столь утончённым натурам в социалистической казарме неуютно. Кураторша готовит Даниша то ли в трибуны, то ли сразу в жертвы.

Манеры и мораль пани Конечной для нас – не тайна за семью печатями. Как она «допрашивает» ослабевших охранителей: «Вы знали – и молчали?! Где была ваша совесть?!» Сколько отточенного чистоплюйства – и твёрдая убеждённость, что джинсы растут на деревьях. Откуда знал Секвенц наших либеральных дам с «Эха Москвы» и The New Times? Да просто они повсюду одним миром мазаны, с архетипом не поспоришь. Чешским товарищам – спасибо за фотографическую точность.

Итак, трубадур Даниш спьяну стреляет в любовницу – но покровители модного бунтаря не дают Земану довести до ума расследование. Фейсбука в те годы не было, но активисты действовали слаженно и находили поддержку не только на Западе, но и в правительстве. Ведь шёл 1967 год… Земан и его соратники – рыцари чешской госбезопасности – вздыхали: «Что стало с нашей республикой? Когда же придёт наш русский друг?»

О целях оппозиции рассуждает в фильме полковник Калина: «Во-первых, стремятся внедриться в средства массовой информации. Это Конечной удалось: она работает на телевидении. Во-вторых, стараются не предпринимать нападок на партию и социализм, а сосредоточить внимание на их прошлых ошибках и заблуждениях – короче, на диктатуре пролетариата… В-третьих, для них очень важно нарушить наши дружественные связи с Советским Союзом. Как только они лишат партию этих трёх главных опор, они уничтожат и её».

Есть в сериале сильная сцена: судилище над Земаном. Обвинители – богема, лощёные декаденты, правдолюбы, которые любят ужинать в гостеприимном доме западногерманского дипломата. Профессор, актёр, писатель, журналистка, дипломат… У этих всё продумано, они – ушлые демагоги. Если ты попал в творческую обойму – очень трудно не поддаться соблазну, не впасть в самоупоение. Те, кто не из их кружка, – недочеловеки. «Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары». Но на стороне майора – галёрка. Колхозники, работяги – чёрная кость. И поглядывают они на чешских перестройщиков с ненавистью и угрозой. В этих кадрах – боевитая социальная правда: Гусак сделал ставку на «трудящихся», приструнив вечно недовольную чванливую прослойку. И – предчувствие будущих бархатных революций, когда «хозяева дискурса» научатся гипнотизировать генералов и вождей.

Несмотря на моральную победу на суде, лучшего криминалиста Чехословакии разжаловали в участковые. Травля прекратится в конце 1968-го, когда «танки пройдут по Праге». В 1969-м Земан вроде бы окончательно победил. Доживёт ли он до 1989-го, до распада страны, когда пани Конечная, без сомнений, станет советником Вацлава Гавела?

Конечно, Секвенц показал события 1968-го с точки зрения правоверного коммуниста, сторонника гусаковской нормализации – которая стала, между нами говоря, не худшим двадцатилетием в истории Чехии. Это не документалистика, а художественная пропаганда. Но кто-то должен засвидетельствовать, что не вся Чехословакия поддерживала свистопляску 1967 – 1968-го… Правды нет ни в том, ни в этом лагере, да и вообще стоит ли искать правду в перетягивании каната – главное, чья берёт.

О советском прошлом в современной Чехии принято говорить сквозь зубы – оккупация, и точка. Таковы законы политической конъюнктуры. Не плюнешь в «империю зла» – и не видать тебе пропуска на европейский гей-парад, такой весёлый и заманчивый. Это и нам знакомо: самые интеллигентные и ранимые общественные деятели России давно толкуют о декоммунизации и люстрации – не только кадровой, но и идеологической. Но у нас это не пройдёт: многие свершения советской эпохи в России навсегда останутся предметом всенародной гордости. А для чехов гусаковская «нормализация», в первую очередь, ассоциируется с национальным унижением в 1968 году. Морализаторское уничтожение системы Готвальда и Гусака – за кровопролитие, за атмосферу тотальной слежки, за приседания перед «старшим советским братом» – вообще-то служило прикрытием для экспансии Большого Ростовщика, который не любит повторять приказаний. Без его соизволения нынче и муха не пролетит. Ему чешский Холмс просто не понадобится – достаточно британского.

Телевизионщик Даниэль Ружичка написал целую книгу – «Майор Земан. Пропаганда или преступление?». Вывод предсказуемый: и то и другое. «То, что сотворил коммунистический режим с творческой интеллигенцией, – преступление, а творчество, оборачивающееся пропагандой, чему ярчайший пример «Тридцать случаев майора Земана», – свидетельство этого преступления».

В последние годы «Земана» в Чехии показывают с последующим (или предварительным) разоблачением. У нас была схожая телепередача – «Киноправда». Но там Георгий Кузнецов беседовал о сталинском кино доброжелательно, без ниспровергательской патетики. А для чехов нынче всё, что не соответствует стратегии НАТО, – голос врага. В Польше вообще запрещали и четырёх танкистов, и собаку. Куда ж бедным чехам деться без местного Сванидзе, который расскажет о злодействах КГБ, о том, как в тисках удушающей системы трудно было дышать, который разоблачит приёмы «народно-демократической» пропаганды. Вычеркнуть из телевизионного репертуара столь масштабный сериал затруднительно: чехи не разбрасываются брендами. Молодые чехи воспринимают ретросериал не без иронии, но примечают высокий уровень незаёмной массовой культуры, которая в постсоциалистические времена сдала позиции. Вот миф и пошёл войной на миф. Отныне соотечественникам Гонзы Земана положено сочувствовать Джеймсу Бонду.

Но спор вокруг майора Земана продолжается – и до развязки далеко. Новых героев такого масштаба в Чехии не видно: почему-то после декоммунизации любая культура становится провинциальнее. Всё это и нас ожидает в случае чего.