Николай Карпов. Светит месяц. – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2012. – 288 с. – 200 экз.

Всем знаком один из гимнов русских бродяг «Пять ребят» («Дым костра создаёт уют»). Автора его зовут Николай Карпов, и он достаточно известный поэт. И в сердце его с детства звучит другая песня – песня «Светит месяц». Именно её среди пионов и рославльских жёлтых слив пели его родители, причём мама играла на балалайке, а папа – на гитаре.

Выход новой книги стихов под названием «Светит месяц» был запланирован в «Советском писателе» в 1992 году. Но «лихие 90-е» перечеркнули многие литературные планы. И лишь недавно благодаря помощи немецких друзей «Месяц» Карпова в год его 80-летия показался на свет Божий, не утратив, впрочем, из-за отсрочки своих живительных лучей, хотя, по выражению самого автора, в книге собрано уже не «избранное», а «переизбранное». Дар добродушной иронии, словно в качестве компенсации, унёс поэт со страшного поля боя жизни, где были война, оккупация, работа подростком в германском плену.

Николай Карпов традиционен в лучшем смысле слова. К его строчкам никак не приклеиваются новомодные понятия:

Узнать бы, что такое «мерчендайзер»,
И сразу жизнь покажется иной, –

так посмеивается поэт над собственной «неосведомлённостью», явно не считая её недостатком. И это правильно. Именно энергию покоя и умиротворения, тихую прелесть русской природы, способные гармонизировать человека, ищут читатели в его стихах:

Здесь хорошо, здесь дни тягучи,
Здесь суете откуда взяться.
Глядишь – придут под вечер тучи
И светлым ливнем разразятся.

Заблещут кручи меловые,
Намокнут тёмные овраги,
И – как увидены впервые –
Дрожат в цветах овалы влаги.

В стихах Карпова можно обнаружить и бунинскую прозрачность, и есенинскую удаль, и рубцовскую печаль, и фирменную, добрую карповскую улыбку. «Естественное сочетание лирического начала с ироническим», делающее стихи Карпова особенно привлекательными, отмечал ещё Николай Старшинов. Остаётся добавить, что автору при этом не изменяþт вкус и чувство меры: в иронии своей он не добирается до грубой шутки, а в лирике не ударяется в слащавую красивость.

Рождённый в семье учительницы и инженера-путейца, Коля Карпов не был крещён, но, став взрослым, именно он написал: «куплю себе я медный крестик на все последние гроши». Однако стихи его и раньше, и теперь отличает христианское приятие реальности как таковой – со всей её неизбежной асимметрией.

Николаю Карпову больно смотреть на вымирающие деревни и брошенные пашни («Словно обиженный человек, поле лежит ничком»). Почти так же невыносимо было ему видеть, как во время войны, отступая, фашисты сожгли дотла жилища в его родном Рославле.

Душа поэта чудесным образом просветлела до песни детства про лунный серп, но его бесконечно волнует, какие песни затянут его дети и внуки. Сохранится ли в их генетической памяти то «чувство дома», что разрастается в нём до размеров Отечества? А начало было такое: выглядывающее «из облачного проёма» «солнце, стёсанное с краёв», «поля, похожие на караваи», «стога – как шапки богатырей»…

И чувство дома росло всё выше –
Вмещало рощи, сады, поля.
И стало небо высокой крышей,
А полом – мартовская земля!

Травы и дубравы в мире Карпова «шумят почти по-человечьи» и, подобно Атлантам, «держат небо дубы».

Слышит поэт, и как «по швам Отечество трещит», видит, как «совсем осатанела демшпана», называет реформы геноцидом и верит, что его язвительные откровения хоть как-то да подсобят народу:

Улёгся спать, завёл будильник,
Чтоб не проспать всех перемен.
Душа пуста, как холодильник
В период повышенья цен.

С детской чистотой и незлобивостью мудрого старца переносит Николай Карпов личные неприятности и боль несбывшихся надежд. Разочарованное сердце его тоскует, но и смиряется.

В иную же минуту не русская хандра, но скомороший дух в нём побеждает. Как бывший географ и турист, он бодро говорит себе: «Жизнь хороша, как скумбрия в томате», – и пускается в новый круг бытия.