В неволе

Борис Александрович Андреев (на фото) родился 8 апреля 1925 года в Ленинграде, на Васильевском острове. Отец – рабочий, мать – нянечка в детском саду. И отец, и мать, и старшая сестра, Аня, пережили блокаду.

Сам Борис незадолго до начала войны поступил в лётную школу, где проучился с год. Летом 1941 года на каникулы он поехал в небольшую деревушку Толошницы в Плюсском районе Псковской области (в то время – Струго-Красненском Ленинградской), практически на границе Псковской и Ленинградской областей. Там жила тётя Поля, мамина сестра (она не раз упоминается в дневнике). В этой деревне его и настигла внезапная немецкая оккупация, отсюда, вместе с другими подростками, его угоняли в Германию. Сама же деревня была полностью сожжена.

На чужбине, как, впрочем, и на родине – после репатриации – ему выпадала работа классическая по своей физической тяжести: угольные шахты в германо-французской Лотарингии, лесоповал в Пфальцских горах и… лесоповал же в Приуралье! На Урал Андреев, очевидно, попал не по приговору тройки или суда, а по трудовому договору: как и сотни тысяч других репатриируемых остарбайтеров, его мобилизовали в так называемые трудовые батальоны и направляли туда, куда Родине, то есть Госплану, было «нужно».

27 апреля 1942 года – в первый же день своего угона – Борис начал вести дневник. Последняя запись в нём датирована 23 августа 1946 года – это день отъезда его из Чермоза в отпуск в Ленинград, из которого он уже на свой уральский лесоповал не возвратился.

Тем самым дневник Бориса Андреева – это уникальный рассказ о принудительном труде «от звонка до звонка» – как в Германии, так и в СССР.

Первые записи сделаны в школьной тетради, затем – на отдельных листах и целых «кусках» (по несколько страниц) амбарной книги или блокнота (после репатриации, на Урале, дневник вёлся всё ещё на листах немецкого блокнота).

Поначалу Борис старался писать каждый день, но иногда на это не было никаких сил, и тогда он помногу пропускал. Но практически нет пропусков в записях, сделанных в воскресенье – в этот единственный «железный» выходной день.

Сами записи немногословны, но скрупулёзны. За редчайшими исключениями, сделаны они удивительно спокойным тоном и изобилуют цифрами – в сочетании с рейхсмарками и рублями (заработок), граммами (рацион), процентами (выработка) и километрами (пеший марш). A propós, цифры – вот запись за 4 июля 1943 года: «Взвешивали. Я вешу 56 кг (мой рост 175 см)».

Разумеется, в дневнике встречается контент, сходный с тем, что и у других остарбайтеров. Это отвратительное питание, вплоть до голода, и борьба за дополнительную еду: «закосить» что-то на кухне или в столовой, попрошайничество у немцев. Это и тяжкий – при такой еде непосильный – физический труд, это битьё и другие унизительные наказания, болезни, побеги товарищей, одиночество в гуще своих и даже воровство своих у своих, не щадящее ни писем из дома, ни самого дневника (они потом нашлись, но именно тогда Андрееву и отказало его спокойствие!).

Но очень много и совершенно оригинальных сюжетов. Например, слух о гуманизации отношения к остовцам: «Прошёл слух, что теперь в шахте дольше 5 часов оставлять русских никто не имеет права. Бить также запрещено» (3 февраля 1945 г.). Или о фильтрации: «Здесь же я расстался со своим другом Васькой (фамилия Куватов, кажется, башкир), с которым вместе жили около полугода. Расстались из-за того, что он был, оказывается, военнопленным, а военнопленных здесь отделили от нас» (10 июня 1945 г.). Или даже о линчевании предателей: «Ночью с нашего вагона пропал один парень. Утром нам сказали, что его «убрали» за то, что он при немцах был в их армии и расстреливал партизан» (там же).

После неволи

После возвращения в 1946 году в Ленинград Борис окончил школу рабочей молодёжи (ему оставалось ещё два класса) и электромеханический техникум. После чего устроился на завод (сейчас это завод «Магнетон», но в то время у завода был только номер почтового ящика) в конструкторский отдел, стал инженером и проработал там всю жизнь, уйдя на пенсию в 1989 году. Работу свою он очень любил, был автором ряда рационализаторских предложений и изобретений.

Отпуск он по-прежнему проводил в деревне – всё в той же самой, в Толошницах, и всё у той же тёти Поли. Причём несколько лет подряд ездил туда на мопеде, а это худо-бедно 230 км. Любил ловить рыбу, собирать грибы. В то время, когда в деревне не было ещё электричества, построил там ветряк, освещавший избу. В кладовке устроил фотолабораторию (сделанные им фотографии 1940– 1960-х гг. хранятся у многих жителей Толошниц).

После выхода на пенсию строил зимой планы на лето, рисовал схемки и чертежи своих летних работ в деревне. А летом старался эти планы воплотить в жизнь, если позволяло здоровье. Желание и навыки работы своими руками он прививал внукам, восстанавливал с ними тот самый мопед, учил их на нём ездить.

Был, правда, несколько замкнут, шумных компаний не любил. Даже на пенсии, даже когда нездоровилось, не сидел без дела. Практически всё и в городской квартире, и в сельском доме было сделано его руками. Увлекался фотографией, обзавёлся кинокамерой и магнитофоном. Очень ему помогала жена Софья Михайловна, взявшая на себя все бытовые хлопоты и заботливо ухаживавшая во время болезней.

Свой дневник Борис Андреев тщательно скрывал. Домашние, правда, знали о его существовании, но даже им он никогда его не показывал. Сам же к нему обращался и возвращался, а однажды, ввиду опасной ветхости оригинала, даже переписал, внеся в него незначительные – сугубо стилистические – изменения: именно по этой копии и готовились первая и настоящая публикации.

Такую секретность нетрудно понять, ведь в дневнике описаны не самые приятные годы жизни его автора. Даже напоминать о них – хотя бы и самому себе – лишний раз не хотелось. Да и отношение советского государства к тем, кто побывал в плену или был угнан в Германию, не могло не толкать к тому, чтобы говорить об этом периоде с крайней осторожностью. А ещё лучше – помалкивать: даже в устной, мемуарной, форме Борис Андреев никогда ничего и никому не рассказывал о времени, описываемом в дневнике.

Умер Борис Александрович 24 февраля в високосном 2000 году в больнице, на руках у жены, лишь немного не дотянув до своего 75-летия. Его дневник впервые увидел свет в антологии «Нам запретили белый свет…». В 2015 году – фрагментарно – он был помещён и в антологию «Детская книга войны» . В полном и заново откомментированном виде он войдёт в книгу Павла Поляна «Если только буду жив». Двенадцать дневников военных лет», готовящуюся в издательстве «Нестор-история».

В публикуемую здесь подборку вошли избранные фрагменты дневника за 1942– 1944 гг., характеризующие пребывание именно в Германии. Моя сердечная благодарность Юрию Борисовичу Андрееву, сыну Бориса Александровича Андреева.    

Из дневника Бориса Андреева

 (Cохранены стиль и орфография автора)

27.4.42 г. Нас 9 человек, которые должны ехать в Германию: 5 ребят – Николай Тимофеев, Николай Семёнов, Иван Парамонов, Сергей Ястребов, я и 4 девушки – Нюра и Нина Муркины¹, Лена Кильк и Вера Тимофеева (сестра Николая Тимофеева). Вышли в 9 ч утра. Вещи положили на телегу. Фотограф, который появился у нас в деревне во время войны, сфотографировал нас вместе с провожающими – почти всей деревней.

На Плюссу² пришли около 4 часов. Немцы, проверив нас, велели идти к вагонам. Ребят и девушек разделили по разным вагонам. Вагоны товарные. В каждом вагоне по 30–35 человек. Расстелили солому, которая была в вагонах, и расположились. Но поезд не трогался. Так мы переночевали в вагонах, а провожающие нас родные ночевали где-то на станции. <…>

1.5.42 г. Утром дали супу и кофе. Затем нам обменяли советские деньги на немецкие³. Вечером нас опять повели в баню. Дав супу, нас посадили в вагоны. Теперь вагоны пассажирские. Ночью переехали Германскую границу. <…>

4.5.42 г. Приехали в г. Мец⁴. Здесь дали супу, хлеба грамм 200 и тоненький кружок колбасы.  

5.5.42 г. Переночевав в вагонах, повели в баню. Мылись по 10 человек. Заставляли мыться очень тщательно. Сперва мылись женщины, потом мы. Днём дали супу, хлеба и колбасы. Затем нас построили и по очереди проставляли на выданных вербовочных листках номера. Мне, как и всем ребятам с нашей деревни, поставили №1, говорят, что с этим номером возьмут для работы на сельском хозяйстве. Сегодня всех вымыть не успели. Ночевали в каком-то гараже, сидя на скамейках.<…>

7.5.42 г. Дав баланды (суп из брюквы и др.), нас повели опять мыться. После бани каждого внимательно осмотрел врач, и после этого каждому дали по картонной цветной бирке. Наша пятёрка держалась всё время вместе, и нам достались бирки одного цвета – красные. В обед ели кислые щи с хлебом, а также дали грамм 20 колбасы. Ночевали на койках.

8.5.42 г. Утром дали баланды. Очень хочется есть. Домашние сухари давно кончились. Пообедав баланды с хлебом, нас повели к поезду. На одной станции сказали, что кто имеет красные бирки – выходить. Нас, 41 человек с красными бирками, пересадили на другой поезд. Проехав км 20, нас высадили и привели в лагерь. Здесь мы узнали от украинцев, которые были привезены сюда около 3 месяцев назад, что они здесь работают в угольных шахтах. Мы сказали переводчику, что сюда нас привезли ошибочно, что нам, с красными бирками, сказали, что будем работать на сельском хозяйстве, а переводчик сказал, что это всегда так говорят, а привозят на шахты или заводы, так что нас привезли сюда не ошибочно. Украинцы рассказали нам, что кормят плохо: утром чай, хлеба 300 г, масла 15 г, колбасы 15 г. В обед – баланда, вечером – баланда и 75 г хлеба. Вечером дали баланды и 75 г хлеба. Лагерь кругом огорожен высокими столбами, обвитыми колючей проволокой.

9.5.42 г. Утром, позавтракав, нас построили, взяли наши паспорта, записали и присвоили нам номера. Каждый должен был запомнить свой номер. По номерам выдавали еду, вызывали строиться и т.д. У меня был №440, у Николая Тимофеева №441, у Ивана Парамонова №442, у Сергея Ястребова №443 и у Николая Семёнова №444. Выдали спецодежду и ботинки.

Страницы дневника 

10.5.42 г. Часов в 7 утра нас подняли. Позавтракав, построили, пересчитали. Посадили в грузовик. Привезли на шахту. Выдали каждому шахтёрскую лампу (аккумуляторную) и по несколько человек в лифте спустили в шахту. Пока мы шли до лифта, на каждом повороте нас останавливали и пересчитывали – боялись, что кто-нибудь убежит. Опустились на 300 метров (так я слышал). Километра 3 проехали в вагонетках. Потом шли пешком с километр. Наконец пришли на место. Вскарабкались в низкий, узкий, наклонный длинный коридор, где и добывается каменный уголь. Здесь нас распределили по немцам. К каждому немецкому шахтёру прикрепили русского. Наша работа заключалась в том, что лопатой откидывали уголь на рештаки (конвейер)⁵. Немец работал отбойным молотком. Работу кончили в 2 ч 30 м. Поднявшись на поверхность, помылись в душевой, и нас отвезли на грузовике обратно в лагерь.

Приехав в лагерь, нас построили в шеренгу и снова пересчитывали. Я почувствовал себя плохо, не мог стоять и присел на корточки. Немец подошёл ко мне, посмотрел и через переводчика велел идти к доктору, я был, наверно, очень бледный. Доктор дал мне 3 каких-то таблетки и велел полежать. Немного полежав, мне стало лучше. Давали баланду. Я поел баланды и снова лёг на койку. На ужин опять баланда. Спим на 3-ярусных деревянных койках. На койке – матрац, подушка, набитая соломой, и одеяло суконное.

11.5.42 г. Наш лагерь находится недалеко от г. Саарбрюкен⁶. Работаем на шахтах Готельборн и Виктория⁷. <…>

20.5.42 г. Cегодня я работал у самого края забоя и не кидал уголь на рештаки, а просто скатывал его вниз на конвейер, а это намного легче, т.к. высота забоя 70–75 см и имеет наклон, работать приходится на коленях и поднимать лопату с углём очень неудобно и тяжело. <…>

28.5.42 г. Сегодня мне дал немец, с которым я работаю, 2 кусочка хлеба с маслом. Начинаю постепенно втягиваться в работу – не так сильно стал уставать.

30.5.42 г. Сегодня у меня в комнате украли кусочек хлеба, который я оставил к обеду. Но зато обед был шикарный: 5 шт. картофелин (варёных, в мундире), огурец солёный, подлива из кровяной колбасы и чашка киселя из какой-то травы, но очень вкусной.

31.5.42 г., воскресенье. Больным приказали собирать свои вещи. В 11 часов 27 человек, больные и пожилые, были отправлены из лагеря, поедут домой, как сказали⁸.

2.6.42 г. Сегодня в шахте одному из нашей пятёрки – Николаю Тимофееву породой придавило ногу. Порода отвалилась и ударила по ноге. Нога у него распухла. Доктор освободил его от работы. <…>

1.7.42 г. Ночью с воскресенья на понедельник из лагеря убежали 2 человека. Одного поймали и отправили неизвестно куда. <…>   

10.8.42 г. С сегодняшнего дня работающие на поверхности получают по 375 г хлеба, а кто в шахте – 500 г. Говорят, что двое, убежавшие на 30/VII, пойманы. Они украли по велосипеду и хотели убежать на велосипедах. <…>

21.8.42 г. Вчера один умер. Он работал на поверхности. Нужно было нагрузить 50 вагонеток угля. Из-за слабости он не мог работать. Немцы стали его бить, и в лагерь его принесли на руках, здесь он и умер. Сегодня убежало 5 человек. Давали получку за июль. Я получил 26 марок. Вечером удалось закосить (получить) 2-ю порцию супу.

28.8.42 г. <…> Сегодня было всем наказание. Один ночью или поленился сходить в уборную или по какой другой причине намочил в комнате. Утром после завтрака всех выстроили во дворе и заставили до обеда щипать траву между булыжниками мощёного двора. Всех из той комнаты, в которой было это происшествие, поочерёдно били плёткой. У меня из тумбочки кто-то украл все мои деньги – 45 марок.

29.8.42 г. Cегодня возили на дезинфекцию. Я захватил с собой 3 сырых картофелины, которые несколько дней назад раздобыл при разгрузке машины с картошкой. Эти картофелины я положил в снятую с себя одежду для дезинфекции. Дезинфекция одежды производится в паровых камерах, и картошка там варится. После дезинфекции я подкрепился варёной картошкой с солью. В лагере я попал на кухню чистить картошку и за это получил добавку супу в обед и в ужин, а кроме того, вдоволь наелся красной капусты. Вечером я заявил о пропаже денег переводчику, но он сказал, что ничего не может сделать. <…>

19.10.42 г. Сегодня утром после завтрака ото всех взяли всю имеющуюся посуду, чтобы в комнатах не занимались кухарством (варили, пекли картошку, кто смог достать её). Теперь миски выдавали перед получением еды, потом снова отбирали. Меня перевели на работу в шахту (с поверхности). Работаю опять на 3-м участке (абтайл драй) по перестановке рештаков.

21.10.42 г. Сегодня я «влип». Уходя с кухни, я набрал в карманы картошки. Поварнемец это заметил, картошку отобрал и надавал по щекам. Теперь на кухню мне и носа показывать нельзя. <…>

26.12.42 г. 24, 25 и 26 не работали – Рождество. Давали подарки: кулёк, в котором были 10 шт. сигарет, коржик, 2 плитки шоколада, 200 г колбасы и талон на 2 л пива. На обед дали картошку с сосиской. <…>

11.1.43 г. В лагере мастерят из дерева фогелей⁹ – птиц и игрушку-физкультурника и продают немцам в шахте за куски хлеба. Я тоже занялся этим делом. Сегодня я снёс двух физкультурников и получил за них 2 куска хлеба гр. по 200. <…>

4.2.43 г. Сегодня наказывали плёткой рабочих с шахты «Виктория» за то, что они 2-го числа отказались работать. <…>

1.3.43 г. Сегодня в комнате произошла кража. После обеда я лёг спать и спал, пока не приехала утренняя смена (я работаю в ночь). Когда приехала смена, то выяснилось, что у одного из тумбочки украли 40 марок и 3 куска мыла. Подозрение пало на меня, т.к. я один находился в комнате. Обыскали мою тумбочку, но там ничего не нашли. Тогда потерпевший велел показать мои деньги, а у меня как раз было накоплено 40 марок и 90 пфенингов. Он признал мои деньги своими и взял, хотя у него, как он говорил, были: 20 марок, 10 марок, 5 марок, 2 штуки по 2 марки и 1 марка, а у меня 2 десятки, 3 пятёрки, 2 двойки и 1 марка. Я повёл его к коменданту, но коменданта не было. <…>

4.3.43 г. Происшествие, которое случилось 1/III, я решил оставить, решил пережить эту несправедливость. Но как мне было тяжело в первые дни. Думал всё время я только об этом, спал 2,5–3 часа в сутки. Решил деньги больше не копить. Денег мне и не так жалко, как обидно, что меня сосчитали за вора. <…>

7.4.43 г. в лазарете умер один из нашей группы – Тимофеев Николай. Его очень бил   штегер – начальник участка. Его перевели с нашего – 3-го – участка на 4-й, а там был вредный штегер, который его бил каждый день. Он заболел, не ел баланду, попал в лазарет и вот умер. <…>

25.4.43 г. Сегодня праздник – Пасха. На обед давали «чистую» картошку, без брюквы, варёную, с двумя подливками. Мне удалось получить вторую порцию: я встал второй раз в очередь и назвал номер 441, т.е. номер Николая, который умер. <…>

7.10. На правом колене вскочил чирей и не даёт работать на коленях.

8.10. Сегодня я сказал десятнику о чирье. Он поставил меня работать в штреке на ленте. Сперва было ничего, а потом нельзя было согнуть ноги, и я до конца смены пролежал в штреке. В лагере сходил в медпункт. Меня поместили в лазарет.

30.10. В уборной повесился один из новеньких.

21.11.1943. Последние четыре месяца нас взвешивали. В первый месяц я весил 56 кг, во второй – 56 кг, в третий сбавил 1 кг – 55 кг, а в четвёртый (я работал на поверхности и был в лазарете) прибавил 2 кг – 57 кг. <…>

23.01 [1944]. Не работали. Дезинфекции опять не было, а вши так и кишат. <…>

29. 01. Стал очень бить меня немец в шахте. Сегодня за то, что я нечаянно разбил себе руку, он меня здорово побил. <…>

10.II. Сегодня в шахте немцы убили пигелем (киркой) одного русского за то, что он ослаб и не мог как следует работать лопатой. <…>

18.II. Выдали удостоверения с фотокарточкой. <…>

25.II. Из тумбочки у меня пропали письма, конверты и этот дневник.

3.III. В одном из пустых шкафов я нашёл свои документы и дневник. <…>

9.III. <…> На шахте «Готельборн» было собрание русских рабочих шахты. На нём объявили, что, кто будет лениво работать или вести себя недисциплинированно, тот будет отправлен в штрафное отделение. Уже несколько человек попало в это отделение. Оно находится в отдельном бараке при лагере. Люди работают на тяжёлом участке. В нерабочее время их заставляют производить уборку помещений, мыть полы и т.п. Отдыхать не дают. Приставлено 2 новых полицая. В остальных бараках стало тоже очень строго. За неправильно заправленную постель направляют на 8 суток в штрафное отделение. Баланду продолжают варить с одной сушёной капусты. <…>

23.IV, воскресенье. Работали. Наступает весеннее время. Тянет на волю. Из лагеря убегают почти каждый день. В субботу из нашей комнаты убежал один пожилой уже мужик. Его поймали. Ночь отсидел в карцере, а днём опять убежал. <…>     

¹ Двоюродные сёстры Б. Андреева после войны вышли замуж за поляков и остались в Польше.

² Железнодорожная станция (сейчас и райцентр) в Псковской обл., в 15 км от Толошниц.

³ На оккупированной территории официальный курс составлял 10 рублей за 1 рейхсмарку.

⁴ Город в Лотарингии, входившей во время войны в состав Германии (в настоящее время – во Франции), один из крупных центров угледобывающей промышленности.   

⁵ Рештак – специальный усиленный профиль и днище на конвейере для пропуска породы.

⁶ Столица Саарланда, отошедшего к Германии по плебисциту 1935 года.

⁷ Угольные шахты.

⁸ Так называемые возвратники (Полян. 2002. С.). 

⁹ От нем. vogel – «птица».