ЯСНОЕ И ДОБРОЕ

Нет в жизни человека ничего важнее, ничего нужнее и полезнее, чем вынесенное из детства светлое и тёплое воспоминание, такое ясное и доброе.
Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ

– Это было много-много лет назад, больше, чем двадцать, больше, чем тридцать, больше, чем пятьдесят, но меньше, чем сто. 

Это было в 1931 году, вот тогда я и появился на свет на Пироговской улице Хамовнического района города Москвы. 

Сразу же я начал сочинять стихи, правда, читать и писать я тогда ещё не умел, но что-то во мне уже булькало, гудело, звенело, напевало. А когда мне исполнилось целых четыре года, во мне появилось главное для поэта свойство – я научился грустить. Когда я слышал романс Гурилёва «Однозвучно гремит колокольчик», я плакал горько и безнадёжно, и мне казалось, что это я, одинокий-одинокий, погоняю лошадей в заснеженном поле. И как-то так случилось, что стали сами собой ко мне приходить рифмы, они не давали мне покоя, и однажды во дворе высокого арбатского дома, катаясь на самокате, я заорал что есть мочи: «Берёза ждёт мороза! Берёза ждёт мороза!» Чуть погодя я ворвался домой и крикнул бабушке: «Берёза ждёт мороза!» – «А зачем берёза ждёт мороза?» – спокойно спросила меня бабушка Мария Максимилиановна. На этот вопрос я ответить не смог. 

Вот так я написал первое в своей жизни очень глупое стихотворение и получил первое редакторское замечание. 

А ещё мне всегда очень хотелось летать. Но не на самолёте, не на планёре, не на парашюте, а просто так: замахать руками и взлететь. Плыть высоко над землёй, видеть сверху города, озёра и пашни и улыбаться… Ведь это такое счастье – махать руками, плыть в небе и улыбаться. 

Я убегал в поле тайком ото всех, взбирался на холм и, глядя на краешек солнца, уходящего за горизонт, взмахивал руками. Потом ещё и ещё раз. Но ни разу мне не удалось взмыть в небо. 

Но вот однажды, когда я писал стихотворение и чувствовал, что оно мне удаётся, что оно ладное, складное, умное и звонкое, я неожиданно взлетел. Я летел высоко над землёй, и меня несло в поднебесье моё собственное стихотворение. 

С тех пор я иногда летаю. 

Что бы я ни делал, рифмы не дают мне покоя: они лезут, звенят, гудят, будоражат меня. 

Но главное не в этом. Главное – это то, что я, как в раннем детстве, холодею от восторга, когда вижу, как поднимается предутренний туман над маленькой речкой, и еле сдерживаю слёзы, когда слышу: «Однозвучно гремит колокольчик…»