ПАМЯТЬ

На квартире известного сценариста Геннадия Шпаликова я отмечал 20-ю годовщину Победы. И неслучайно – его отец, как и отцы ещё пятерых молодых людей в том застолье, не вернулись с войны...
Гена прочитал замечательное стихотворение, которое заканчивалось словами:

А не то рвану по следу,
Кто меня вернёт?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,
Там, где – боже мой! –
Будет мама молодая
И отец живой.

И Гена попросил меня произнести тост, так как я был среди гостей единственным фронтовиком. Помню, от волнения голос мой едва не сорвался, я тихо произнёс:
– Друзья, пройдёт время, настанет такой же день, 9-е Мая, и тысячи журналистов бросятся на поиски последнего оставшегося в живых участника Великой Отечественной войны... Я поднимаю этот бокал за то, чтобы и тогда, когда останется в живых последний солдат-победитель, люди помнили, какой ценой мы отстояли нашу Родину, и берегли бы её.

«НАШИ КОНИ!»

В конце апреля 45-го мы вели бои, окружая Берлин. В чине капитана я был командиром разведроты в составе 47-й Армии под командованием генерал-полковника, Героя Советского Союза Перхоровича. Взятая, словно стальными клещами в кольцо, войсками 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Г. Жукова, германская столица отчаянно сопротивлялась.
Берлин – огромный город с подземными коммуникациями, каналами, метро, с высокими, плотно застроенными кварталами – и всё обернулось на нашем пути, в казалось бы, неприступные оборонительные препятствия. Приказ комдива был краток и лаконичен. С ротой, в которой оставалось только 22 человека, я должен был выйти к реке Эльбе, восточнее Торгау, захватить мост и ждать дальнейших указаний. Стемнело. Мы двинулись в путь на двух бронетранспортёрах, грузовике и на двух мотоциклах.
Утром 3 мая мы пробились наконец в указанный населённый пункт. Посланные мной в разведку Бондаренко и Луговой вернулись и доложили: в посёлке нет никого, кроме пастора и сторожа. Испуганные наступлением русских, жители покинули свои дома и ушли на Западный берег. Но что ждало этих беженцев на Западном берегу?
Сразу после Победы мне довелось побывать в Дрездене и Лейпциге. Бессмысленные бомбардировки англо-американской авиацией этих уже не сопротивлявшихся городов, с вывешенными белыми флагами превратили две европейские жемчужины в мусор с миллионами тонн битого кирпича, стекла, арматуры, бетона... И с несколькими сотнями тысяч трупов мирных жителей. И всё это за пару дней до капитуляции Германии, в зоне, отходящей по условиям Ялтинской конференции к оккупационным войскам СССР. В дальнейшем нашей стране и ГДР восстановление этих городов обошлось в миллиарды.
Разведчики доложили: лес заполнен лошадьми, их несколько сотен. Кубанский казак Луговой добавил:
– Эти кони наши, они терской породы. Поверьте мне, капитан...
– Не ошибаешься, Луговой?
– Что касается коней, товарищ капитан, казак не может ошибаться, – ответил разведчик.
...Я беседую со сторожем-инвалидом, который, оказывается, был в русском плену в Первую мировую. Он строил железную дорогу на Волге. Неплохо говорит по-русски и местный пастор.
– Диттер Клосс, – представился он. И добавил: – Ездовой артиллерийского дивизиона 60-го пехотного полка. В Первую мировую попал в русский плен, строил железную дорогу через Урал в Сибирь. Россия хорошая, русские – добрые люди, – искренне произнёс он. – Когда наши бежали из посёлка, я их останавливал: «Вы глупые, русские не сделают вам зла, я хорошо их знаю». А теперь там, в Дрездене и Лейпциге, они попали под американские бомбы.
Но я не стал выяснять подробности биографий пастора и сторожа, а сразу же спросил:
– Скажите, пастор, когда у вас появились эти лошади?
– Их привезли три года назад, в 42-м, – ответил пастор.
Я приказал радисту срочно сообщить командованию об обнаруженном нами огромном конском стаде.
Здесь я хочу обратить внимание читателя на небольшой фрагмент из мемуаров маршала Ивана Конева: «За Эльбой, по полученным сведениям, находился один из наших крупнейших племенных конных заводов, вывезенных немцами с Северного Кавказа... Я поставил задачу — захватить его целым и невредимым. Командир корпуса Баранов переправился через Эльбу и прекрасно выполнил задачу. Мы возвратили коней на Северный Кавказ, откуда они были угнаны противником в 1942-м».

«ВЫ БУДЕТЕ ЖИТЬ!»

Внезапно стихла артиллерийская канонада. Наступила непривычная тишина. Солдаты после изнурительного броска улеглись на траве. Многие тут же заснули. И вдруг откуда-то из-за реки донеслось пение одиноких птиц. Их голоса подхватили и птицы на нашей стороне, ближний лес наполнился таким птичьим гвалтом, будто именно они, птицы, объявляли об окончании войны.
Огромная пойма, растянувшаяся на несколько километров вдоль Эльбы, стала заполняться лошадьми. Загипнотизированные тишиной, кони учуяли свежую траву. Изголодавшиеся, не поднимая голов и не реагируя на наши бронетранспортёры, кони с жадностью выщипывали траву. Их было не меньше тысячи. И Луговой вместе с двумя другими моими казаками, семиреченскими – Потаповым и Бондаренко, с радостью бросились к табуну. Они-то знали толк в лошадях.
Вдруг Бондаренко остановился и обеими руками стал поглаживать живот изумительной по красоте лошади. Смиренно опустив голову, лошадь доверилась ему. Жестикулируя, Бондаренко стал что-то говорить Луговому. Тот поспешил к пастору Диттеру. Вдвоём они побежали к деревне. И вскоре я увидел их с вёдрами. Казак и пастор спешили к роженице. А Бондаренко тем временем, обняв лошадь за шею, что-то шептал ей. Плавными движениями, как заправский ветеринар, он стал массировать живот лошади. Та стояла покорно, без звука, опустив голову. Живот у лошади раздулся, он вспух на моих глазах. Бондаренко руководил пастырем, Луговым и Потаповым. Все трое тут же принялись массировать живот роженицы. Десятки лошадиных глаз уставились на солдат и на пастора. Лошадь хрипло заржала, и тут же умолкли птицы.
– Приготовьтесь, Диттер! – крикнул Бондаренко и заскорузлые руки немца с нежностью приняли появившегося на свет жеребёнка.
А где-то вдали, над Берлином, рассеивался чёрный дым и на голубом небе появились белые облака. Мне показалось – и мы, и лошади не на земле, а где-то в космосе, на фантастической планете. Я рухнул на свежую траву и, будто одурманенный, тут же уснул.
Мне приснился православный храм. Тысячи свечей освещали икону Девы Марии. Я со своим старшим братом Александром стою на коленях перед иконой. И вдруг с иконы ласково улыбается мама: «Саша, Жора... вы будете жить», – сказала она, и слова её прозвучали, как заклинание. Но тут в Божий храм ворвались громкие голоса: – Воздух! Воздух! Капитан, в укрытие!

НЕМЕЦКИЙ ПОДАРОК

Я проснулся и увидел, как с воем надвигается на нас пикирующий бомбардировщик, а по берегу носятся очумевшие лошади.
– В укрытие! – приказал я, но солдат уже не было. Сам же я бросился к подбитому танку, по-пластунски вполз под него. Чудовищной силы взрывы сотрясли землю, которая за полчаса до этого показалась мне раем.
– Держитесь, командир! – услышал я сквозь грохот крик Бондаренко. – Это их последний заход!
Взрывной волной так высоко подбросило какую-то несчастную лошадь, что я не поверил своим глазам: беспомощно размахивая ногами, она словно бежала по голубому небу, пытаясь спастись.
«Юнкерс» скрылся за лесом, все мои солдаты оказались живы и здоровы. Погибло несколько коней, разорвало в клочья и наш грузовик, а кобыла с жеребёночком, слава богу, не пострадали. А через полчаса я узнал: наши истребители уничтожили этот «юнкерс».
...Ранним утром 9 мая пастор Диттер Клосс пригласил меня на завтрак. Я сидел на террасе его дома и любовался мирно пасущимися лошадьми на берегу Эльбы. Ко мне подбежал старшина, протянул радиограмму. Я прочитал, и что-то вдруг произошло в моей душе... Такого я никогда прежде не ощущал. Что это было, сейчас мне трудно сказать... Но кажется, это было какое-то немыслимое, нечеловеческое опьянение Счастьем...
К дому пастора подходили мои бойцы. Что-то покачивало меня, я поглядел каждому бойцу в глаза и как-то по-будничному еле слышно сказал:
– Война закончилась.
Разведчики недоверчиво переглядывались. Пастор перекрестился.
– Ребята, война закончилась, – повторил я. И снова из моих уст эти долгожданные слова прозвучали слишком уж просто.
Ко мне подошёл старшина, и хотя он был на 10 лет старше меня, но обнял он меня так, как ребёнок обнимает отца, и на глазах у него появились слёзы.
А с Западного берега подплывали местные жители, кто на чём – на плотах, на лодках... Подбежал деревенский сторож и радостно сообщил – жители возвращаются в свою деревню.
Подошёл пастор:
– Возьмите на память, капитан, – он протянул мне старый немецкий фотоаппарат, с двойной гармошкой и с автоспуском марки «Фохт–Лендер». Мог ли Диттер Клосс, немецкий священник, предположить, что его подарок определит всю мою дальнейшую жизнь, и скоро я стану профессиональным фоторепортёром и фотохудожником...
Только на 83-м году жизни я вынужден был расстаться со своей первой и самой любимой фотокамерой «Фохт–Лендер». В комиссионном за мою бывшую кормилицу мне заплатили 3 тысячи рублей. Для ветерана, инвалида войны и пенсионера – неплохо...