ОПЕРНЫЙ ДОМ

В Камерном музыкальном запели герои «Ревизора»

Рассказывают, некий «доброжелатель» однажды публично упрекнул Россини в том, что он-де превращает высокий жанр, каковым является опера, в собрание незамысловатых арий, что может промурлыкать любой зритель, хоть сколь-нибудь обладающий слухом и голосом. На это не обделённый чувством юмора композитор ответил: если это действительно так, значит, я написал неплохую оперу. Музыковеды вряд ли простят мне эту параллель, но я всё равно от неё не откажусь: именно сей исторический анекдот пришёл на память, когда, выходя из зрительного зала, услышала, как кто-то в толпе тихонько напевал арию Маши. То есть Марьи Антоновны. О том, как и почему она превратилась в просто Машу, чуть позже.
В Камерном музыкальном театре к Гоголю всегда было особое отношение. Борис Покровский поставил здесь «Женитьбу» и «Сорочинскую ярмарку» Мусоргского, «Игроков» и «Нос» Шостаковича, «Шинель» и «Коляску» Холминова. Ему же принадлежала и идея превратить в оперу «Ревизора». Обратился он с этим предложением к… Владимиру Дашкевичу. Дуайену музыкальной режиссуры хотелось, чтобы оперу принял не один лишь искушённый эстет, а, что называется, обычный зритель. Вот тут талант мелодиста, присущий Дашкевичу, пришёлся как нельзя более кстати: потенциальным шлягером наделён едва ли не каждый персонаж.
Написать либретто Дашкевич попросил своего давнего соратника – Юлия Кима. Два варианта отправились в корзину, третий они с Дашкевичем сочиняли уже дуэтом, так что последний в итоге официально числится в программке соавтором стихотворного текста.
В том, что соавторы вплели в канву «Ревизора» мотивы из «Мёртвых душ» и «Женитьбы», нет ничего удивительного, куда неожиданнее явственно слышащиеся в опере обертоны «Пиковой дамы». Марья Антоновна из героини комической превратилась в лирическую, чуть ли не Татьяну Ларину, но сделано это перевоплощение достаточно убедительно. А в числе новых персонажей наряду с внесценическим у Гоголя Пехотным капитаном (одновременно повышенным в звании до самого Дьявола) появился, в частности, сам Александр Сергеич Пушкин. Да и финал оперы очень отличался от канонической немой сцены. Борису Покровскому этот вариант ни по масштабам действа, ни по трактовке не подошёл. Он попросил авторов вернуться к первоисточнику. В результате опера имеет два варианта – полномасштабный и камерный, с традиционным финалом и минимумом «привнесённых» действующих лиц.
Первый из них прошлым летом реализовал на сцене Новосибирского театра оперы и балета худрук московского театра «Эрмитаж» Михаил Левитин. Премьера Камерного состоялась в конце декабря. Главная идея сибирской версии – воздаяние за грехи, московская же призывает – улыбнитесь, господа, самим себе (поскольку нет нужды напоминать: в каждом из нас сидит что-то от гоголевских героев).
По идее на сцене, расположенной в пяти минутах ходьбы от Кремля, дают комическую оперу. Кто-то, впрочем, наверняка расценит происходящее как мюзикл, кто-то – как классическую оперетту, а некоторые сочтут увиденное водевилем. Но вопрос о жанре в данном случае не столь уж и важен. Сложившаяся ситуация своеобразной полифонической «свободы выбора» предоставляет тому самому «обычному зрителю» уникальную возможность: он имеет все основания самолично решить для себя, на представление какого рода довелось попасть.
На пресс-конференции, предшествующей премьере, режиссёр-постановщик Ольга Иванова призналась, что спектакль ещё не «вошёл в форму». Это правда. Не всегда можно разобрать текст, актёрам не хватает слаженности в сценах, которые принято называть массовыми, недостаёт колорита некоторым второстепенным персонажам вроде Держиморды. Возможно, стоило всё-таки дать «детищу» ещё чуток подрасти и окрепнуть в репетиционном процессе. Но в театре, видимо, решили, что спектакль должен «крепчать в боях».
В трактовке Ольги Ивановой нет трюков, которыми современные режиссёры зачастую норовят прельстить капризную публику. Постановку можно даже назвать обезоруживающе простой, но ведь Борис Покровский того и добивался, чтобы на сцене предстал тот самый Гоголь, которого все мы знаем с детства. Да, спектакль не назовёшь сугубо изобретательным, или, по-современному, «сложным», но гоголевский юмор, живой, искрящийся и в известной степени абсурдный, в нём сохранён. Чего стоит, к примеру, явление в финале сцены вранья фельдмаршальского мундира невероятных размеров!
Музыка Дашкевича, кроме всего прочего, – благодатная почва для фантазии балетмейстера. Надо отдать должное Лилии Таланкиной, которая сумела встроить в действие и канкан, и венский вальс, и балетные экзерсисы, этой самой фантазией ничуть не злоупотребляя. Сценограф Виктор Вольский очень разумно осваивает небольшое пространство сцены: сам Николай Васильевич (портрет которого размерами под стать помянутому мундиру) наблюдает за происходящим.
Хлестаков Борислава Молчанова немного наивен, немного глуп, зато очень азартен и оч-ч-ч-ч-чень темпераментен. В сцене вранья он просто великолепен, когда пытается изобразить одновременно и тридцать тысяч одних курьеров, и Пушкина, с которым он, как известно, на дружеской ноге. Трансформировавшаяся Маша получила от композитора, пожалуй, самый благодарный материал. И особенно жаль, что Елена Андреева воспользовалась им не в полной мере.Что же до маменьки её, то Анна Андреевна в исполнении Ольги Березанской – настоящая женщина-вамп, вот только «вампа» этого оказалось в ней слишком уж много. А вот Городничий – безусловная актёрская удача Алексея Мочалова, сумевшего сделать свой персонаж объёмным, совместив в нём и глупость, граничащую чуть ли не с идиотизмом, и искренность мучимого кошмарами грешного человека, силящегося постичь нечто его разуму недоступное.
Камерный музыкальный начинался как театр-лаборатория. Что ж, «Ревизор» Дашкевича и Кима – эксперимент чистой воды. Они не стыдятся быть понятными неискушенной публике – и это здорово! Возможно, профессионалы и не назовут это весёлое и увлекательное действо оперой в классическом значении этого термина. Ну и ладно! Публика всё равно будет выходить из зала, мурлыча себе под нос арию Маши. Или Городничего. А может, и Хлестакова. Ведь по меткому замечанию Владимира Дашкевича – все мы немножко Хлестаковы. 

Виктория ПЕШКОВА