ПОЭЗИЯ

Глеб ГОРБОВСКИЙ


ПЕПЕЛ

В стихах была борьба, отвага,
удача – ведьмой на метле!
…Испепелённая бумага
лежала – трупом – на столе.

Стихи сгорели… Молча, сами –
без применения огня.
Они трещали словесами,
от коих в мыслях – толкотня.

Они свистели, точно пули,
ломились в душу, не спросясь,
но сердца – так и не коснулись,
истлели, в пепел превратясь.

ПРОЩАЙ, ЗИМА

Прощай, зима! Ярись, январь,
вращайся снежной каруселью…
За дверью – март, весенний враль,
способный выстрелить метелью.

О, этой жизни месяца, –
я наблюдал их сны и танцы.
И каждый – своего лица –
носил белила и румянцы.

Прощай, зима… Но и – вернись.
Продли печали и восторги.
…Ведь жизнь – на то она и жизнь –
а не казённый иней в морге.

ВРЕМЕЧКО

Остановилось время. На часах.
Подзавести? Или – чихнуть на время?
Всё то же солнце бдит на небесах,
всё то же бродит по планете племя.
А может, времени в природе нет?
Его ведь не пощупать, не понюхать.
…Прошу прощения за неуместный бред –
в моих мозгах случилась заваруха.

Подзаведу! Пусть стрелочки спешат,
колёсики вращаются зубасто,
секунды и столетья мельтешат…
Ведь времечко над душами – не властно.

***
Жил себе, не тужил – не богато, не бедно,
растворяясь бесследно в родимом народе…
Я уже отслужил и заутреню, и обедню,
и вечерню, и всенощная на исходе.

Клокотало сердчишко от всяческих неприятий.
Иногда заносило – то в дебри, то в бездны.
Наконец – приустал. Не волнуйся, приятель.
Оглянись – улыбнись… Благородно, любезно.

Ведь судьба и тебя иногда целовала.
Красотою дарила сторонка родная…
Под завязку наелся… А душеньке мало:
повторила бы путь, хохоча и… стеная.

***
Не сеем, не пашем,
но всё ещё пишем –
о вашем, о нашем,
о нужном и лишнем.
Сходить бы в церквушку,
да ноги не тянут…
Обнять бы подружку,
да рученьки вянут.
Увидеть бы речку,
душистые грядки…
И ныне, и вечно –
любить без оглядки!

***
Питая душу витаминами
добра и зла – смотрю в себя,
как в зал, увешанный картинами,
остатки разума слепя.

Пестрят портреты персонажами,
кричат сюжеты бытия,
и стены выстланы пейзажами –
их обожала жизнь моя.

Клочок тайги, долина бледная,
на небо – горная тропа…
И птичка в небе, неприметная,
как вся моя… чирик-судьба.

***
Недомогание… До кружечки
не дотянусь, не до-ммогу…
Трещит нога, головка кружится,
согнуто тулово в дугу.

Недомогаю… В пальцах ручечка
не держится: письму – каюк.
Всего меня сломало, скрючило.
Сейчас бы к матушке – на юг!

Туда, где горы в море сброшены,
туда, где матушка жила, –
к её могилке неухоженной,
дабы очиститься от зла…

***
Восстанавливаюсь, как город
после бомбёжки или – землетрясения.
Ветерок, что забрался за ворот, –
ощущаю, как признак спасения.

Восстанавливаюсь, словно отлучник,
не от церкви – от жизни бренной.
Посмотрю за окно – и уже лучше:
там весна копошится и воздух отменный.

Восстанавливаюсь, как зимний –
не дворец, а продукт выживания.
…Доля горькая, испроси мне
у Всевышнего – оправдания.

***
Не стоял за конторкой,
не судил, не рядил,
не питался икоркой,
пил не только этил.

Если, шаря руками,
я с трибуны вещал, –
обходился стихами,
ну а чаще – молчал.

Не указывал смертным,
где их правда и путь.
Жил банально, инертно
и бессмысленно чуть.

Стосковался по вальсу,
одичал… Ну и пусть.
Не всегда улыбался,
а сейчас – улыбнусь.

КОПИЛКА

Неисчерпаема копилка
деяний, очертаний, лиц…
Милы нам люстра и коптилка,
дрожанье губ и ягодиц.

В копилке нашей – дни рожденья
и нисхождения во гроб;
явь и похмельные виденья.
Персты, упавшие на лоб.
Родня в копилке и Россия,
война, свобода и тюрьма…
И небосвод, бездонно-синий,
и ослепительная тьма.

САМОСУД

Не ощущаешь жизни ритма,
не слышишь гимна Бытия?
Так – полосни по венам бритвой, –
твоя иссякла колея…

Не отличаешь дня от ночи,
ромашку лютиком зовёшь?
Так и закрой навеки очи,
не суетись, едрёна вошь!

Так я терзал себя моралью,
пытался дух растормошить.
…Жизнь оставалась магистралью
для тех, кому хотелось жить.

БУДЬ!

«Мы люди, а не пешки», –
сказал себе старик.
Купил в ларьке пельмешки
и бороду подстриг.

Прочёл письмо от внука
четырнадцатый раз.
И не издал ни звука,
когда вдруг свет погас.

Перегорела лампа
под рёбрами – в груди.
Смерть наложила лапу,
но дед шепнул: «Свети!»

Плеснул винца в стакашек,
и воспылала грудь!
И стал старик бесстрашен.
И смерть сказала: «Будь!»

ПОД МИКРОСКОПОМ

Исследуя себя под микроскопом,
я обнаружил веры пузырьки,
а также – разумения микробы
и клеточки зелёные тоски.

Потом наткнулся на спираль гордыни,
на пыл греховный в русских сапогах.
И вдруг узрел неясное поныне,
волшебное свечение в мозгах!

Так я наткнулся на следы от Бога,
и воспылала душенька моя:
под микроскопом, по науке строго –
любовь звала на праздник Бытия! 

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ