НАУЧНАЯ СРЕДА

До середины прошлого века в генетике главенствовала теория, согласно которой наследственность определяется исключительно ядром клетки. Наследственная «идиоплазма», согласно А. Вейсману и Т. Моргану, передаётся неизменной из поколения в поколение, и на неё не влияет внешняя среда. Из чего следовало, что «мы не являемся родителями своих детей»!

Овечка Долли стала первым животным, появившимся на свет в 1997 году в результате клонирования, ядро в яйцеклетке её матери заменили ядром из клетки, взятой из вымени другой овцы. Яйцеклетка стала размножаться и произвела на свет овечку, которую назвали в честь популярной американской певицы по имени Долли Партон. Но прожила овечка недолго: животное усыпили на фоне преждевременного старения и прогрессирующего заболевания лёгких. Прожила Долли всего 6 лет, тогда как обычные овцы живут вдвое дольше. Сегодня клонированием уже никого не удивишь, хотя, по мнению специалистов, «у клонов наблюдается огромное количество физических отклонений, и даже если они кажутся здоровыми, это ещё ничего не означает».

Почему клоны столь нежизнеспособны? Одно из объяснений в том, что не только ДНК (дезоксирибонуклеиновая кислота) клеточного ядра ответственна за генетику, но также цитоплазма, внутриклеточная среда, в которой «плавает» ядро. Это доказала американка Барбара Мак-Клинток, за что ей 1983 году присудили Нобелевскую премию. Крупнейшее открытие! Объясняет передачу от одних бактерий к другим устойчивости к антибиотикам и многое другое! Однако для российских граждан послевоенного поколения это ещё открытие личного свойства, потому что Мак-Клинток подтвердила теорию Т.Д. Лысенко… Ведь «сталинский академик» (или «народный академик» – его так тоже называли) доказывал, что наследственные признаки связаны со всей клеткой в целом, а не только с её ядром, из чего вытекает, что внешняя среда влияет на наследственность. Хотя не он один это утверждал, до него Дарвин, если иметь в виду его теорию пангенезиса, а прежде – Ламарк. Влияние внешних воздействий на наследственность доказывал И.В. Мичурин, и Т.Д. Лысенко его поддержал на основании собственного опыта по «яровизации»: изменению свойств и урожайности растений под влиянием охлаждения. Однако теория Лысенко в 30–50-е годы шла вразрез с господствовавшими тогда взглядами.

О вкладе Т.Д. Лысенко с учениками в практику сельского хозяйства достаточно информации в Интернете, и академик Н.П. Дубинин в книге «Вечное движение» этот вклад резюмирует словами: «Агротехнические решения Лысенко спасли сельское хозяйство СССР». В том же Интернете не меньше, чем о достижениях, находим материалов о травле Лысенко. Обвиняли его в невежестве (даже сегодня в мемуарах пишут, что он якобы не знал разницы между соляной и серной кислотами, то есть будто бы не учился в школе), обвиняли в фальсификации результатов экспериментов, что культурные растения способны порождать свои сорняки, а рожь можно превратить в пшеницу. Последнее Лысенко действительно утверждал под впечатлением своих селекционных успехов. К сожалению, новые сорта полезных растений не производили впечатления на Академию наук СССР, где с 60-х годов тон задавали физики-атомщики, и там с позором заваливали кандидатуры, предлагаемые Лысенко (притом едва не в лицо заявляли, что по его навету пострадал генетик Н.И. Вавилов).

Но овечка Долли умерла, а раньше умерла та генетика, которую с избыточной страстностью критиковал Лысенко. Законы Грегора Менделя, детализированные Морганом, оказались точны лишь для гороха, на котором экспериментировал первооткрыватель этих законов – любознательный богемский монах. К концу XX века генетику всё более замещает молекулярная биология, роль внешних факторов изучает эпигенетика, и мы стали частично родителями своих детей! Конечно, плохими: как не вспомнить классическое aetas parentum pejor avis tulit nos nequiores («поколение отцов, хуже дедовского, породило нас ещё негоднее»). Подойдёт и другой афоризм: nos nihil magni fecisse, sed tantum ea, quae pro magnis hahentur, minoris fecisse («мы ничего не сделали великого, но только обесценили то, что считалось великим»).

Вина и беда Лысенко заключена в том, что он старался увязать полученные им результаты с марксистской теорией о возможности перевоспитания людей. Последнее оказалось иллюзией. Теперь-то мы знаем, что были и остались в массе совками (сегодня, правда, новыми совками наряду с новыми русскими): вроде той овечки, которой пересадили чужое ядро, но вокруг плазма-то своя, родная, сформированная тысячелетней средой. (Не оттого ли – если позволительно пошутить – укороченная продолжительность жизни у наших мужчин?) Причём подобные «клоны» населяют «эту страну» давно. Достаточно вспомнить, как студенты в своё время освистали великого историка В.О. Ключевского за то, что тот написал сочувственный некролог Александру III, в котором отметил, что с его правления на Западе признали достоинства русской культуры («как только язык повернулся сказать такое!»). Пушкин, как известно, утратил часть популярности, когда перестал писать провокационные стихи и, «оклеветанный молвой», можно сказать, спровоцировал роковую дуэль. С точки зрения совка умнее было бы поэту сочинить что-нибудь эдакое во вкусе широкой публики, из-за чего его б посадили и он бы умер в тюрьме. Тогда и славы б прибавилось, и церковь могла поминать не как раскаявшегося убийцу (ведь смерть на дуэли приравнивается к самоубийству, а самоубийство – к убийству).

Совки в революционные эпохи всегда на коне. Французский Конвент в 1794 году осудил на смерть Лавуазье. «Всего мгновение потребовалось им, чтобы срубить эту голову, но будет мало столетия, чтобы дать вторую такую же», – заметил по этому поводу другой великий француз, математик Лагранж. Характерно, что, когда в защиту Лавуазье раздался голос: мол, он великий химик, – в ответ председатель суда заявил: «Революции не нужны химики!» (по другим версиям, «революции не нужна наука» и «республике не нужны учёные»). В 20-е годы прошлого века с этим полемизировал К.А. Тимирязев, что представлялось странным и абсурдным, зато тезис якобинца-маргинала подтвердила не словом, а делом наша последняя революция.

В отличие от Т.Д. Лысенко два других столпа советской прикладной науки, И.В. Курчатов и С.П. Королёв, не подвергались поношению. Может быть, оттого, что их засекреченных имён не знала «широкая общественность»? Фамилия же президента АН СССР М.В. Келдыша острословами обыгрывалась: «Выкелдыш» – ещё самое пристойное. Ну и у всех было на слуху «зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей». Получается по Лысенко (или по Гегелю?): культурные виды порождают свои сорняки?

Эксперты по прошествии времени считают вклад Т.Д. Лысенко в науку, и тем более в практику, большим, чем, например, И.П. Павлова. Но наш великий физиолог и нобелевский лауреат держал фигу в кармане против властей, за что его, возможно, отравили; но, с другой стороны, его репутация осталась безупречной. Лысенко же умер своей смертью, фиги у него не было, зато совки ею ткнули его так, что мало не показалось. Снятый со всех постов за то, что не поддержал хрущёвские сельскохозяйственные авантюры, затравленный «народный академик» кричал: «Я не убивал Вавилова!» Сегодня, когда наше общество вроде бы смирилось с тем, что репрессии сильно преувеличены, придётся признать: Лысенко не имел отношения к тем репрессиям, хотя, как и факт их преувеличений, воспринимается с некоторым недоумением.

Такие же чувства у многих должна вызывать информация о том, что погибший в тюрьме Н.И. Вавилов крайне мало сделал для науки и практики, зато много путешествовал, заводил на Западе знакомства, имел там счета в банках («но кто об этом не мечтает?»). И растрачивал государственные средства без отдачи. В.И. Пыженков в брошюре «Н.И.Вавилов – ботаник, академик, гражданин мира» пишет: «Подлинно всемирную известность доставили ему не его научные открытия при жизни, а его трагическая смерть».

Михаил АНОХИН, профессор, доктор медицинских наук