СОБЫТИЕ

«Художников Маковских» во всей их красе и разнообразии демонстрирует ГРМ

Русский музей привык радовать любителей изящных искусств тематическим разнообразием своих выставок. Тут и стремление охватить целые стилевые направления (экспозиции, посвящённые русскому романтизму, символизму, импрессионизму, неоклассицизму), оригинально взятый мотив (красный цвет или образ дороги, «пути-перепутья» в русском искусстве), наконец, обширные монографические выставки.

К числу последних относится и одна из тех, что развёрнуты в Русском музее сейчас, при том что посвящена она не одному «отдельно взятому» мастеру, но целой художественной династии. Выставка «Художники Маковские» пользуется большим успехом у посетителей. Что ж, наглотавшись актуального искусства и постмодернистских «сарказмов» – до состояния полной эстетической сытости, – широкий зритель, похоже, изрядно соскучился по реализму и академизму, которые когда-то казались столь надоевшими, скучными, безнадёжно устаревшими.

На первом этаже корпуса Бенуа зрителя приветствует портрет основателя династии – Егора Ивановича Маковского, служащего Экспедиции кремлёвских строений, коллекционера, одного из учредителей натурного класса, который позднее вырос в славное Московское училище живописи, ваяния и зодчества. В его доме, где любили собираться К. Брюллов, М. Щепкин, А. Гурилёв, всё способствовало творческому вдохновению. Портрет написан в тропининской манере (в руках – гитара: все Маковские были  и музыкально одарены) и принадлежит кисти старшего сына Егора Ивановича, тогда ещё юного, а вскоре столь прославившего фамилию Константина Маковского (1839 – 1915).

Этот блистательный мастер парадных портретов и боярских сюжетов, наружностью и виртуозностью кисти напоминавший Карла Брюллова, да его младший брат Владимир, мастер передвижнической бытовой жанристики на грани анекдота, – вот, пожалуй, те имена и та «типология», с которыми в первую очередь ассоциируется у нас имя собственное – Маковские. Однако выставка наглядно демонстрирует, насколько семья была и разветвлённой, и яркоодарённой.

Расположение картин и графических листов подчинено логике и хронологии, правда, весьма ненавязчивой. Номером первым – и по старшинству, и по известности – выступает, конечно же, великолепный Константин. Когда-то прочно прописанный по ведомству «салонного академизма», здесь он представлен не только большим стилем «русской оперы» («Поцелуйный обряд», «Минин на площади Нижнего Новгорода…»). Не только роскошью парадного блеска маэстрийных портретов – будь то изображения прекрасной молодой второй жены и красивых (прямо до сладости) деток или высшей знати империи и самих августейших Романовых. Организаторы выставки напоминают нам, что Константин Маковский вместе с  братом Владимиром был одним из основателей передвижничества: написанное ещё в 1869-м монументальное «Народное гулянье…» и крестьянские образы, правда, тронутые флёром академического понимания красоты, – «Дети, бегущие от грозы», 1872  (они вынесены на плакат выставки), красочные малоросски, прекрасногрудая «Жница», кормящая в поле младенца, «Селёдочница», столь похожая на итальянок Кипренского и Брюллова. А рядом замечательные своим реалистическим звучанием акварельные иллюстрации к «Мёртвым душам».

Владимир Маковский (1846 – 1920) наиболее знаком старшему поколению посетителей, воспитанному на главенстве передвижнического реализма. Он по-прежнему притягивает глаз глубоким драматизмом и сдержанной живописностью своих самых известных двухфигурных композиций –  пронзительным «Свиданием», печальным предпленэрным «На бульваре».

Но для молодых кажется уже непривычной такая подробная сюжетность маленьких новелл в живописи – «Любители соловьёв», «В приёмной у доктора», «Варят варенье» (последнее, сейчас вдруг подумалось, – ни дать ни взять иллюстрация к знаменитому розановскому ответу на извечный русский вопрос: «Что делать?»). Бытописательству В. Маковского в целом свойственен «тенебризм», которому были столь привержены русские современники французских импрессионистов. Но рядом – почти «обесцвеченный пленэр» «Ночлежного дома», поражающего современностью образов бездомных бедняков, и по-академически «нарядные» крестьянские дети.

Для того чтобы мы не забывали о пересечении стилей и манер, в залы с картинами Владимира Маковского вкраплены откровенно салонные работы Константина. Эта салонность становится почти невыносимой в монументализированных «Русалках», устремляющихся в небо какой-то демонически-эротической «лествицей», или в «Офелии», созвучной грёзовским страдающим отроковицам. Поражает «семирадская» виртуозность восточных сюжетов К. Маковского. И тут же рядом со сверкающей салонностью – «Похороны жертв Ходынки» Владимира Маковского, где натурализм носит отчётливо академический оттенок.

Далее идут их дети, внуки и даже внучки. Среди них, например, Александр, старший сын В. Маковского, ученик Репина и студии Кормона в Париже (где подолгу работал, кстати, и Константин Маковский). В своём женском портрете «Радостный май» сакраментального 1913 года написания он выступает типическим мастером декоративно-красочного модерна. А вот жестокий натурализм «Войны» (1922) – сестра милосердия среди окровавленных тел – своего рода поздний передвижнический ответ на немецкие послевоенные картины. Невольно вспоминается недавнее сильное впечатление от впервые экспонированного группового портрета русских офицеров времён Первой мировой (1917 года написания!) кисти В. Шухаева на интереснейшей выставке неоклассицизма в ГРМ.

…Значительно раньше своих братьев умерший Николай Егорович, архитектор, путешествовавший с Константином на Ближний Восток, писавший виды городов (прелестная панорама центра Москвы 1880-х годов – картинки невозвратимого облика Первопрестольной). Сестра Александра Егоровна – одна из первопроходцев женского художественного ремесла в России, живописец, офортистка, работы которой покупали и Павел Третьяков, и великий князь Константин (К.Р.).

Наконец, младшее поколение плодовитой семьи. Долгожительница, почти как и мать, Елена Константиновна (в замужестве Лукш). Такая же многодельная – и скульптор, и иллюстратор, учившаяся у Репина и в школе Тенишевой, у Матэ и Беклемишева. Жена австрийского скульптора, жившая в Вене и Гамбурге, родившая трёх сыновей, два из которых тоже стали художниками. В этом же зале рядом с портретами её кисти отца и брата Сергея – замечательные фотографии: Константин – русский барин a la Шаляпин; Владимир, работающий над портретом императрицы Марии Фёдоровны в рост по фото времён её молодости.

А вот и хорошо знакомый всем ценителям мемуаристики, поклонникам Серебряного века Сергей Маковский. Петербуржец, парижанин, эстет, издатель, участник «Мира искусства», основатель журналов «Старые годы» и «Аполлон». Кто из «посвящённых» не зачитывался его воспоминаниями «На Парнасе Серебряного века». В самом его образе, запечатлённом кистью сестры Елены, кажется, отразился весь дух и стиль эпохи ар-нуво. Прекрасный юноша, кажется, тоже не знал, на каком пороге / Он стоит и какой дороги. / Перед ним откроется вид. Но в отличие от другого персонажа эпохи был наделён фамильным счастливым долголетием, переступив из «календарного» – в «настоящий ХХ век», вплоть до его бурных шестидесятых.

От «Маленького антиквара» К. Маковского, изображающего юного Сергея, будущего эмигрантского мемуариста, до внучек Владимира Маковского, ставших исследовательницами древнерусского искусства уже в советское время, пролегает увлекательная и поучительная история династии русских дворянских интеллигентов. По-разному, но честно служивших своему призванию, не ронявших достоинство высокого ремесла.

На фоне размывания всех и всяческих критериев, чудовищной игры на понижение – культуры, образования, самого человеческого достоинства – какой пример для подражания! Хорошо бы водить на подобные выставки не только организованные группки школьников или интуристов, но и спецгруппы «социально ответственных» бизнесменов. А вдруг пример отца-основателя династии Маковских натолкнёт их на какие-нибудь вдохновляющие заждавшееся общество мысли?

Мария ФОМИНА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ