КЛАССИКИ

В дни 135-летия со дня рождения великого сына Абхазии в Сухуме, там, где он похоронен, был торжественно открыт новый памятник Дмитрию Гулиа. Автор – известный скульптор Станислав Иванба.

На этом месте стоял гранитный, монументально-грациозный памятник, который 45 лет украшал столицу Абхазии. По общему мнению, он был одним из лучших литературных памятников в СССР. Однако во время грузинской оккупации Сухума памятник был расстрелян и изуродован, отчего и возникла необходимость установить новый.

…О Дмитрии Гулиа сказано и написано немало. Но говорить и писать о нём можно бесконечно – потомкам и культуре в самом широком и глубоком смысле этого слова он оставил колоссальное наследие. Разгадать, понять всю масштабность его деяний – дело ещё не одного поколения.

С самого детства ему пришлось испить горькую чашу народной трагедии, оказавшись в четырёхлетнем возрасте на чужбине, в Турции. Туда, как и большинство абхазов, была изгнана его семья. Вернувшись на родину, родные Д. Гулиа с большим трудом устроили его в Сухумскую городскую школу. После её окончания, в 17-летнем возрасте, он вместе со смотрителем школы К. Мачавариани подготовил и выпустил в свет в 1892 году «Абхазскую азбуку. Десять заповедей. Присяжный лист».

В 1907 году Д. Гулиа издаёт сборник «Абхазские пословицы, загадки и скороговорки», принимает самое деятельное участие в работе Комиссии по переводу религиозной литературы на абхазский язык, благодаря чему на этом языке «заговорили» христианские книги: «Требник» (1907), «Божественная литургия Иоанна Златоуста» (1907), «Важнейшие праздники православной церкви» (1910), «Нотный обиход абхазских литургийных песнопений» и, наконец, новозаветное «Святое Евангелие» (1912).

Начало второго десятилетия XX века для Абхазии ознаменовано двумя важнейшими историческими событиями, ставшими точкой отсчёта в её истории. Первое – разрушительное. Стихийное бедствие в 1911 году – выпадение небывалого снега – повлекло за собой большие потери и жертвы. Второе – событие культурного характера,  оказавшее созидательное воздействие на дальнейшую историю народа. Им стало издание Д. Гулиа первого поэтического сборника «Стихотворения и частушки» (1912). Ни в коем случае не преуменьшая роли всей печатной продукции на абхазском языке, сыгравшей важную подготовительную роль для зарождения и становления собственно абхазской художественной литературы, можно смело утверждать, что именно первая книга Гулиа стала качественно новым, этапным явлением. С неё берёт начало утверждение литературных традиций абхазского народа.
В стихах этого сборника подняты важнейшие этические вопросы человеческого бытия. Причём осмыслены они в полной гармонии с господствовавшим в то время народным мировоззрением. И, что важно, морально-нравственное содержание произведений вполне соответствовало сознанию читателя.Но это не значит, что стихи Дмитрия Гулиа того времени были прямолинейными, назидательно-дидактическими. Анализируя одно из стихотворений этого сборника и отмечая зрелость его ранних произведений и очевидность в них ярко выраженного личностного начала, известный критик В. Кожинов писал: «Только что начали вырабатываться поэтический стиль и самые принципы абхазского стихосложения, но тут же сразу возникает в стихе сложный, полный драматизма смысл. Даже не верится, что это одно из первых творений рождающейся литературы».

В 1913 году Д. Гулиа издаёт свою вторую книгу «Переписка юноши и девушки», впитавшую в себя всё богатство народного юмора. Однако, несмотря на тесную связь творчества писателя с народной жизнью и с её духовной составляющей – фольклором, его произведения всё же изменяли у читателей и слушателей взгляд на мир. Прежде всего, он пытался донести до сознания людей мысль, что только через образование, путём просвещения можно обеспечить достойное существование в этом мире. Как человек весьма требовательный к себе, автор эту миссию – просвещение народа – с честью выполнял во всех своих начинаниях.

В 1919 году выходит первая абхазская газета – «Апсны», редактором которой становится Д. Гулиа. В течение двух лет читатели получили 85 номеров. На страницах этой газеты редактор выступает как поэт, писатель, публицист, но что ещё важнее – здесь состоялись литературные дебюты многих  писателей, которые в последующем займут своё место в абхазской литературе: И. Когониа, И. Папаскир, М. Лакрба, М. Хашба, О. Демерджипа, Д. Дарсалиа.

Примечательно, что все они были учениками Д. Гулиа в Сухумской учительской семинарии, где он вёл курс абхазского языка. В результате его наставнической деятельности только за два года (1919–1921) было издано 11 книг на абхазском языке! Все произведения, включённые в эти книги, первоначально публиковались в газете «Апсны». Если до начала её издания число пишущих на абхазском языке исчислялось единицами, то авторами газеты становятся более 70 человек.

С установлением советской власти в Абхазии он издаёт серию книг по истории и этнографии Абхазии и абхазскому языку: «История Абхазии» (1925), «Божество охоты и охотничий язык у абхазов» (1926), «Материалы по абхазской грамматике» (1927) и др.

Известный учёный-лингвист Н. Марр писал: «Бесспорный факт, что до сегодняшнего дня никто в таком масштабе, как Гулиа, не интересовался одновременно прошлыми судьбами и настоящим бытом Абхазии, ни один учёный ни в Европе, ни на Кавказе… не удосужился и не скоро удосужится для составления работы, по глубине искреннего интереса подобной той, которая уже готова у Д. Гулиа».

В 30-е годы он вновь возвращается к литературному творчеству. Из всех произведений того периода можно выделить роман «Камачич», который публиковался в журнале «Апсны капш» («Красная Абхазия»). Автор справедливо предпослал данному произведению подзаголовок «Из быта абхазов», ибо в ней полнокровно изображена абхазская действительность дореволюционного периода.

Д. Гулиа работал и творил не покладая рук до конца своего долгого литературного пути. И на всех этапах тема Родины и судьбы народа занимала в его творчестве центральное место. В ответ на ложную интерпретацию грузинскими историками исторического прошлого Абхазии он, будучи уже глубоким стариком, создаёт стихотворение «Вот, кто я…» (1957). Там, отвечая на вопрос журналиста, поэт, в частности, говорит:

Я – …Сын земли. Точнее – сын абхазский
и потомок тех, кто отгонял
от Кавказа воинов арабских,
голову перед шахом не склонял.
По наречью – люди Адыгеи
и черкесы – это братья мне.
Я потомок тех, кто не сгорели
за тысячелетия в огне…
Я – абхазец!
Сын родных ущелий,
сын земли,
где пращуры лежат.
Всякий,
кто идёт к добру, как к цели,
близок мне,
как будто кровный брат!

Конечно же, жизнь людей, а тем более людей творческих, гораздо сложнее любых схем. И судьба Д. Гулиа не исключение. На своём многотрудном жизненном пути он неоднократно оказывался между беспощадными жерновами исторических обстоятельств. И поэтому ему не всегда удавалось делать и писать то, что хотелось. Иногда приходилось и отступать от своих принципов. По этому поводу верную, на мой взгляд, оценку даёт один из исследователей его творчества Ш. Салакая. Говоря о роли «патриарха литературы» и месте в сложнейших исторических условиях, он отмечает: «Такое особое положение Д. Гулиа обязывало его к нестандартному, неординарному образу действий: любой свой поступок, любой шаг он должен был трезво, хладнокровно продумать, все­сторонне взвесить и точно сбалансировать, а не идти напролом, в лоб. Причём такие требования предъявлялись именно к нему как к неофициальному, неформальному лидеру нации и не к кому-либо иному. В противном случае обвинения против него, в отличие от любого другого члена общества, пусть даже самого высокопоставленного, могли обернуться непоправимой трагедией не только и не столько для него персонально, сколько для его народа в целом».

Культурно-историческое наследство, оставленное Д. Гулиа потомкам, несомненно, помогло преодолеть очень серьёзные испытания последних лет, когда на карту в очередной раз была поставлена дальнейшая судьба народа. Теперь, когда великая Россия признала нас как состоявшееся государство, мы снова получили возможность заняться созидательным трудом, хотя испытание свободой тоже дело не из лёгких… Но и здесь нам поможет пример великого Дмитрия Гулиа.

Василий АВИДЗБА, директор Абхазского института  гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа

Дмитрий ГУЛИА

Рыбак

Он, словно из пены рождённый,
На берег сошёл опалённый.
Как парус, его борода
По ветру летает, седа.
Удачлива ловля ночная,
И рыба за ним, как ручная,
Бежит, залучённая в сеть,
В песке серебром заблестеть.
Глядит он на море — и море
В его отражается взоре,
И волны, послушней собак,
Ступни твои лижут, рыбак,
Смирились, покорные силе.
А смертью давно ли грозили?
Он смело глядел ей в глаза,
Когда бушевала гроза.
Ни бурь не страшась и ни грома,
Рыбак — он ведь в море как дома.
Ты в море уходишь опять —
Позволь твою руку пожать!

Перевод  В.  ЛИФЧИНЦА

Песня пастуха

Я в горах побывал, где играл на свирели пастух,
Эта песня простая мне тешила сердце и слух.

Вот он свой ачарпын осторожно подносит ко рту,
И чудесная песня стремится набрать высоту.

Ветерок пастуху подпевает, листвою шурша.
Как свежо, и прохладно, и тихо в тени шалаша!

В деревянную кружку старик наливает вино.
На свету загораясь, играет и рдеет оно.

Виноградом и сыром старик угощает меня.
Он поёт, и в глазах его столько живого огня!

Черноглазый подпасок вблизи разжигает костёр,
И мальчишеский взгляд не по-детски пытлив и остёр.

Тонкорунные овцы на горном пасутся лугу.
«Для желанного гостя я песню одну берегу, —

Он сказал, улыбаясь, и трубку набил табаком.—
Видишь солнечный край? Он тебе с колыбели знаком.

Весь в плодах и цветах, он похож на сияющий сад.
А давно ли враги выползали из волчьих засад,

Предавая огню наши пастбища и города?
И гудели леса, и окрасилась кровью вода.

Нашим светлым садам  не видать бы вовеки весны,
Если б не были волею партии мы сплочены.

Погляди-ка отсюда на наше родное село,
Как оно расцвело. Там и ночью осенней светло.

Издалёка по трубам в деревню доходит вода.
Отовсюду нам вести приносят туда провода.

Двухэтажная школа стоит у подножья горы,
И оттуда доносится радостный смех детворы.

Семерых сыновей на своём воспитал я веку.
Сколько радости светлой приносят они старику!

Старший сын — председатель Совета в соседнем селе,
А второй — агроном, искушённый в своём ремесле.

Третий сын мой — писатель. Он песни слагает, как ты,
А четвёртый парит в небесах, не страшась высоты.

Пятый сын мой — лесничий. Шестой у меня — садовод.
Ароматным его апельсинам дивится народ.

Бороздит неустанно  морские просторы седьмой.
Повидаться с отцом приезжает он в горы, домой».

Перевод Л. ДЛИГАЧА и В. ПОТАПОВОЙ