ЭПИТАФИЯ

Я попросил Тонино показать его рабочий кабинет. Он сказал:

– Хорошо.

Он иногда вставлял в свою речь русские слова, но обычно с осторожностью, как человек, который знает цену слову и стесняется говорить на неродном языке, понимая, что какие-то шероховатости всегда неизбежны. А тут я ещё заметил ироничную улыбку в его глазах. Вскоре я понял её причину.

Мы стали подниматься вместе с ним и Галиной Илларионовой по узенькой лестнице на второй этаж его дома в Пеннабилли, где они жили с женой Лорой. На стенах висели картины небольшого размера – и его собственные, и подаренные ему, а также фотографии. Среди них фотография Параджанова с его дарственной надписью.

Мы попали в маленькую комнату: письменный стол у окна, стул, по бокам книжные шкафы. Оказалось, это и есть его любимый «рабочий кабинет». Не знаю, не измерял, но площадь его наверняка была не больше десяти квадратных метров.

– Вот здесь я и люблю работать, – перевела его слова Галина. – Видишь, какой красивый вид из окна.

Вид был очень красивый: роскошная зелёная долина, изумительные очертания холмов вдалеке, лёгкая дымка, бездонное небо.

– А почему такой маленький?

– Тут была одна комната, побольше. Но я попросил сделать перегородку. Не люблю работать в большом пространстве. Мысли куда-то улетают. А потом ищи их, – ответил Тонино и погладил поднявшегося вслед за хозяином любимого пса по имени Бабá (подарок Антониони).

– Ну вот, – продолжил он. – Теперь можете посмотреть дом, сад, Галя и Лора всё покажут. А я поработаю. Перерыв мой закончился.

Спустившись с нами в сад, он направился в мастерскую, просторный, с картинной галереей дом по соседству. Там его ждал какой-то художник – Тонино терпеть не мог простоя в работе и пустопорожних разговоров. Ему на тот момент было 86, и, как сказала Лора, он «держит счёт каждой минуте».

Мы прогуливались по усадьбе, а рядом всё равно был Тонино. Он был тут во всём. Особо меня поразил в его знаменитом «Саду забытых фруктов» памятник Феллини и Мазине. Как его назовёшь памятником? Это небольшой высоты два цветка из бронзы на круглом плоском каменном постаменте. Когда поднимается солнце, отражения цветков начинают сходиться, пока не сливаются в поцелуе. А потом расходятся – до следующего восхода солнца. В отражениях цветков легко угадываются профили Мазины и Феллини. Тут были поэзия, красота, философия. Не знаю, кто бы ещё мог придумать подобное. Как и фонтан, который я видел в маленьком приморском городке. Фонтан называется ковёр-самолёт: мозаичный, кажется, гонимый ветром, гуттаперчевый ковёр словно парит над землёй, одаривая её струями стекающей воды. Это тоже он придумал. Как и ещё много других фонтанов, которые теперь радуют людей. Как и картину «Усатый ангел» в церковке Пеннабилли. Как и удивительный лозунг «Нефть Италии – это её красота». Чего он только не напридумывал! Его одарили в 2004-м титулом лучшего сценариста Европы. Но всякие титулы – это что-то, к нему никак не относящееся. Да и они ему были не особо нужны. Ему и так жилось в радость, хотя и мудрость его была бездонна.

Он очень любил свою Италию, как и Россию, родину его Лоры, Россию с её морозами и вечным бедламом, где у них была в Москве небольшая квартирка рядом с метро «Красные ворота», в которой он тоже придумал и двери с резными листьями, и простые крепкие крестьянские шкафы…

Теперь Тонино Гуэрры не стало. Он был сказочник, фантазёр, невероятный труженик. Он был Поэт. Он как будто заглянул к нам из эпохи Возрождения (к этому, ещё прижизненному, определению он всегда относился с юмором). Но теперь-то всем ясно: таких, как он, уже не будет.

Тонино похоронили в скале над его домом, откуда открывается вид на цветущий миндальный сад и долину реки Мареккья. Так он просил.

Владимир СУХОМЛИНОВ