ПОЛЕМИКА

Два мнения по поводу статей Владимира ЕРМАКОВА «Синдром Фирса». Можно ли «выдавить из себя раба» (№ 8)

Статья В. Ермакова «Синдром Фирса» прикасается к очень захватанной теме: рабы ли мы. Медицинский термин «синдром» часто применяют в метафорах для намёка на болезненность того или иного состояния. Чем же растревожила сердце публициста весна 2008 года? В чём актуальность его литературно-медицинского озарения? 

«Слишком поздно в стране было отменено крепостное право», – сообщает автор. В Америке рабство, замечу я, было отменено ещё позже, но всё равно давно – в позапрошлом веке. «Социальная революция (февральская 1917 года) была преждевременной: недоношенная демократия не пережила первого же серьёзного кризиса власти», – считает он. А какие и кем положены сроки на полноценное вынашивание демократии в аграрных странах, занимающих бесподобную территорию? «Гражданская война поубивала наиболее активных граждан, а в уцелевших обывателях убила всякие гражданские чувства». А откуда же взялись в таком случае «наиболее активные граждане», столь мощные числом, что их на четыре года войны хватило, да ещё почти сразу после Первой мировой? Граждан-то, по В. Ермакову, у нас быть не может. Короче, нужен «новый человек»?
 
Человек рождается свободным, считают христиане. Человек в России часто рождается «от Фирса», делает открытие В. Ермаков. Жизнеутверждающая встреча этих тезисов в одной голове может действительно привести к синдрому с катастрофическими симптомами – не будем рисковать.

Над темой рабства вот уже более двадцати лет вьётся образ доктора А.П. Чехова с каплями раба. Стало нормой разговор о рабскости начинать (как это и сделал В.Ермаков) с Чехова – интеллигента, классика и пр. Это абсолютно несправедливо. Инновация с Фирсом и его наследниками – опять камень в сторону Антона Павловича. Позвольте же заступиться за великого писателя, никогда не имевшего в виду то, что ему приписывают. 

Чехов как человек, по его собственному признанию, испытывал автобиографофобию. Авторский неологизм Чехова. Не тянуло его выдавливать что-либо откуда-либо и тем более демонстрировать результат. Известные источники капли – его письмо к Суворину и записка к брату Александру – могли бы навсегда остаться в анналах как не самые существенные для понимания Чехова-человека, поскольку в письмах речь идёт о сюжете для рассказа, а не личные подробности. Но в 1985 году в СССР началась перестройка с ускорением и гласностью. Интеллигенция, не слишком полагаясь на ускорение, очаровалась гласностью. Как вы помните, взметнулся шквал текстов, подтекстов, имён, фактов и новых интерпретаций. 

В Московской писательской организации председателем творческого объединения прозаиков был тогда Вячеслав Шугаев. Он часто устраивал поездки писательских групп, дружил с директором Дома-музея в Мелихове, и там проводились интересные совместные акции. Однажды, на втором году перестройки, поехала в Мелихово группа рассказчиков. Светило солнышко, кипел самовар. Сидят прозаики за чаем и рассуждают, как нелегко писать рассказы: сразу писатель весь как на ладони, не спрячешься за романную длину, наличие либо отсутствие мастерства видно именно в рассказе. И Чехова цитируют.

Тут же сидят три журналиста, прихваченные из Москвы, и думают: что писать в отчётах? Так благолепно, бублики, взаимопонимание, всё слишком хорошо – что делать? И тут вдруг Шугаев выдал: знаете, я нашёл письмо Чехова к брату Александру, где Чехов говорит, что посоветовал Суворину написать рассказ про человека, однажды просыпающегося свободным. Вот строки из упомянутого письма к Суворину:
«Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сеченный, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, – напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая человеческая».

Вот на этих словах журналисты двух литературных газет встрепенулись и записали: Шугаев словами Чехова всем посоветовал выдавливать... Третий журналист воздержался от цитирования этих строк в своём отчёте и восстанавливает правду в данный момент. Заключается она в том, что тогда, 22 года назад, журналисты переврали цитату из письма Чехова по-своему и приложили к другому поводу. Возможно, без умысла. Но ввиду лихорадочной перестроечной моды на открытия и обличения получилось то, что получилось, а именно: через неделю после мелиховского репортажа капля раба, сорвавшись с двух газетных страниц, залила медиамир: рабство в капле стало хитом на много сезонов. Таких казусов во времена первобытной гласности было море. 

Со злосчастной каплей (которую, подчёркиваю, Антон Павлович Чехов никогда ниоткуда не выдавливал) произошло точь-в-точь как с одним ярким образным высказыванием Окуджавы. Не помните? Булат Шалвович, выступая по телевизору лет через пять после разлития капли, сказал примерно следующее: я думаю, Моисей для того сорок лет водил народ по пустыне, чтобы вымерли все, кто помнит рабство. Мнение частного лица. Но на следующий же день, цитируя Окуджаву, один тележурналист легко выбрасывает ссылку и пишет: как известно, Моисей потому водил сорок лет… Положительный пример Моисея… Заглянуть в первоисточник журналист не догадался, зато сложилась новейшая легенда, изображающая Моисея практически атеистом.

После «Чехова» и «Моисея» в газетную тему русско-советского рабства включились почти все толстые журналы. В массовое сознание оказалась влита громадная порция вины. А на обиженных воду возят, и с виноватыми можно делать что угодно, не рыпнутся. Так что эпохальное разлитие капли, случайно вырванной из контекста, имело колоссальные экономические и даже геополитические последствия. Не надо усугублять их, гражданин Ермаков. Чехов из себя ничего не выдавливал и никому не рекомендовал этого делать. Ошибка!
«Таких людей, как Пржевальский, я люблю бесконечно», – сказал Чехов. В некрологе, посвящённом Пржевальскому, он написал: «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие... их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу». 

«Естественно предположить поэтому, – писал литературовед А. Турков, – что тип подобных людей в изображении Чехова, в его понимании в какой-то мере воплощает и отражает его собственные идеалы».
Без всяких ёрнических «капель».
Вернёмся к статье В. Ермакова: «Нас не учили индивидуальной свободе и личному достоинству». Простите, а по самоучителю не пробовали? «Отработанный социализмом человеческий материал оказался совершенно не подготовлен к жёстким требованиям открытого общества, основанного на личной инициативе и социальной ответственности», – припечатывает В. Ермаков.
Напомню автору, что в пакет жёстких требований открытого общества включено одно столь жестокое, что оно совершенно непостижимо для русского сердца: не талант важен, а умение предъявить себя. Об основополагающей роли самопрезентации исключительно откровенно писал, например, Фридрих фон Хайек. Не это ли «жёсткое требование» проходит у В. Ермакова под псевдонимом «личная инициатива»? 

На деле, окажись многие наши классики насельниками открытого общества, мы никогда не узнали бы ни их имён, ни произведений: по самопиару не все были доками. 

То, что подразумевает В. Ермаков под открытым обществом, есть не столько царство права и справедливости, но совокупность черт глобализированного капитализма с неизбежной стандартизацией всего, философией лидерства-успеха и болезненной конкуренцией.

В чём же В. Ермаков желает конкурировать с себе подобными? В презентации свежих публицистических идей? В наблюдениях над непримиримой борьбой массового человека за право быть как все, быть маленьким, пошлым, сытеньким и сколько влезет гаденьким? Но это было ясно ещё в Древнем Риме, и сейчас это явление транснациональное, тут все хороши, разве что американские «массовики» обожают себя, а наших В. Ермаков обвиняет. 

На мой взгляд, в нашей публицистике есть куда более животрепещущие проблемы, чем построение генеалогического древа Фирса. Например, попробуйте, коллега, доказать молодым, что Ельцин, призвавший народ «Обогащайтесь!», был неправ и что обещание свободы через деньги было очередной фикцией как для богатых, так и для бедных, такой же фикцией, как свобода через коммунистическое изобилие. Если докажете (только без Антона Павловича, умоляю) – вы мир перевернёте; к лучшему, разумеется. Я к вам в Орёл приеду руку пожать.