ПРОЗА ЭСТОНИИ

Гоар МАРКОСЯН-КАСПЕР

Родилась в Ереване, окончила медицинский институт, несколько лет работала врачом, ныне профессиональный писатель. Автор романов «Пенелопа», «Елена», «Кариатиды», «Пенелопа пускается в путь» и «В Микенах, златом обильных», первые четыре были опубликованы в санкт-петербургском журнале «Звезда», пятый – в журнале «Нева», затем вышли книгами в Москве и Таллине. «Пенелопа» переведена на французский, немецкий, испанский и голландский языки, «Елена» и первая часть «Микен» – на эстонский. «Кариатиды» получили премию Эстонского фонда культуры за 2005 год, «Пенелопа пускается в путь» – лауреат премии имени Юрия Долгорукого.

Кроме того, Маркосян-Каспер – автор сборника стихов, двух книг малой прозы и нескольких научно-фантастических романов.

Они свернули вправо, отшагали несколько сот метров, миновали пьяццу Навона, бросив на фонтаны лишь один короткий взгляд, ещё несколько сот метров, вышли к Тибру, ни в какую погоду не чудному, так что задерживаться у реки не стали, перебрались на тот берег по мосту Святого Ангела и свернули теперь уже влево. Цель этот поход преследовал единственную – проверить, как обстоит дело с очередью в Ватиканские музеи, и если вдруг... Но никакого «вдруг» за очередным поворотом, естественно, не оказалось, наоборот, очередь, огибавшая угол за углом, тянулась чуть ли не до Святого Петра, кажется, год за годом она всё росла и росла, и даже параллельно-опережающий рост цен на входные билеты её не задевал. Словно вода из современных купальников на жарком солнце, улетучивались скидки, как дрожжевое тесто, вспухали наценки за предварительный заказ, за продажу через Интернет, посредники во множестве пристраивались к тучному телу музея, вроде ракушек, облепляющих дно старого корабля, а народ всё ломился на встречу с прекрасным. Марго представила себе, как очередь будет удлиняться дальше, потихоньку обогнёт Ватикан, один виток, другой, третий, не останется места у стен карманного государства, направится к реке, пройдётся по набережной, переползёт Тибр по одному мосту, вернётся по другому... Впрочем, на это всё-таки потребуется не один десяток лет, возможно, весь Рим она захватить не успеет, поскольку в Европе образуется мусульманское большинство, которое простым голосованием введёт свой шариат и возьмётся за ликвидацию противоречащих исламу установлений. Как некогда турки, завоевав Константинополь, закрасили в Святой Софии драгоценные раннехристианские мозаики, так и будущие властители Рима возьмутся за кисти, дабы замазать Сикстинский плафон и станцы Рафаэля. Конечно, всё может произойти и раньше, успешная борьба с детской смертностью вкупе с не менее действенным запретом противозачаточных средств приведёт к логическому финалу, который она иногда прозревала, глядя на волнующееся на экране телевизора море голов, принадлежавших молодым мужчинам, заполнившим мусульманские страны уже, кажется, до отказа. Откуда возьмутся для такого множества народу работа, зарплата и еда? И кто знает, когда они, стихийно или организованно, отправятся на поиски жизненного пространства? Но даже если этого не случится, тех, кто уже в это пространство вселился, будет вполне достаточно... Признаться, раннехристианские мозаики её волновали мало, не в пример итальянским фрескам. И что? Она представила себе, как своим маленьким, хоть и не тщедушным телом пытается прикрыть... допустим, «Афинскую школу», до плафона ей просто не дотянуться... Впрочем, её к тому времени, по счастью, давно не будет. Правда, найдутся единомышленники, вернее, единомышленницы, как ни парадоксально, ей придётся положиться на феминисток, вызывающих у неё ироническую улыбку, до фресок им, конечно, дела будет мало, но есть иные бастионы, которые они, без сомнения, станут защищать. К середине века, когда по демографическим прогнозам, будет пройдена точка невозврата, их число в полиции и армии наверняка перевалит за половину, а скорее, эдак за три четверти, ведь с особенным упорством современная женщина стремится к профессиям и занятиям неженским... Итак, полицейские, солдатки, футбольные команды, хоккейные, сборные тяжелоатлеток, в целом миллионы мускулистых дам вооружатся и бросятся в бой... Европейские мужчины, по горло сытые гендерным равноправием, все эти новоявленные кружевницы... Простите, кружевники, вышивальщики, нянечки и тому подобное, по всей видимости, предпочтут роль зрителя. И вот сойдутся на поле брани две рати – мусульманских мужчин и евроженщин, глядишь, перебьют друг друга, и под удивлёнными небесами останутся два угнетённых класса – женщины-мусульманки и евромужчины... Что дальше? Долгая пауза перед знакомством. Интересно, кто из них первым осмелится проявить инициативу?

И почему бы тебе, Марго, не написать антиутопию, спросила она себя. Такую... полуироническую. Нет, опять-таки нет, никогда,  ни за что она не имела ничего против пресловутого гендерного равноправия, но почему оно должно выражаться в подъёме штанги или разбивании носов на ринге?..  Увы, homo sapiens способен дискредитировать любую, самую что ни на есть распрекрасную идею, от равноправия мужчин и женщин до прав человека, от социального государства до европейского единства.

В младые годы Марго мечтала жить в объединённой Европе... Тогда ещё Евросоюза как такового не было, но существовал Общий рынок, а главное, возможность путешествовать по Европе без виз, странствовать, то бишь перемещаться из страны в страну без путёвок, гидов, посещений райкома партии и милостивого разрешения КГБ, что больше всего Марго и привлекало... Мечтала, в мыслях не имея, что судьба по непонятному капризу возьмёт её за руку и отведёт или, точнее, отвезёт в страну, которая вместе с ней, Марго, вольётся в эту самую Европу со всеми её достоинствами и, что греха таить, недостатками. Нет, идея европейского единства пленяла её и теперь, но воплощение... Взять хотя бы брюссельских бездельников... Никем иным ведь не могут быть работнички, которые, дабы оправдать непомерно высокое жалованье, непрестанно крутят головами в поисках чего бы ещё отрегулировать и в итоге обращают пламенный взор на форму огурцов. Долой кривые огурцы с европейского стола! Спрашивается почему? Можно подумать, речь идёт о подозрительно схожем с двусмысленным овощем органе, искривление которого разрушило бы миропорядок. Ох уже эта общечиновничья тяга к запретительству! Изничтожить нестандартные огурцы! Упразднить лампочки накаливания! Убрать с прилавков молоко с не тем процентом жирности! Вон из ресторанов и магазинов неправильные вина! Долой атомные электростанции! Последнее, правда, в число чиновничьих инициатив ещё не входит, пока это лозунг юродивых, которые хоть и правят миром, однако не в силу законных полномочий, но ведь юродивые тоже порой приходят к власти и начинают буйствовать, вот выиграют где-нибудь выборы и запретят АЭС тут же, немедленно, не дожидаясь, пока появится иная альтернатива, кроме  войн за нефть. Или за растительное масло, сырьё для которого сытые недрогнувшей рукой пускают на биотопливо... Собственно, это всё пустяки, куда больше Марго пугала борьба юродивых за экологию души. Бросившись очищать мир от скверны, опять-таки в их понимании, естественно, проповедники новых ценностей обратили пламенный взор на литературу. Обеззаглавленные «Десять негритят» бедняжки Агатки, преданная остракизму за необъективное изображение неких туземцев Пеппи Длинныйчулок, погруженный в жидкость Жавеля Марк Твен... Лиха беда начало, вообразите себе толпу негров, покидающих американскую литературу, и зияющие в текстах после подобного исхода дырки, нечто вроде швейцарского сыра... или то не он?.. Она уже не помнила, много лет они с Михкелем ели эстонские сыры, те, которые продавали со скидкой, без всяких дырок и без какого-либо вкуса... Даже большевики не додумались ссылать или расстреливать крамольные слова, это достижение целиком принадлежало передовому западному человеку. Чернилопролитное сражение... а затем и краскопролитное, почему бы, например, не  подкорректировать политически «Олимпию» Мане, неприлично ведь, светлокожая валяется на постели, а нег... пардон, та, что чуточку потемнее, прислуживает, взять да и перекрасить лежачую в чёрный цвет, а девушку с цветочками отбелить, ничего особенного, даже великого Микеланджело поправили блюстители нравов, приодевшие его нагой люд... Но бои с красками ещё впереди, а пока чернилопролитное сражение с инакословием... А странно, правда, что на словари пока нареканий нет, на словари, на учебники биологии, в которых написано, что на Земле живут три расы... Впрочем, учебники, может, уже переписали, просто она не в курсе... Об инакомыслии и речи нет, мы пойдём на всё, чтобы защитить наши свободы, главная из которых – свобода заткнуть другому рот...  Спрашивается, чем европейская политкорректность лучше советской цензуры? Нет, одно преимущество у неё, конечно, есть: советская цензура срабатывала «до», а эта «после», что для упрямых авторов достоинство бесспорное, куда приятнее идти в суд с напечатанной книгой в руках, чем беспомощно взирать на рассыпанный набор...

Ох, лучше б они за стилем следили, честное слово! И всё дурно написанное сжигали. Почему бы нет? Свалили б в котельные вместо газа или мазута, книжные магазины сразу бы опустели, входишь – вокруг голенькие прилавки, лишь на одном-двух классика и отдельно пара сиротливых томиков, современная то бишь литература, сразу видно, что к чему, к тому же счета за отопление стали бы поменьше либо люди сняли б с себя свитера и валенки, в Таллине ведь как: счета есть, а отопление не очень. Вспомнив про Таллин, Марго помрачнела, ибо впереди её ждали пилюли с неизбежным антуражем в виде ночных бдений и жестоких диет, потом очередное обследование и ещё много других, похоже на столбы вдоль железной дороги, проедешь один, а на горизонте уже виден другой, и это до конца пути... Но визит в онкологию должен был состояться только через месяц, а пока им предстояло заново обживать холодную, как склеп, квартиру, которую они всю зиму дотапливали электрокаминами, добавляя к неподъёмным счетам за символическое отопление чуть меньшие за электричество, а что делать, они ведь работали дома, греться в офисах, как служивый люд, не могли,  сидеть же за письменным столом, упёршись ногами в арктическую льдину, тяжело... Правда, это касалось в основном Михкеля, она вела свою борьбу за стиль, забравшись с ногами на диван.

А к стилю Марго относилась трепетно. Она любила длинные текучие фразы, текст, написанный короткими предложениями, напоминал ей прогулку по немощёной дороге, когда то и дело спотыкаешься о булыжник. Глагол «быть» она считала чем-то вроде личного врага, немилосердно выкорчёвывала его отовсюду, откуда могла, не мечтая, разумеется, избавиться от него полностью, но стараясь хотя бы свести употребление его до минимума, как курильщик, начавший борьбу за здоровый образ жизни с пачки в день, доводит суточную норму до пары сигарет...

Тут она вдруг поняла, что ей хочется взять ручку и что-нибудь написать. Антиутопию, кулинарную книгу, нечто в духе «потока сознания», что-нибудь. Может, психологический роман о смертельно больном человеке, который, узнав, что обречён, духовно перерождается. Да? Но ведь это неправда. Человек всегда остаётся самим собой. Если, конечно, болезнь, которую он подхватил, не шизофрения.