Последние фильмы Бортко часто называют «ожившими иллюстрациями», скрупулёзно и даже с любовью сделанными – именно сделанными, а не прожитыми. Сначала думаешь – как красиво! А по прошествии примерно часа начинаешь понимать, что «красивость» изображения заслоняет смысл текста. Впору воскликнуть: «Где ты, Бергман?»

Если повесть Гоголя в идейном плане далеко не однозначна, то Бортко с помощью известного количества «вставок» и хитрого передёргивания фактов превращает мораль своего фильма в крайне однозначную и даже одиозную. «На вопрос: кто кого предал – сын отца или отец сына, у меня однозначный ответ, как и у Гоголя: виноват Андрий. За что отец его и убил. Всё это печально, но, по-моему, он поступил правильно», – говорит режиссёр. Так-так… Убийство – это правильно?

Один из известнейших гоголеведов нашего времени, профессор Юрий Манн утверждает, что в повести нет ни намёка на столь плоское морализаторство. «Переход Андрия на сторону противника, – считает он, – не может быть интерпретирован в тривиальном смысле измены и предательства; это точка зрения запорожцев, но не повести в целом. Поступок Андрия сложно-трагически соотнесён с «коллективистской» идеологией «козацкого рыцарства», не признающей права сердца со всеми его тонкими движениями, таинственной жизнью духа и непререкаемостью индивидуального выбора» (Манн Ю. Творчество Гоголя: смысл и форма. СПб, 2007). Вторит ему и украинский исследователь Звиняцковский, много лет проработавший в школе учителем: «Сколько помню, мне никогда не удавалось склонить моих ребят на сторону Тараса, который убил своего сына. Убил украинского Ромео, противопоставившего средневековому идеалу кастовой чистоты ренессансное предчувствие общечеловеческой культуры» (Звиняцковский В.Я. Николай Гоголь. Тайны национальной души. Киев, 1994). Может быть, потому не удавалось, что для детей мир – проще, а разница между Добром (любовью) и Злом (убийством) – яснее и они ещё не соотносят эти абсолютные истины с такими относительными понятиями, как нации, классы, религии. Неужели все достижения западноевропейской литературы с её превосходством личного над общественным, любви над политикой, души над долгом попросту недоступны для нашего понимания? Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Паоло и Франческа – никто из них не затронул вашу душу? Долго ли нашим идеалом будет варварский идеал «кастовой чистоты»? Но, очевидно, подобные аргументы для создателей фильма оказались слишком сложными.

Если так – давайте поговорим об истории. Тарас – реестровый полковник, он присягал гетману, назначаемому в Варшаве, и получал жалованье от польского правительства. Ведь казаки подались под руку Москвы только в 1653-м, то есть около 30 лет после описываемых событий. Кто же здесь изменяет присяге? Тарас со своим полком защищают Церковь и веру? Зажигая костёлы, убивая мирное польское и еврейское население? Естественно, такие кадры в фильм не попали. Ведь с ними ура-патриотизм приобрёл бы странно знакомую коричневую окраску.

Что же мы имеем в сухом остатке? Некие «автономисты» под предлогом защиты веры и обретения независимости убивают (между прочим, не только панов), жгут, грабят (да-да, а на что же, по-вашему, жили сечевые казаки, не имевшие ничего, «кроме своих цепей»), осаждают целые города своего же государства, нарушают заключённые договоры… Ничего не напоминает в контексте современной истории? Косово?.. Чечня?.. «Это же XVI век! Ни о каких конвенциях по правам человека ещё не слышали!» – воскликнет оппонент. Допустим. Но это объяснение, а не оправдание. Жестокость, ненависть, вражду оправдывать нельзя. Неужели за столько веков у нас не было возможности убедиться, что эти чувства ведут в пустоту?

Наталия ВЕРТ, аспирант исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета