ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

Геннадий СТАРОСТЕНКО

После последней Всероссийской переписи населения в стране может появиться новая национальность – сибиряки. Как объясняют в Росстате, появилось немало желающих определять себя именно так. Люди и со славянскими, и с тюркскими фамилиями жаловались, что их как сибиряков обижают…

Дальше Ермака и Строганова в глубину истории Сибири, как правило, не заглядывают. А зря.

Из новгородских летописей известно, что в поисках ратной поживы новгородцы ходили за Железные ворота (Уральские горы) ещё в 1032 году – за 115 лет до основания Москвы. Карамзин писал: «Россияне в XI веке уже бывали за хребтом гор Уральских».

И. Щеглов, к 300-летию покорения Сибири написавший замечательную хронологию её истории, упоминал с ссылкой на историка Лерберга: «По крайней мере с половины XIII века, если нельзя установить этого для времени более раннего, Югория уже была в числе Новгородских волостей. Это видно из договорных грамот новгородцев со своими князьями, древнейшая из числа которых относится к 1264 году».

При Иване III уже московские отряды «за Камень» хаживали многократно. Один из примеров – большой поход в лето 1483 года до Искера и вниз по Иртышу к Оби. Покорение среднеобья Москвой произошло за год до окончания XV века.

«…встретили с Одора на оленях Югорские князья, а от Ляпина шли воеводы на оленях, а рать на собаках. Ляпин взяли и поймали 33 города, да взяли 1009 человек лучших людей, да 50 князей привели. Да Василий же Бражник взял 8 городов…»

Уже Иван III в грамоте королю Чехии именует себя среди прочего и «Югорским». Кто не знает, Югра – это частично верхнее Доуралье, но и ближняя Сибирь, зауральская.

Потом в Сибирь пошли и Ермак, и Пантелей Пенда, и Москвитин, и Поярков, и Дежнёв, и Хабаров. Позже были Атласов, Беринг, Невельской, были заводчики Демидовы, был Ползунов – тоже первооткрыватель… И были ещё многие-многие другие, ушедшие в сибирские пространства по зову души, в искании свобод или по государеву велению.

По определению Л. Гумилёва, то было время «пассионарного перегрева». Дух покорения пространства гнал вольного казака и государевых людей всё дальше на восток. Почти все последующие первопроходцы были также из казаков, людей свободных, случалось – беглых. Возможно, именно это обстоятельство и дало повод Н. Ядринцеву, автору книги «Сибирь как колония», считать, что неправительственная колонизация зауральских пространств шла гораздо быстрее, чем правительственная, что она была «продуктом вольнонародной колонизации».

Не одной казне нужна была Сибирь, не авантюристам и случайным лицам, а самой русской истории. Ломоносов сказал об этом по-своему, сибирские «областники» XIX века Потанин и Ядринцев – своими словами, Менделеев о Сибири много верного пророчил.

Но у нашего вестернизированного современника иной «информационный ресурс». Например, Фиона Хилл с её «Проклятием Сибири» – книжкой совсем уж простенькой и кургузой, но весьма геополитичной при этом. В удобоваримом виде доводятся до нас услужливыми «просветителями» и высказывания об «антагонизме России и Сибири» Тэтчер, Олбрайт, Бжезинского.

Наряду с этим всё чаще вбрасываются в тему имена «отечественных сторонников идеи отложения Сибири». То появятся упоминания о сибирском губернаторе князе Гагарине, казнённом при Петре в том числе и за «злоумышление отделиться от России». Кто-то пытается отыскать свидетельства в пользу «сепаратистских помышлений» со стороны выдающегося российского гуманиста екатерининских времён Н. Новикова.

Мало кто знает, но при всей подцензурности печатной мысли в России абсолютного табу на этот дискурс не было. Тезис о ненужности и обременительности Сибири для России, о сверхзатратности её освоения был порождён ещё в самой России без малого двести лет назад. О том, что Сибирь России «в обузу», писал в 1841–1842 гг. в «Отечественных записках» известный публицист Н. Герсеванов. И не какой-нибудь западник, агент влияния, онегинствующий либерал, а сын губернского предводителя, военный, дошедший до генеральского чина заслугами на полях сражений.

Есть мнение, что сам монарх Николай I не боялся страшилок на тему «отложения Сибири», поскольку не слишком охранительски к ней относился. А вот властные структуры – дело другое. Этот дискурс о перспективах Сибири имел последствия уже в конце сороковых годов XIX века – и даже породил испуг на самом верху сибирской власти. Так, П. Горчаков писал из своего сибирского губернаторства: «…что будет, если народонаселение сблизится с англичанами и американцами, которые примут на себя лёгкий труд получать от них то, что отныне доставлялось из России, и что в случае нужды они поддержат эту сделку оружием?»

Определённые основания к таким опасениям всё же имелись. Уже тогда поднимались в общественной среде мнения о «потребительском отношении» к Сибири со стороны российского центра. Толковали и о «самости» сибирской – о том, что именно в сибиряках осуществился синтез лучших свойств русского нрава, а в будущем «в особых условиях» разовьётся в нечто и того большее. И даже о том, что Сибири нужно дать волю, как взрослому сыну, решившемуся обзавестись своей семьёй и жить отдельно.

Уже и Петрашевский бросал пламенные взоры на восток, видя там будущее подобие американской демократии. Уже и юные сибирские «областники» за радением об открытии в Сибири первого университета не останавливались в пылу воображения и перед мыслью об «отложении». Уже и польские ссыльные распаляли сердца мстительными надеждами…

Но тревогу по поводу зреющего сепаратизма поднимали не только власти и жандармерия. Да и ввёл в обиход само слово «сепаратизм» М. Катков, начинавший свой путь публициста как либерал. Некоторые видные историки Сибири тех лет просили власти с корнем вырвать укоренившуюся в сибиряках мысль о том, что Сибирь не вполне Россия, что она сама по себе.

И всё же тема будущности азиатской части России, повторюсь, не была табу. Предлагали, например, не бояться возможного отделения Сибири и помогать её свободному развитию. Опять же – в образах «отцов и детей». Если такое и случится, в этом будут и свои выгоды. Ведь Англия с Америкой – в самых приятельских отношениях, хотя и воевали когда-то.

Но так помышлять было возможно в те годы, ведь Россия не знала, куда и Аляску-то деть. Все тягостные раздумья на тему «быть или не быть» рассеялись, как только евразийская огромность была связана сильным скрепом в виде осевой транспортной инфраструктуры – Транссиба.

И вот ведь что интересно в нашей истории – в Сибири не было рабства. Известно, что о недопущении крепостного права в Сибири говорил столь мало чтимый западниками и нынешним либеральным сообществом самодержец Николай I. Так что при всей отсталости и экономической неразвитости Сибирь оставалась человечески свободной. Потому и доныне в слове «сибиряк» столько звучности и достоинства.

Правда и то, что хозяйственная жизнь Сибири развивалась слабо в том столетии, столичные инвестиции практически не шли. Опять же в унисон с традицией считать, что все наши духовные святыни и «пустыни» – слева от Уральского хребта, а чулан с припасами – на восток от него. И всё же тот, кто убеждает, что это была сознательная дискриминация и даже «изуверский эксперимент» (а есть и такие историки), не вполне адекватно представляет себе ситуацию. В XIX веке Сибирь встала на порог индустриализации, хотя и с большим трудом перешагнула его.

Но были в её истории две отправные точки, задавшие новую динамику развитию, – это опять же Транссиб в николаевскую эпоху и плановая индустриализация в советскую. А вот последние два десятилетия опять вогнали «сибирскую тройку» в ресурсное стойло…

Были в Сибири и проходимцы, и сумасброды, и душегубы, и социальные проблемы и бедствия – и поныне есть, и это даёт иным повод считать, что зря была затеяна вся эта азиатская геобиомасса. Не лезли бы на восток, сидели бы себе, устаканивались бы в доуральском формате, работали бы над собой, совершенствовали бы быт, гранили бы культурку – так и влились бы теперь в объединённую Европу по полному праву.

Есть и такие, для кого идеал – 17 июля 1918 года, когда глава Временного Сибирского правительства Пётр Вологодский подписал Декларацию о государственной самостоятельности Сибири.

Но, во-первых, история не терпит conditionalis (сослагательности) как грамматической формы. Во-вторых, мы уже настолько «приросли» Сибирью, что «отрастать» и поздно, и во вред себе, и не получится. Это данность.

Нынешний Рунет кипит искренними обидами сибирской молодёжи, а где-то и умелыми подзуживаниями со стороны:
Сибирь в московскую колонию всё больше превращается, хорошо, что есть кто-то, кто хоть что-то пытается делать…
Да, без Сибири-то москали сразу загнутся… Сырьё всё у нас, только вот денежки в Москве пилят… Идею отделения Сибири полностью поддерживаю. Пусть без нас свою «великую державу» лепят – целее будем.

Голубчики, нашу любимую суровую Сибирь оккупанты отписали китайцам, а ленивых упрямых сибиряков порешили извести на нет. Нельзя РФ дробить на мелкие кусочки, а то получится как с СССР.

Без Москвы Сибирь будет жить лучше. Ломоносов говорил: «Могущество России будет прирастать Сибирью». Но Сибирь-то убывает.

Стране нужно вернуть реальный федерализм и провести децентрализацию, оживить местную жизнь. Тогда и обид никаких не будет. А что касается отделения от Москвы… Я против, потому что у нас тут элементарно некому руководить…

Сибирские города, за исключением, пожалуй, Красноярска, Новосибирска и Омска, сегодня очень похожи: большинство предприятий закрыто, а те, что ещё работают, принадлежат москвичам и зарегистрированы в лучшем случае в Петербурге, а в худшем – на Кипре или Виргинских островах. Местные дела владельцев градообразующих заводов, фабрик и шахт практически не интересуют. К территориям относятся просто как к производственным площадкам.

Юноша, вы бредите, но это возрастное, это проходит. Никакого отделения Сибири быть не может в принципе. Уж поверьте мне, старому сибиряку. Ни от Москвы, ни от Дальнего Востока.

Можно попытаться найти рациональное объяснение этому протесту. Можно предположить, что за этой волной эмоций – попытка отстоять свой интерес в чрезвычайно жёсткой конкурентной среде. Или честолюбие молодёжи, оскорблённой неофеодальным неравенством и откровенной нацеленностью «предержащих» на декультурацию собственного населения.

А можно и плюнуть на всё – не думать об опасности. Чего опасаться-то? Подавляющая часть населения в Сибири и на Дальнем Востоке – русские. Да и страна здорово посытела на нефти в последние годы. Сибирь не исключение, по удельному числу дорогих машин многие города в ней ничуть не уступают Москве. К тому же, теряя в динамике «интеллектуального развития» и «социального лифта», Сибирь всегда приобретала во внутреннем спокойствии. Как известно, спокойствие души – в неторопливости движений. А это свойство до сих пор дорого ценится – да теми же столицами в конце концов.

Поживите в Сибири – что в добычных её регионах, что в оседлых, – и станет понятно, что сибиряки и дальневосточники, даже и выступая за отделение на уровне бытовых словопрений, держат в голове эту гипотетическую возможность как моральное право радикальным образом разобраться со злом столиц. А разобравшись – снова сплотиться вокруг единого исторического прошлого. Ведь в этих «двух равнинах по обе стороны хребта» нет никаких антагонизмов, всё из одного замеса, из одной метафизики происходит.

Сама по себе эта тема, конечно же, не должна быть абсолютно запретной – как и национальная тема, как и тема пропорционального участия и т.п. И вместе с тем необходимо сознавать, что природа её глубоко интимна – и здесь мы имеем дело с особой интимностью, коллективной, есть и такая. Её нельзя передоверять вандалам, которые множатся в интернет-пространстве подобно бактериям в чашке Петри. И уж тем более провокаторам, которые там тоже имеются. Она всегда должна быть под контролем у общественного мнения. Частично и у государства, которое вправе пресекать экстремизм – впрочем, настоящий, а не мнимый.

Всему своё время, так и общественным дискурсам: вряд ли целесообразно обиженному ребёнку, отшлёпанному под горячую руку родителем, толковать о ювенальной юстиции. Есть и другая опасность: она в информационном давлении – а равно в монополии трибун, многие из которых системой сообщающихся сосудов связаны с геополитическим соперником. Сегодня всё оживлённее и громче разговоры о возможности отделения Сибири и Дальнего Востока. Нас постепенно приучают к теме, но вопрос в том, кто и как её трактует…

В каком допущении можно рассуждать о «независимости»?

В единственном, когда народ в намерении дать по рукам окопавшимся в столицах компрадорским элитам вариант за вариантом обдумывает сценарии этой борьбы и отвергает ненужные. Плоха и порочна столица? Так почему бы не попытаться перестроить эту «цитадель несправедливости»? Почему бы не подумать о её переносе? Дело исключительно трудное, но в моральном смысле вполне допустимое. В новейшей истории подобный метод «социальной санации» во многих странах доказал свою плодотворность, примирил народы и регионы, победил дракона сепаратизма наконец.

И при этом всегда важно понимать:
Да, Сибирь и Дальний Восток придали России огромную пространственную инерцию. Но, с другой стороны, наградили неслыханными богатствами. Несказанными дарами природы и духа – хотя бы и расхищаемыми на данном отрезке истории.

Её огромность и климатическая контрастность не вселяют надежд на то, что процесс её обустройства до «цивильного состояния» когда-нибудь завершится. Зато есть задачи для будущих поколений.

Да, Сибирь огромна и континентальна, но эта континентальность хорошо укрывала страну от внешних вторжений. Давала возможность выстраивать глубоко эшелонированные рубежи обороны.

Да, она огромна, но если надо – находятся причины и гуманитарные мотивации делить на части и крошечную Ливию, в которой и там и там живут исключительно бедуины, арабы-берберы с некоторыми племенными различиями.
Да, в Сибири довольно зябко, когда легко одет. Зато здесь выращивают лучшие крупы и самое богатое клейковиной зерно, а лето яркое и жаркое – и есть где отдохнуть.

Да, для неженок Сибирь и посейчас синоним каторги. Но вместе с тем она уже давно некая культурная форма, которой мы, как красотой, который век уже спасаемся и которую нередко ставим себе в образец.

Да, инфраструктурки маловато. И всё же она неплохо обустроена местами. Здесь немало городов с привлекательной аурой. И люди бы отсюда ни за что не уезжали, если бы не метаморфозы в экономике.

Да, идёт заметная миграция из неё, но этот отток ещё можно остановить.

И рабства, повторимся, не было.

Да, промышленная деградация Сибири и Дальнего Востока, если не считать ресурсных секторов, продолжается. По абсолютно рентабельному и эффективному в нормальных условиях алтайскому селу всё ещё бьют изо всех пушек – и ценовыми диспаритетами, и посредничеством, и запретами. Сущая правда.

Застой и в общественной жизни регионов. Все разговоры о модернизации не будут стоить и гроша, если не обуздать олигархические клики и не окропить регионы живой водой подлинного федерализма – реального участия масс в социально-политических процессах.

Но психовать и орать «Отделимся!» – это подростковый максимализм либо намеренная провокация. Да если бы и дошло до реального дела, гипотетически допустим, то плоды подобной «революции отделения» всё равно бы под неслыханную кровь и страдания достались вовсе не тем идеалистам, кто готов ныне процесс инициировать. Таковы законы истории. Так что если чувствуешь в себе готовность постоять за справедливость, копи силёнки для социальной борьбы – парламентской или иной, так оно вернее.

Россия и Сибирь – это две стороны одной и той же сущности. Сибирь – это большой разговор, который стоит и нужно вести.