Аркадий BAКСБЕРГ, наш собкор, ПАРИЖ

Печатается в «ЛГ» с 1960 года

Ровно год назад, в преддверии его 90-летия, я говорил с Морисом Дрюоном по телефону: редакция поручила мне поздравить юбиляра от имени наших читателей. Чуть хрипловатым, с одышкой, но очень бодрым, вполне моложавым голосом Дрюон просил поздравить его не с «годами», а с выходом первого тома мемуаров – только первого из задуманных им то ли пяти, то ли семи. Получалось, поздравлять его придётся ещё много раз. Судьба решила иначе. Впрочем, сам Дрюон смотрел в будущее трезво и мудро, сказав, что по оставленным им документам, заметкам, наброскам мемуары смогут дописать и другие. Кстати, в своих многочисленных интервью он не раз и вполне однозначно намекал, что был бы не прочь, если его биографию напишет российский автор.

Для человека, ближайшие предки которого были выходцами из Оренбурга, а сам он был чтим и читаем в России ничуть не меньше, чем во Франции (не поручусь за точность, но, кажется, даже больше), это желание удивить не может. Слишком уж он был связан с Россией – духовно прежде всего. Биографу есть о чём рассказать. О том, как незадолго до рождения будущего классика семья переселилась из Оренбурга в Париж. О том, как загадочно и трагично ушёл из жизни отец, артист «Комеди Франсез». Как генетическая память всю жизнь питала и укрепляла любовь Мориса к России. Как отчим дал ему не только свою фамилию, ставшую литературным именем, но и влюбил в новую родину, и эти две любви, ничуть не противоречившие друг другу, он пронёс через всю жизнь. О том, какое блестящее образование – филологическое и политологическое – он получил. Как воевал кавалеристом, защищая Францию от германского вермахта, как нелегально переправился через Испанию и Португалию в Лондон, к де Голлю, став его близким соратником. И, конечно, о той потрясающей песне на музыку русской эмигрантки Анны Смирновой-Марли, которую он сочинил вместе с дядей, знаменитым писателем Жозефом Кесселем: она стала партизанским гимном, а сам Дрюон, вернувшись во Францию, – активным участником Сопротивления.

Благодаря дяде он ещё до войны вошёл в круг русской эмиграции, был завсегдатаем русских кабаре: песни и романсы неведомой пока страны утоляли хоть как-то тоску по родине предков. Ещё в ранней молодости он сблизился с мэтрами французской литературы (общение с Антуаном де Сент-Экзюпери было одним из важнейших событий его молодости). Потом стал популярнейшим писателем, к которому, как это часто бывает именно с популярными, иные из строгих литературных судий отнеслись, да и относятся до сих пор, с иронией и снисхождением. Но куда деться от того, что уже в тридцать лет Дрюон стал лауреатом Гонкуровской премии, в сорок восемь академиком («бессмертным»), а потом целых 14 лет секретарём академии? Избирали не восхищённые читатели, а сверхпридирчивые коллеги…

О написанных им бестселлерах напоминать нет необходимости – они читаны-перечитаны, по ним поставлено много фильмов. Их изучали в школе, они давали толчок для углублённого постижения истории. К современной России он относился с огромным почтением до такой степени, что порой принимал желаемое за действительное (однажды заявил, например, что Россия на пороге полной ликвидации коррупции), и это ни при каких условиях нельзя поставить ему в укор: сыновья любовь побеждала в нём профессионального политолога.

Франция скорбит о последнем, в сущности, классике национальной литературы XX века. О большом литераторе, государственном и общественном деятеле (был министром культуры, депутатом в своей стране и в Европарламенте) и просто о благородном, честном, достойном человеке.