ПРЕМЬЕРА

«Балет «Москва» Николая Басина вновь обратился к библейскому сюжету, выпустив премьеру «Блудный сын».

В отличие от других балетных театров, с трудом выдающих одну, от силы две постановки в год, «Балет «Москва» выпускает премьеры, как на заводе, с завидной регулярностью. Некоторые становятся проходными, не задерживаясь в репертуаре надолго, другие, наоборот, срастаются с театром.

И зависит это часто даже не от качества самих спектаклей. Например, «Графический балет Геннадия Песчаного», который в своё время называли чёрной жемчужиной в репертуаре «Балета «Москва», полные юмора и оригинальности постановки Ивана Фадеева и некоторых других современных хореографов могли бы стать золотой жилой этого коллектива. Но многие из них почему-то не сохранились. Исчез «Графический балет», из постановок Фадеева идут лишь «Смотрины». Балетам питерского хореографа «Эдварда» Смирнова (так указано в программе, на самом деле Эдвальда), одного из тех, кто стоял у истоков этого коллектива (сейчас он профессор Вагановской академии), повезло гораздо больше. Недавно хореограф представлял здесь спектакль «Иудифь», теперь вновь обратился к библейской теме. На этот раз его растревожила притча о блудном сыне. Постановщика не смутило то обстоятельство, что к той же теме уже обращался композитор Сергей Прокофьев и на его музыку в 1929 году Джорж Баланчин создал один из своих ранних шедевров.

Эдвальд Смирнов тем не менее (что очень похвально) решил создать свою оригинальную версию, выбрав для неё таких, казалось бы, взаимоисключающих композиторов, как Генри Пёрселла (XVII век) и ушедшего не так давно из жизни нашего соотечественника Сергея Курёхина. Впрочем, божественных звуков Пёрселла в предложенном нам музыкальном винегрете (предполагаю, что там были нарезки и из произведений  других композиторов, в программке не указанные) было немного. Ведь рассказывал нам хореограф о делах сугубо современных и театральных. Про «непрофессионализм, душевный цинизм – всё то, что таким пышным цветом расцвело сейчас и в жизни и в искусстве», про то, что «коммерческая составляющая – основа любого дела, за которое берётся современный «блудный сын» бизнеса», как пафосно продекларировано в сопроводительном тексте к премьере.

На театрально-хореографический язык сие вопиющее назидание переложили так. Занимается себе некий учитель у балетного станка, как положено, под скрипочку со своими учениками, прямо как Чекетти с Анной Павловой в балете Ноймайера. Но «бесы корысти, тщеславия, злобы» (цитата из программы) не дремлют. Они совращают одного из учеников на пути ложные, прямо противоположные «красоте, добру и правде, всегда являющимся маяком для настоящего искусства», как выспренно повествуется всё в той же декларации и с той же орфографией. Не мудрено, что, выбрав такой путь, «блудный сын» проходит через все искушения. В роли искусителя выступает некий антрепренёр, который заманивает «заблудшую овцу» в свой кафешантан, а также некая демоническая женщина под зонтиком, состоящим из одних спиц. Тут-то во всю мощь и вступает Пёрселл, как знак судьбы. Ползая по сцене, словно готовясь к совокуплению, герой в конце концов от страха просто залезает таинственной незнакомке прямо под юбку. Названные действия «блудного сына» явно не удовлетворяют, и тогда он опускается ещё ниже. Теряя, говоря научным языком, свою сексуальную идентичность, «сынок» пускается во все тяжкие. Надев на себя балеринскую пачку и «отмачивая» «умирающего лебедя» и канкан на потеху публике, он становится звездой травести-шоу.

Не будем описывать всех душевных терзаний героя. Оные предназначено воплощать на сцене некоему «воспоминанию блудного сына» – лысому существу с обнажённым торсом в такой же пачке. Метания души героя он передаёт, будучи подвешенным за верёвку к колосникам и барахтаясь в воздухе. Специально поставленная на Михаила Колегова, эта партия дала шанс танцовщику раскрыть свои возможности, чем тот не преминул воспользоваться, прекрасно справляясь с ролью. Впрочем, понять, кто здесь сын, а кто «воспоминание», весьма мудрено.

В это самое время незабвенный учитель нашего героя показывает детишкам балет, где упитанный волк в трико цапает крошку Красную Шапочку. Видимо, фрагмент из классической «Спящей красавицы». Тут происходит душевный перелом. Сия сцена, да ещё неведомо откуда взявшаяся старшая сестра умиляют и спасают горемыку от раздвоения личности, возвращая «заблудшую овцу» в своё стадо, т.е. к классике. Под конец герой в обтягивающем белоснежном балетном трико, но уже без юбки снова разучивает классические па у станка, т.е. возвращается к основам.

Забавно, но страстность, с которой хореограф превращается в этом балете в пламенного проповедника и приобщает зрителя к классическим истокам, заставляет заподозрить если не автобиографические мотивы, то размышление над пройденным. Дело в том, что тот же Эдвальд Смирнов работал некогда с Романом Виктюком над культовыми «Служанками», где юноши как раз танцуют в балетных тюниках.  И, говорят, он даже ставил для (о ужас!) варьете. Видимо, пройдя сквозь «искушения», профессор Вагановской академии наконец обнаружил спасительный путь.

И этот спасительный путь, т.е. приобщение к классике, вместе со своим хореографом нащупывает и труппа «Балета «Москва», показывая зрителям в первом отделении «Вальпургиеву ночь» – классическую постановку Леонида Лавровского. Ужасающее исполнение этой классической вещи нисколько не мешает верить в самые благие намерения постановщика «Блудного сына» и всей труппы. Но порой кажется, что хореограф ломится в открытую дверь. Ведь  на решение и самых простых вопросов может уйти целая жизнь. А вопросы, которые ставит  балетмейстер в своём хореографическом размышлении, хоть и выражены в отличие от прекрасной ясности классики несколько сумбурным языком, далеко не праздные и до сих пор не решённые. Достаточно посмотреть вокруг.

Павел ЯЩЕНКОВ