НА ВЗГЛЯД ПИСАТЕЛЯ

Сергей ЕСИН

И вот я снова спешу на Тверской бульвар, где МХАТ им. М. Горького выпустил свой новый спектакль – «Деньги для Марии». Поставлен он по повести Валентина Распутина – писателя, любимого народом, прославленного, а для горьковцев и их зрителей являющегося одним из главных постоянных собеседников. Некогда этот автор был своим и в неразделившемся ещё МХАТе, а сегодня формально продолжает оставаться таковым и в здании на Камергерском переулке (другое дело, что значащаяся в его репертуаре сценическая версия другой знаменитой распутинской повести «Живи и помни» идёт на сцене крайне редко). В той половине великого театра, что лишила себя академического звания, возникли, вслед за изменчивой модой, иные приоритеты. Соответственно и авторы пошли другие, и постановки начали возникать большей частью в принципиально ином ключе. Но так, чтобы атмосфера, сам напоенный электричеством театральный воздух властно брали тебя в полон, не отпуская до финальных аплодисментов, чтобы за голосом актёра, как заговорённый, качнулся весь зрительный зал… Впрочем, я тут, кажется, опять начинаю писать о худруке театра на Тверском, о своей любимой актрисе Татьяне Васильевне Дорониной – ведь если кто и сохранил в наши дни волшебную способность повелевать залом, то именно она, это её фирменный знак. В спектакле «Деньги для Марии» Доронина не участвует, однако эта постановка, осуществлённая в Малом зале, что на четвёртом этаже театра, – отчётливо, для меня, лежит в русле всё той же уникальной старой мхатовской традиции, когда переживания зрительного зала и переживания актёров на сцене сливаются в некоем единстве. Ничего удивительного! В конце концов кто-то же должен сохранять сокровенные принципы русской театральной школы.

Должен признаться, что не только собственно само творчество В.Г. Распутина и любовь к сцене стали для меня на сей раз стимулом к тому, чтобы собраться и пойти в театр, а потом ещё подниматься на четвёртый этаж на лифте – но ещё вдобавок и одна статья, опубликованная в «Новой газете». (Я регулярно читаю три разные газеты, чтобы попытаться уяснить для себя всё время ускользающую истину, – «Российскую газету», «Литературную» и «Новую», каждый выпуск которой с редким постоянством покупаю в автомате станции метро «Университет».) Так вот, на страницах «Новой», а до того – в Интернете я и прочёл обширную статью Игоря Свинаренко «Валентин Распутин: новая русская правда». Прочёл и сразу подумал: зачем? Не хватит ли нам противостояний в сферах экономики и политики, но там хоть можно разделить парламент на фракции, экономику – на заводы и фабрики со своими владельцами. А теперь, значит, начнём делить культуру. Для начала разделим классиков на «наших» и «ихних», а там, глядишь, постепенно и до букваря доберёмся… Или вот ещё музыку можно прекрасным образом разделить так: скрипки – одним, а ударные – другим.

Распутин – человек с устоявшейся репутацией. Во-первых, классик и кумир. Во-вторых, Гражданин, Личность. Чего стоило хотя бы его выступление на Cъезде народных депутатов в 1989 году, когда он более чем прозорливо порядком приложил и правых, и левых, призывая всё к тому же – к единству. Есть за ним ещё и гражданский подвиг – успешная, совместно с Беловым, Бондаревым и Залыгиным, борьба против поворота сибирских рек. Много ли мы знаем людей, которые смогли бы не только противопоставить себя государству с его грозной машиной, но и победить? И уж тем более не стоит в данном контексте задаваться вопросом: чем знаменит автор статьи, сообщающий нам «Новую» «русскую правду», – разве тем, что когда-то, как следует из текста, подвёз Валентина Распутина на личной автомашине. Я, например, тоже раз подвозил Распутина. Ездили мы с ним на спектакль в Театр Спесивцева, где поставили инсценировку ещё одной бессмертной повести «Прощание с Матёрой», – ну и что?.. Но, впрочем, я тут, похоже, впал в некий полемический раж. Надо сказать: многие годы мы с Распутиным если не дружим, то товариществуем, несколько раз договаривались перейти на «ты», но неизменно – хотя мы ровесники, и я даже чуть В.Г. старше – я продолжаю говорить ему «Вы» и всегда встаю, когда он входит в комнату. Знаю своё место, понимаю как профессионал, что стоит за каждой его вещью, которую в своё время прочла вся огромная страна.

…Ну, предположим, у каж­дого писателя можно при большом желании найти любые «необходимые» для того или иного случая цитаты. И у любого самого наилиберальнейшего сейчас критика, проповедующего собственную хрустальную стерильность, ежели он достаточно почтенного возраста, в ветхой докторской или кандидатской диссертации можно отыскать всё: и Ленина, и Хрущёва, и Брежнева, а в статьях новейших времён ссылки на Путина и Медведева. Если каждые семь месяцев в нашем организме меняются все клетки, так чего же вы хотите от сознания? Я-то уж не стану сличать да выяснять, кто что когда говорил. Сам тоже и написал, и наговорил немало.

Вообще-то я сочувствую автору вышеупомянутой газетной статьи: развенчание кумира с устойчивой литературной репутацией – дело тяжёлое, неблагодарное и наверняка обречённое. Кумиру всё, даже ругань, идёт впрок, а бедного его хулителя как не знали доселе, так и после «скандальной» статьи сразу забыли. Ну как Достоевского ни кляли за некоторые страницы в его «Дневнике писателя», а вот ничего не получилось, жив курилка, и все те же духовные сотоварищи, которые так его ругали, совершенно былым не смущаясь, пишут о нём следующие диссертации. В каком-то смысле Достоевский, как и Распутин, о котором тоже не одна диссертация написана, писатель «хлебный».

Ну чего только не предпринимает наш неутомимый газетный автор, чтобы как-то умалить значение писателя, которого он так безрассудно взялся однажды довезти на автомобиле из боевого издательства «Вагриус». Сообщает нам, что, дескать, Распутин 15 лет занимался публицистикой в ущерб художественности. Но публицистика публицистике рознь, как известно. А чем всю жизнь занимался Салтыков-Щедрин? Упрекает И. Свинаренко своего бывшего пассажира и в том, что в своё время вошёл в «номенклатуру совка». А в какую «номенклатуру» входят современные писатели-либералы? В номенклатуру Авена, Грефа и Чубайса? И разве она лучше? Недоволен отважный автор Распутиным и тем, что его роман «Дочь Ивана, мать Ивана» оказался в нашем отечестве «известным только в узких кругах». Ну что же здесь поделаешь – в узких, так в узких. Я, например, прочёл, мои студенты тоже, а когда несколько лет назад Распутин появился в Литературном институте, то народу набилось в аудиторию как сельди в бочке – и для всех этих людей «Дочь Ивана…» стала событием. В Китае роман был признан лучшей переводной книгой года. Я повторюсь: трудное это дело воевать с кумирами – они стремительно расходятся по справочникам, энциклопедиям, учебникам, университетским курсам. Их порой вычёркивают и отрицают, а они всё равно живут и снова появляются в тех же учебниках. И как написал всё в той же «Новой газете» один из самых любимых мною современных писателей Дмитрий Быков (читаю я его, несмотря на то, что многие мои «товарищи по классу» отнюдь не разделяют моего увлечения), имея в виду критиков и заглушателей другого крупного русского писателя Анатолия Рыбакова: «Особенно забавна антисоветская риторика «Наших» и прочих золоторотцев. Советскую власть – и хороших людей, которые при ней жили и что-то делали, – ненавидят исключительно по принципу «зелен виноград»; ненавидят той ненавистью, которую маленькие люди испытывают к большим, вовсе не так, как добрые критикуют злых». Неплохо сказано.

Здесь пора бы мне наконец остановиться, закончить с «вводной частью» – и я бы остановился, перешёл к спектаклю, но один пассаж журналиста-автомобилиста меня просто восхитил своей саморазоблачительной откровенностью. Вытекает он из «осмысления» столь «узкоизвестного», а значит, и несовременного романа «Дочь Ивана, мать Ивана». В нём, напомню, имеется одна весьма и весьма примечательная коллизия: ссильничал «единичный» житель Кавказа над дочерью героини, и этого «героя» следователь взял и отпустил… Вам это ничего до боли сегодняшнего не напоминает? Фамилия в одночасье, но после смерти «прославившегося» Егора Свиридова не возникает ли в голове?.. Но я снова ушёл в какие-то рассуждения, хотя уже давно надо было бы пуститься в цитирование. Цитата, предупреждаю, уникальна – наша пресса уже давно никого, к счастью, не рассматривала так внимательно и подробно.

«Вообще же можно выстроить догадку, отчего В.Г. так зациклился на русской национальной теме. Может, это от хорошей порции у него нерусской крови, как это часто бывает в подобных случаях? В лице писателя добрые критики давно уже приметили некую «примесь коренной сибирской породы, эдакую тунгуссковатость», то правда – дед его из туземцев. Это как если бы в Северной Америке он был индейцем; наверное, как-то иначе он бы ощущал штатовский патриотизм и праздники б не как белые праздновал бы. Чем бы занимался? Требовал бы прекратить резервации? Поди знай».

Тут, честное слово, не знаешь, что и сказать! Как эту порцию пережаренного маргарина впустить в себя, не то чтобы переварить? И что же всё-таки с нами такое сегодня происходит, если мы ничтоже сумняшеся позволяем себе вот такие вот хлёсткие евгенические пассажи? Вот такие мысли переполняли меня, пока я поднимался на лифте на четвёртый этаж мхатовского здания.

Зал очень небольшой, смотреть удобно, действие разворачивается буквально в двух метрах от тебя: страсти и подтексты в обстановке приходится выдавать на чистом сливочном масле – на вологодском, которым раньше мы снабжали Европу и которое называлось «Парижским». Я пока опускаю игру актёров и общее впечатление. Меня, опытного зрителя, буквально потряс конец спектакля. Ну, были, конечно, овации, аплодисменты, но когда я обернулся в зал, то поразило чувство растерянности, которое я прочёл на многих лицах нашего молодого зрителя: так вот, оказывается, что называется театром! Мы-то пришли развлечься, провести время, посмеяться, похлопать, а здесь вдруг родились какие-то переживания, беспокойство собственного духа, приходится начинать что-то с чем-то внутри сравнивать – сколько сладких ошеломляющих волнений!

Странное впечатление вдруг производит сегодня и это довольно раннее произведение Распутина. Как же такая строгая советская власть в своё время пропустила повесть через цензуру? В каком виде здесь предстаёт гуманный советский человек! Большинство, оказывается, и тогда жило по двойным стандартам. Откуда такая странная жизненная демагогия: одну правду провозглашают на собрании и общаясь друг с другом, а другая – для личного и семейного употребления.

Боюсь, что автор «Новой газеты» не зря упрекнул Валентина Распутина в некоторой публицистичности. Писал об этом с раздражением, желая как-то умалить классика. Но ведь русская проза всегда публицистична, всегда в споре – за что бы ни взялся любой русский писатель и даже писатель с признаками «тунгуссковатости». Так уж получилось от Радищева и Пушкина с его «Капитанской дочкой», «Барышней-крестьянкой» и «Дубровским» до Островского и Солженицына. И в этом смысле, предвосхищая и «Матёру», и «Пожар», «Деньги для Марии» – резкое и глубокое предупреждение: не всё в порядке в нашем Советском королевстве. А теперь и в Российском. Классика на то и классика, что она всегда современна, всегда подаёт свои потаённые импульсы новой действительности.

В повести «Деньги для Марии» сюжет очень простой, даже незамысловатый. Не очень грамотная и не очень молодая Мария живёт в сибирском, видимо, селе с мужем и сыном. Работает она продавщицей в местном магазине, и у неё оказалась недостача. Как бы всем вокруг и даже приехавшему её проверять ревизору видно, что вороватого современного умысла здесь нет, а скорее, доверие к людям – записывала в долг, где-то просчиталась, сама товар не получала, всё на доверии. Муж Марии Кузьма, недавний фронтовик, если сыну четырнадцать лет, можно понять, когда всё это происходило. Ревизор, который на этот раз оказался порядочным человеком, предлагает недостачу за три дня возместить – и тогда никакого акта, а следовательно, тюрьмы не будет. Это, так сказать, исходный мотив повести. Надо здесь напомнить, что советская власть к воровству и экономическим преступлениям относилась несколько строже. Поэтому при ней и сидело меньше.

У различных писателей, т.е. у писателей разного творческого калибра, при этой литературной данности могло возникнуть несколько поворотов в разрешении сюжета. В характере так называемой секретарской литературы – деньги собраны, все ликуют. Жестокий вариант, диссидентский – никто денег не дал, автор в белом фраке. Распутин выбирает вариант якобы советский, а на самом деле вариант русской прозы – на собрании постановили собрать деньги с мира. Так все ликовали от этой радостной доброты! Но крестьянский мир односельчан на деле денег-то не дал. Значит, оставался «индивидуальный» подход. Какие здесь на сцене разворачивались занятные картины!

О самом спектакле можно было бы сказать в четырёх словах: зал маленький – искусство большое. Но здесь есть свои нюансы. Мария – роль, то, что называется в театре, почти голубая, все действуют вокруг неё и персонажи оцениваются отношением к ней. Но в этой очень на первый взгляд простой роли есть состояния, которые играть невероятно трудно, здесь уже не техника, а личные качества – любовь к мужу и сыну и внутренняя духовная чистота. Всё в спектакле пропадает, если зритель заподозрит фальшь, и Татьяна Шалковская, одна из основных актрис театра и Большой сцены, с этим честно справляется. Здесь, как в литературе, писать о негодяе и легче, и эффектнее. Но искусство прозы и драматургии Распутина, режиссуры Александра Дмитриева и – без захваливания! – всех актёров спектакля заключается в том, что в любом персонаже есть не только характерность – это сегодня при возросшей технике довольно легко, – но ещё и та человеческая многовалентность, которая позволяет говорить о создании полнокровного сценического образа. Выделить кого-то трудно, но до отвратительности неожиданен и похож «интеллигент» учитель Евгений Николаевич (С. Кисличенко) – его «доброта и отзывчивость» громки и разафишированны, как деяние современного мецената. Концертный номер – это тётка Степанида (Л. Кузнецова) – и порождение, и жертва колхозно-крестьянского лицемерия. С невероятной силой плебейского остервенения играет Жену Зоотехника Е. Карон. До невероятия подлинный Василий (С. Курач). Удивительно достоверен, как бы неся ощущение подлинности и доброты, любви и веры в людей герой спектакля, муж Марии Кузьма (Б. Бачурин).

А остальных героев этого вечера, чтобы никого не обидеть, я вынужден просто перечислить, но каждый из них остался в благодарной памяти зрителя. Это Г. Кочкожаров (дед Гордей), Витька (Т. Дружков), Комариха (Л. Мартынова), Галька (А. Чайкина), Председатель (А. Шедько), Зоотехник (В. Масенко), Ревизор (А. Айсин), Агроном (В. Конашенков), Дочь Агронома (Е. Ливанова), Ветеринар (Д. Белогуров), Механик (С. Сергеев), Полина (К. Пробст).

Это всё персонажи той нашей, минувшей жизни, но порой, как выясняется, и жизни сегодняшней. И можно лишь содрогнуться, если представить, что такой многоопытный автор, как Валентин Распутин, возьмётся за «тему денег» непосредственно нынешнего дня. Деньги для Марии тогда покажутся нам милыми сказками.