АРТ-ХРОНИКА

В Эрмитаж привезли картины из главного музея Испании – Прадо. Для любителей искусства это событие большого значения. С первых же дней у входа очередь до самых ворот, знаменитых по революционным фильмам.

Что представляет собой обычный фон нашей суетливой и какой-то нерадостной жизни, наверное, и не надо напоминать. Разруха на улицах и разруха в головах. На таком фоне почти физически чувствуешь желание прикоснуться к подлинному и вечному. В общем, скорее в музей!

Из Прадо привезли испанцев с их суровым тёмным колоритом, аскетическими святыми со смуглой, как у крестьян, кожей; с надменными лицами монархов и грандов; ломкой экспрессией Эль Греко, завораживающей взгляд живописной маэстрией зрелого Веласкеса, солнечными цветами молодого Гойи. Да, хотя бы только ради Гойи и Веласкеса стоило томиться в очереди вечно хмурыми питерскими утрами. Как известно, у нас в эрмитажном собрании оба великих испанца представлены довольно скупо. Подлинность единственного портрета Гойи в коллекции Эрмитажа до сих пор оспаривается (как известно, он был преподнесён известным американским бизнесменом А. Хаммером, в своё время разжившимся в Советской России 20-х годов ценнейшими произведениями, которые были конфискованы большевиками у «социально далёких»).

Но на выставке есть ещё и итальянские гении: идеальный классик Рафаэль («Святое семейство с ягнёнком»), жестокий реалист Караваджо – с победителем Голиафа Давидом, «живописец королей» Тициан (величественный «Портрет императора Карла V с собакой»). Как тут не вспомнить легендарную историю о том, как последний король-рыцарь Европы, прозванный «королём живописцев», поднял кисть, оброненную писавшим его Тицианом, – символический жест для ренессансной эпохи, которую знаменует уважение к личности художника, обожествление человека – сотворца Бога.

Здесь и первые величины Северного Возрождения: Босх («Извлечение камня глупости» – шарлатанская процедура, которую, кажется, всё продолжают производить современные целители и маги, а оный камень всё произрастает и произрастает – под воздействием одуряющих телепередач и системы массовой дебилизации); Дюрер («Портрет неизвестного»). А рядом с их лаконизмом выразительных средств и малыми формами – сверкающий радостью бытия и ослепляющий блеском живописи фламандец Рубенс. Как непривычен его конный портрет Филиппа II, которого мы привыкли вспоминать по мрачному образу из романа Шарля де Костера или по церемонным портретам, выдержанным в тёмных тонах (одного такого «Филиппа II», окутанного чёрным плащом, привезли и на этот раз – кисти женщины-портретистки, итальянки Софонисбы Ангишолы). И ещё один «типичный испанец» – Алонсо Санчес Коэльо с придворно-застывшими фигурками дочерей Филиппа II. Одна из этих девочек, закованных в придворные платья с жёсткими корсетами (эта «пыточная» мода из Испании распространилась на всю Европу), – любимица короля Изабелла Клара Эухения, которую часто изображали придворные портретисты, в том числе и великий Рубенс. Так же как и другую королевскую дочку – рыжеволосую Маргариту, дочь Филиппа IV, покровителя Веласкеса и других живописцев, а равно и драматургов, баловавшегося на досуге живописью и коллекционированием. Гениальный Веласкес писал её много раз, и портреты Маргариты есть в разных музеях Европы. Конечно, жаль, что Прадо не привёз самое знаменитое произведение художника, где фигурирует маленькая инфанта – «Менин», эту аллегорию торжества красоты над властью. А ведь там изображены не только королевская семья и фрейлины, но и сам художник. Для русского любителя искусства Испания – не только Колумб, который «удвоил белый свет» (по словам испанского поэта), не только Сервантес, написавший своё «евангелие от Дон Кихота», но и два великих человековеда в живописи – Веласкес и Гойя.

Возлежащая в виде музы с лирой в руках гойевская маркиза де Санта-Крус, конечно, не самое поражающее произведение гениального предтечи и романтизма, и сюрреализма. А вот портрет Фердинанда VII – произведение столь дорогого русскому зрителю Гойи-психолога, безжалостно раскрывающего в парадном портрете подозрительность и лицемерие этого деспотичного короля, который то подлещивался к Бонапарту, то восстанавливал инквизицию и душил свободу печати. Представленный на выставке один из картонов к шпалерам, в бытность молодого Гойи художником королевской мануфактуры, радует глаз яркостью красок, «счастливой живописью» рокайльной эпохи поздних Бурбонов (по выражению одной известной эрмитажной сотрудницы). А портретов этих Бурбонов, которых потом свергают революции и наполеоновские нашествия, что во Франции, что в Испании, на выставке немало. И эти страницы испанского искусства времён жеманного рококо и идеализирующего Просвещения нечасто так полно перелистываются перед отечественным зрителем.

Впрочем, раздаются и критические голоса: почему не привезли «хиты» наподобие великой апологии творческого труда – картины Веласкеса «Пряхи», где самые знаменитые вещи Босха или Гойи? Увы, решение выставочной комиссии обжалованию не подлежит.

Разумеется, не всем желающим удастся приобщиться к сокровищам, что привезли к нам из «храма живописи», но, возможно, им захочется добраться до Испании, чтобы увидеть собрание Прадо во всей красе. Пусть их желания совпадут с их возможностями.

Мария ФОМИНА, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Выставка открыта до 29 мая