КНИЖНИК

Вот четыре книги, которые словно созданы для того, чтобы о них было рассказано в одном обзоре. Они выпущены разными издательствами, но издатели как сговорились. Посмотрите: две – тёмно-серые, одна – бледно-серая. Две – «узкого» формата. На двух обложках – страшные лица, причём в одинаковом ракурсе. И все четыре – сборники «новой литературы». Какая, оказывается, стойкая ассоциация: раз «новая литература», значит, что-то серое и страшное. И главное, в этом есть пугающе большая доля истины.

«МОЛОДАЯ БЫЛА НЕМОЛОДА»
Авторы все разные, в каждом сборнике свои (только И. Голубенцев встречается в двух). Но кажется, будто вся «молодая литература» написана одним человеком. Причём немолодым. Грустным, сильно пьющим дядей, который до сих пор обитает в общаге Литературного института и не разгибая спины за копейки пишет для всех издательств «за молодых» – а что делать, жить-то надо.

Чаще всего «молодой» похмельно-угрюм:
«– А вы не подскажете, если я выйду на Монпарнас, я там перейду на тринадцатую линию?
Тут меня охватывает злость и ненависть и к этому вопрошающему, и к моему спутнику, слёзы стыда и обиды вырываются, кажется, даже из носа – поезд тормозит, я со злостью дёргаю за ручку дверей и выскакиваю на станцию, под огромные рекламные плакаты, теперь мне кажется, что все эти лица смотрят на меня, они залезли мне прямо в душу своими взглядами, они хотят от меня чего-то, чего я не могу и не хочу никому давать. Я всех ненавижу в этом прекрасном городе, и его – в первую очередь!»

Но в день зарплаты настроение улучшается, и он «шуткует»: «Боевые российские офицеры ловят стрелы зубами, работая с агья-чакрой и визуализируя кундалини в сушумна нади. Стянув тяжёлые боты и полушерстяные носки, ходят по углям и рисуют иероглиф «Дао» затравленным взглядом».

Отойдя от похмелья, вяло-лирично вспоминает, как отходил: «Я ехал по делам в электричке, но вдруг посередине пути мне сделалось до того тошно, что я понял: никакая мысль о спасении моей нормальной жизни не удержит меня здесь, я сойду на следующей же станции. Так я и сделал… Сошёл в придорожную рощицу, наклонился, и меня стошнило на жухлые листья… Оказывалось, что я не хочу спасать свою нормальную жизнь. Ведь, уже выходя из вагона, я пожертвовал ею ради простой рвоты».

А иногда работает в пьяном виде. То есть тоже шутит, но неумеренно: «Сначала генподрядчику показалось, что это порода осыпается, но, дождавшись ближайшей вспышки, он увидел человека, с перерывами ползущего в его сторону… «Не советую, – сказал генподрядчик. – Там домофон». «С пламенным мечом?» – уточнил незнакомец. «Да, конечно». Незнакомец застонал и сел на землю. «Везде с мечом, – заметил он. – А кое-где со скорпионами. Перестали в стране выпускать домофоны с человеческим лицом. Навеки сошли с конвейера». «Можно я спрошу: вы кто?» – как можно тактичнее спросил генподрядчик. Тот опять застонал с ритмичностью теоремы Виета. «Я великий грешник», – отрекомендовался он».

«ШПАГАТЫ» И НАКЛОНЫ
Большинство произведений из четырёх сборников идеально классифицируются как варианты литературных штудий. Так мастер на творческом семинаре в Литинституте мог бы сначала дать студентам такое задание: «Попробуйте выразить на бумаге свои переживания». В следующий раз: «Попробуйте записать свои воспоминания о детстве или о какой-нибудь поездке или воспроизвести услышанный где-то разговор». Потом мастер попросит переложить известный литературный или мифологический сюжет и/или пофантазировать на его тему. Потом – рассказать «смешную» или «страшную» историю, как вариант того и другого – «циничную», в духе Буковски. И студенты реализуют желание произвести на читателя впечатление, используя безотказные приёмы, которые действуют сами по себе, независимо от уровня мастерства рассказчиков, пытающихся насмешить, напугать или шокировать.

Вот и авторы сборников выполняют подобные экзерсисы начинающих, понимая или не понимая, что это ещё не имеет прямого отношения к литературе, как «шпагаты» и наклоны на поле стадиона – к футболу. На этих текстах я почти не буду останавливаться, хотя самые удачные из них вполне могут быть достойны публикации. Интереснее другие опыты, в которых отражены попытки построить новеллу.

НОСКИ ИЗ ПРОШЛОГО
Помимо общего стилистического и тематического сходства у сборников есть небольшие особенности. «Скажи!» – тексты, впервые опубликованные в Живом Журнале, их авторы – люди разного возраста и образования, и далеко не все из них претендуют на звание Писателя. Этот «непрофессионализм» принципиальным образом ни на чём не сказался, если не считать того, что некоторые подписались своими сетевыми псевдонимами. Стараются покрасивее рассказать о несчастливой любви Елена Болотова («Правило треугольника») и Кирилл М. Безбородов («День 1. Утро вечера»). Переживает на тему «Далеко же ты зашла, Дашенька, в поисках собственного «я»» Ирина Василькова («Ария Кармен»). Вспоминает о детстве Белка Браун («Быстрое, ускользающее»). Записывает забавный пустячок из жизни Виктория Лебедева («Усталые игрушки»). «Подслушивает» «Пляжные разговоры» Жанна Свет. Передаёт своими словами рассказ Гамсуна «Голос жизни» Йеллоу Рэт («Всё живое»). Бредит на кэрролловские темы Дмитрий Хитров («Фантасмагория Чарльза Лютвиджа Доджсона»). «Пугают» читателя Григорий Остров («Корабль уродов и Сандра»), Олег Боричев («Раз в году и палка»), Светлана Рухлинская («Рано или поздно, так или иначе…»). И т.д.
Ближе к литературе – к игре, а не разминке – Ирина Стрелкова («Братья и сёстры»), Александр Макаров («Носки»), Михаил Вишняков («Крылья бабочки»), П. Ёлкин («Урок разоблачения волшебства»).

«БлогБастер» – сборник победителей сетевой премии с таким же названием.

Повесть Наталии Козиной «Сокровища бомжа» – наивная выдумка о добреньких уголовнике и киллере, зачем-то помогших современной золушке разбогатеть.

Игорь Голубенцев во множестве коротких рассказов конвейерным образом сталкивает российскую реальность с разными мифологемами и, совмещая несовместимое, добивается дежурного комического эффекта.

«Дракон играет жемчужиной» Яна Шилова – неоготическая сказка, которой гомосексуальная тема только добавляет безвкусицы.

«Ярость» Людмилы Брус – мечта о том, как можно усилием воли стукнуть головой о стол нерадивую чиновницу, и ничего тебе за это не будет, а чиновница испугается и выдаст нужный документ.

«Проблема изменённого сознания в Рязанской губернии» Юлиана Хомутинникова – фантазия городского мальчика о том, как он стал учеником сельского «ведуна». Видимо, автор проезжал мимо деревни и увиденная за окном экзотика вдохновила.

Рассказ «Энтомолог в голландском кружеве» Юлии Дунаевой напомнил древний прозаический опыт критика Курицына «Смерть постмодерниста». То и другое – попытка выдумать знаковую фигуру, но вместо знаковости из пальца высасывается что-то скучное и никчёмное. У Курицына был остров с козой, у Дунаевой – дама XVII века, увлечённая суринамскими насекомыми.

Павел Гаврилин («Я часто вижу сны…») совершенно точно читал «Сны Чанга», и ему понравилось.

Так вот пару новелл из этих двух сборников я пересказала мужу. И он помог мне найти точное слово, воскликнув: «Какое мелкотемье!»

Да, сетевые авторы пытаются фантазировать. Но полёт их фантазии как-то невысок. Темы разнообразны и мелки. Читаешь – как пуговицы перебираешь в коробке.

Например, один из самых удачных – рассказ «Носки». Лирический герой постирал в тазу пятьдесят пар носков, вспоминая, что раньше было хорошо с любимой девушкой, а теперь она ушла. Развешивая носки на просушку, он решил усилием воли перенестись в прошлое – когда с девушкой было хорошо. Поднапрягся и… оказался у полного таза нестираных носков. Очень милая новелла. «Шёпот, робкое дыханье» нашего времени. Как писал Белинский Боткину 6 февраля 1843 года: «Оно хорошо, но как же не стыдно тратить времени и чернил на такие вздоры?»
В сущности, это диагноз для всех четырёх сборников.

«ГОЛОВА БОЛЕЛА, СЕССИЯ НАДВИГАЛАСЬ»
Сборник Facultet отличается большей однородностью, авторы – победители одноимённого конкурса – молодые люди с высшим образованием или студенты. Тематическая монолитность их произведений заставляет вспомнить страшные фильмы о том, как в человечество вселился космический паразит, превратив его в коллективный и очень скучный разум. Со студенчеством произошло что-то подобное. Если авторы двух предыдущих книг мелко фантазируют, то авторы третьей так же мелко описывают «свою» действительность. Несчастная любовь, секс, выпивка, еда. Этим круг интересов исчерпывается. Можно даже взять наугад по одной фразе из каждого автора и получить усреднённый рассказ:
«Мы с Артёмом выпили водки, расслабились и говорили слишком громко.

– Отвали. Мне абсолютно неинтересно, что там с тобой происходит, – сказала Ю. и почувствовала себя отвратительной дурой.

Поскольку я ничего не помнил и ровно столько же не помнили все остальные, то эта взаимная амнезия освобождала нас от чувства стыда или неловкости.

Бухла не было, курева не было, денег не было, радужных перспектив тоже. Голова болела, сессия надвигалась.

– Ну а у тебя как?

– Хреново, Тамар. Настроения совсем нет.

– Это бывает. Жизнь такая: чёрная полоса, белая полоса.

Я закурил, а зря: прежняя тошнота, уже, правда, сухая, вернулась ко мне. Ещё появилась и тяжесть в лёгких». И т.д.

Хемингуэевский антураж без хемингуэевского драматизма, без подводного течения, вторых и третьих планов. Очень робкие мечты. В основном о том, что Он позвонит и всё у Них будет хорошо. Есть множество точных зарисовок, наблюдений и психологических портретов. Какие-то рассказы даже хочется отметить, например, «Напрасный дар» Евгении Варёнковой, «Шутка, или Печаль против жизнерадостности» Антона Бильжо, «Вольный стрелок» Юрия Лунина… Но всё как-то камерно. Ни Времени, ни Страсти, ни Судеб, ни Характеров. Ничего с Большой Буквы.
Эпизоды, чёрточки.
И стихи в сборнике такие же.

…веки вскрываются медленно,
как обои
отходят от стенки
у потолка в уборной.

На редкость антиромантичный образ. Потолок вместо неба. Уборная вместо Мира.

у меня трусы красные
а у тебя синие
нам бы ещё белые
и почти РОССИЯ.

Случайная черта преподносится как знак. Что трусы, что Родина – ценности не систематизированы. Вернее, ценность в принципе одна – собственные переживания, как бы незначительны они ни были. Всё, что не я, малоинтересно. Отсюда и камерность. Хата с краю.

Даже не хочется думать на тему, откуда появилось столько молодых людей, которые ничем, кроме как собой, не интересуются. Вернее, хочется думать, что интересуются, просто воспитаны они не великой русской литературой с её социальностью, мистицизмом и всевозможными глубинами. А воспитаны литературой Интернета с торжеством обывательщины. По телевизору передают привет маме, папе и дяде Вове «с Сыктывкара». В Сети пишут такой же содержательный привет-рассказ о себе. И то и другое стало традицией.

В сборник «Новые писатели» вошли «лучшие произведения, представленные на Седьмом форуме» в Липках.
Чувствуется, что тут был действительно профессиональный отбор. И хотя большинство рассказов – ученичество, но добротное, с чёткой ориентацией на реализм (если не считать фантасмагорию Романа Шмаракова) и социальность. Проблемы матери-одиночки; потрясения начала 90-х, сказавшиеся на детях; вырождение Грушинского фестиваля; судьба пьющего, но ещё добросовестного и не совсем опустившегося электрика; страшная душевная пустота, скрывающаяся за внешней «правильностью» циничной школьницы… Правда, в этом изводе современной прозы тоже, как и в Facultet’е, не хватает «полёта». Но, может, лучше никакого, чем невысокий и по кривой траектории полёт «в никуда», как в двух «сетевых» сборниках?

ЛУЧШЕЕ
В «Новых писателях» же – два пронзительных произведения, лучшее во всех четырёх книгах. Рассказ Алексея Захарова «Колокола небесные» и пьеса Владимира Зуева «Мамочки».

«Колокола небесные» – о старухе, которую внучка, вместо того чтобы забрать к себе, отдаёт в богадельню. Автору удалось передать ощущение бесправности пожилых, несправедливости происходящего с ними, бесчеловечности родственников, которые, не обращая внимания на присутствие хозяйки, сортируют вещи бабы Томы на «хлам», который выбросят, и «годное», что заберут себе. «Сообразив, что уговорами дело скоро не кончится, а с автобусом договорённость до обеда была, Наталья велела мужу выводить бабулю из дома силком. Тот, не предполагая, что старуха способна оказать хоть какое-то стоящее сопротивление, взял Птаху за руку повыше локтя и, потянув, попытался оторвать её от спинки. Но Птаха не далась, она крепко уцепилась за фигурные шишки, продолжая неотрывно смотреть на Костяныча дикими глазами. Тогда удивлённый и одновременно раздражённый бабкиным упорством, Артур взялся за её запястья уже двумя руками и потянул напористей, всё больше и больше наращивая усилие. Постепенно он расходился. Налился кровью, начал сопеть и злиться, но справиться с Птахой не мог. Наталья стояла на прежнем месте у двери и, не произнося ни звука, наблюдала за происходящим с каменным лицом». Попытка Костяныча заступиться за Птаху только подчёркивает беспомощность стариков. Всё выходит, как планировали «хозяева жизни», и от этого сводит скулы и хочется «что-то делать». А вызвать таковое желание у читателя – верх литературных притязаний. Ситуация в рассказе – сугубо российско-деревенская и – вечно-всемирная. Она типична и уникальна, Птаха, Костяныч – «живые» художественные образы, а не публицистическая абстракция.

«Мамочки» – трагедия о женщинах, потерявших детей на чеченской войне и разыскивающих их в зоне боевых действий. Живые ощущают присутствие мёртвых, мёртвые видят живых, и встречаются они только во снах. Живые – матери – голыми руками раскапывают минные поля в поисках останков детей – своих или чужих. Мёртвые заботятся о живых. Как могут. «АНДРЕЙ. У меня мамка завтра снова меня искать пойдёт. А я же на гранате лежу. Как бы отвадить её?! СЕРГЕЙ. Ты приснись ей и скажи, что ты не там лежишь. Я вот своей всё время говорю, что живой. В плену, мол». Надежда и отчаяние, живые и погибшие, любовь и прощение – всё сплавлено в сияющий слиток очищающей боли.

Ещё хочется выделить один рассказ в сборнике «БлогБастер» – «Паутинка» Татьяны Алексеевой. Писательница создала образ «закрепощённой женщины» – бабушки, опутанной коконом ниток: шьёт, вяжет, вышивает. Она выпорхнула из любимого кокона только после смерти, но всю жизнь нить была для неё символом «непрерванной традиции», вечности, пути, продолжения рода. Ведь действительно физиологией на женщину возложена определённая роль, которую общественное сознание интерпретирует в очень широком диапазоне, вплоть до домашнего затворничества и паранджи. Женщина по-разному воспринимает архаичные интерпретации, видя в предложенном ей образе жизни: тюрьму, с которой надо смиряться; тюрьму, из которой надо бежать; тюрьму, которую нужно разрушить; убежище; норму. В маленьком рассказе автору удалось всё это показать, оперируя одним пластичным образом и не пускаясь в пространные рассуждения.

Вот, пожалуй, и всё. Одна пьеса и около десяти рассказов на четыре книги. А в целом, как сказал поэт (сборник «Новые писатели»):

В двухкомнатной этой отчизне –
Санузел раздельный, возле
Метро. Проехать легко. –
Квадратные метры жизни,
А также того, что после,
А также того, что до.

Поэты разные, но, несомненно, «обои отходят» именно в этом санузле.

Немолодой «молодой писатель», мечтая об отдельной квартире и не переставая мысленно работать, идёт за водкой. Утром – сдавать новый сборник «новой литературы».

Надежда ГОРЛОВА

Новые писатели: Проза, поэзия, драматургия, критика / Сост. Р. Сенчин. Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ. – М.: Вагриус, 2008. – 496 с.

Скажи!: Сборник рассказов / Сост. М. Кетро. – М.: АСТ: Астрель, 2008. – 288 с. – (Автор ЖЖОТ).

БлогБастер: Повести и рассказы победителей премии «БлогБастер» / Сост.И. Бояшов. – СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2008. – 247 с. – (Серия «БлогБастер»).

Facultet. Новая литература нового поколения: Литературно-художественный сборник / Предисл. В. Табака, В. Новикова; Сост. В. Васильева, И. Меркудинова, М. Перлина, В. Табака, М. Хайкина. – М.: Эконавт, 2008. – 480 с.

Код для вставки в блог или livejournal.com: 

Двухкомнатная отчизна Вот четыре книги, которые словно созданы для того, чтобы о них было рассказано в одном обзоре. 2009-06-10 / Надежда ГОРЛОВА открыть