ПАМЯТЬ

Пришёл с войны солдат-освободитель Григорий Тягунов к своей молодой жене, одарённой не только красотой, но и беззаветной верностью, какая наблюдалась у русских женщин в самые суровые годины. Вернулся… Каким?..

Война, пережевав большую часть наших сельских, бондарских мужиков, вернула одни огрызки. Искалеченность мужиков, недавних бойцов, заслонивших свою землю, не воспринималась тогда трагически, как несчастье. По крайней мере не было в глазах той боли, которая делает человека жалким, несчастным, зовущим к состраданию. Напротив. Здоровый мужик, у которого ноги и руки на месте, вызывал вместе с восхищением и подозрительность: «Надо же, какой везунчик! Всем хватило, а ему не досталось!»

Возле нашей школы, недалеко от рай­исполкома, а, точнее, напротив, чуть наискосок, располагалась шумная чайная, где вечно толпилась транзитная шоферня, смущая бондарских выпивох и одиноких вдовушек.

К этой чайной тянулось много дорожек, политых бабьими слезами. Одна из дорожек вела сюда и Гришу Тягунова, Потягунчика, как у нас его прозвали. Дорожка шла от его добротного, срубленного прямо перед самой войной, дома. Дом  рубил сам ловко и умело. Силы было не занимать, да и стати тоже. Крутой мужик, напористый – всё сам да сам. А теперь вся сила и мощь Гриши заключалась только в его руках. Позвоночник у него был перебит немецким осколком, но ни от Гриши, ни от его заботливой жены никто никогда не слышал горестных стенаний на свою судьбу. Перемогались сами. Как могли.

Кличка Потягунчик прилепилась к нему с языка говорливой жены. Она, выпрастывая его из душной избы на улицу, приговаривала: «Потягушки сделай руками! Потягушки! Вот и будешь на солнышке!». Так фамилия перекинулась с его образом жизни. Чтобы мужик сам выползал на воздух, для этого сметливая баба набила кругляшей от жердины, за которые, хватаясь крепкими ещё руками, передвигался на животе хваткий наш орденоносец.

Для того безденежного времени Гриша получал неплохую пенсию, время выдачи которой скрашивало если не его бытие, так семейный быт. Бутылка обязательной водки была ему наградой за боевые заслуги. Жена блюла Гришу строго. Больше бутылки в месяц ему за все подвиги не причиталось. Соседи были предупреждены. Жалельщиков «сбегать за вином» она тут же останавливала своим бабьим правом. И вот когда мужу становилось невыносимо, когда особенно спекалось внутри, а жена была на колхозной работе, он ящерицей выползал на дорогу к районной чайной. Чтобы там хорошо угоститься, денег ему для этого не требовалось.

Компанейские водители, тоже недавние воины-освободители, с добродушными шутками подсобляли ему добраться до буфета, где угощали вином, но не из чувства жалости, а исключительно в знак мужской солидарности. Ведь каждый из них мог оказаться на его месте, каждому был припасён свой осколок, да промахнулся.

И тогда Гришин дух воспарял. Он на равных весело матерился с товарищами, смеялся, забыв свою отметину в позвоночнике.

Однажды, возвращаясь из школы, я увидел дядю Гришу на пыльной сельской дороге. Широко расставив крепкие руки с большими, как лапы варана, ладонями, он, извиваясь всем корпусом, споро преодолевал расстояние от чайной к дому. Начитавшись Гайдара, того, кто написал про тимуровцев, я, хоть и не был пионером, с готовностью кинулся Грише навстречу, предлагая свою помощь. Нет, она ему была не нужна. Оскалив в победной улыбке свои по-лошадиному широкие, ещё не изношенные зубы, он послал меня крепким русским языком к истоку всех истоков. Потягунчик, несмотря ни на что, чувствовал себя мужчиной.

Да, война…

Потом, через много лет, мне посчастливилось быть в известном берлинском парке, где стоит знаменитый воин-освободитель, вставший во весь богатырский рост над зеленью газонной травы, и там я вспомнил Гришу Потягунчика, нашего бондарского ратоборца.

Воин-освободитель одной рукой прижимал девочку-Европу, а другая его рука сжимала опущенный меч. И я подумал: а ведь наш сельский ратоборец, каким бы физически немощным ни казался, силён духом своим. И не сломить его никаким житейским и мировым бурям.

Аркадий МАКАРОВ, с. Бондари, ТАМБОВСКАЯ ОБЛ.