ИВАН ГОНЧАРОВ – 200

Давным-давно, когда мне было 13 лет, произошёл такой «конфликт культур»: я просил у мамы на день рождения «Всадника без головы», а она мне подарила книгу И.А. Гончарова о плавании фрегата «Паллады» в Японию (1852–1854 гг.). Очень была красивая: с белым парусником на синем переплёте, с множеством картинок (в том числе и с потрясающими, как я теперь понимаю, японскими) – но до чего занудная! Ни одной перестрелки!..

Сегодня, когда мама давно уже живёт лишь в моей памяти, я ничего не помню про того «Всадника» (помню только, что без головы). А гончаровский фрегат так и плывёт параллельным со мною курсом по жизни.

Что же я вижу в той книге сегодня?

Представьте себе описанный волшебным гончаровским пером кусок планеты от Кронштадта до Нагасаки – через три океана. Ураганы в «гремящих широтах», жуткие, удушающие безветрия на экваторе, самые разные небеса, самые разные берега с чудесами ботаники. И вот мимо всех тех чудес (или даже сквозь них) плывёт уморительно трогательный народ – букет из белобрысых и простодушных лиц тамбовско-симбирской национальности. Поют свои «Белы снеги». Пляшут «Барыню». Удивляются: «Надысь в том вот порту за такой же товар полшильника просили, а тут, глядь, цельный шильник!» (шиллинг). Матрос Мотыгин вернулся из увольнения с подбитым глазом – вздумал «поиграть» на портсмутском базаре с «леди, продающей рыбу» («Это, – поясняет автор, – всё равно, что поиграть с волчицей в лесу»). С матроса Фадеева в тропиках слезла вся шкура: «Бог знает, что за солнце! У нас в Тамбове, бывало, весь день лежишь…» А вот около Зондского архипелага, в открытом море, в непроглядной тропической тьме, под бортом корабля вдруг раздаётся плеск вёсел. «Кто идёт?!» – кричат с мостика. «Чухны приплыли, ваше благородие», – докладывает вахтенный матрос. «Или литва», – уточняет другой.…

Этот жанровый юмор – знакомство русской деревни с планетой – на каждом шагу зорко оттеняется картинами эпохи, в которой умные люди уже усматривали проблемы посерьёзнее подбитого глаза. Ибо именно к середине XIX века, когда была предпринята экспедиция адмирала Е.В. Путятина (в которую специально взяли одного из лучших русских писателей), европейская цивилизация вышла на новый уровень развития – глобальный. Сегодня ты ещё гордишься белокрылой красавицей «Палладой», но завтра и «Паллада», и «Диана», и прочие парусники окажутся вдруг оружием вчерашнего дня. Сегодня Япония ещё шлёпает по твоей палубе в деревянных сандалиях, но эту страну уже взламывает американская эскадра Д. Перри, и завтра над бамбуковыми домиками с бумажными стенками сверкнёт самурайская сталь. И вся перепуганная деревня Азия от Сингапура до Шанхая вдруг вырастет над двумя океанами проснувшимся жёлтым гигантом. Как говорится, есть над чем подумать. Накануне Крымской войны плывёте, ребята! По маршруту, которым спустя 50 лет проследуют к цусимской могиле броненосцы З.П. Рожественского!..

Понимал ли Иван Александрович историчность момента, в который он, принципиальный лежебока, вдруг очутился лицом к лицу с глобальной цивилизацией?

Ещё как! Ведь едва ли не он и есть автор теории о «большой деревне» (Азии) и «большом городе» (Европе). Очень зоркий культуролог. Как пристально вглядывается он, например, в Кейптаун, Сингапур, Гонконг – зародыши нового мира, островки новой планеты, которая уже всплывает из будущего! Да и в Японию. И в Китай. И в русских на фоне англосаксов…

А кто не понимал?

Говорят, что Николай Палкин. Тупой крепостник. Домаршировался до сдачи Севастополя!..

Это неправда. Точнее, клевета (других великих русских писателей). Царь Николай Павлович хорошо понимал вызов цивилизации – сам специализировался в инженерном деле. И паровозы уже вводил, и пароходные фрегаты. Железные дороги, системы водного сообщения, городские центры и прочие сооружения Первониколаевской эпохи по сей день остаются образцами (как, кстати, и литература: почти весь наш золотой век – оттуда). Более того: именно он ввёл у нас само понятие прогресса!

В общем, все всё понимали. Так что же случилось?

СЛУЧИЛОСЬ ТО ЖЕ, ЧТО И С НАМИ: после Великой Победы в Отечественной войне и сорока лет мира, а также долгого общеевропейского краснобайства о святости мира и нерушимости границ Запад вдруг ловко хлопнул Русь «фейсом об тэйбл». Или, если воспользоваться выражением Герострата Сергеевича Меченого, показал «кто есть ху». После чего, естественно, началась другая эпоха.

После крымской катастрофы, как известно, русское общество пришло к выводу, что мы отстаём от Запада не как-нибудь, а принципиально – на целую фазу развития. В силу чего у нас тогда впервые прозвучало словцо «перестройка» (и тоже с немалыми последствиями).

Тогда же И.А. Гончаров предъявил нам и одно из тяжелейших национальных обвинений – в обломовщине (знаменитый роман «Обломов» увидел свет в 1859 году – сразу после «Фрегата»).

Суть того обвинения общеизвестна: каждый знаком с ней на собственной шкуре. Скажу больше: ради здоровья души никогда не надо забывать, что наш первый враг – лень, нежелание (а то и боязнь) шевелить мозгами и прочими мускулами. «Мы ленивы и нелюбопытны» – это сказано про нас.

Тем не менее и тут дело не так просто, как кажется. Существует, например, мнение, что мы тогда опростоволосились не в силу национального характера (в 1854 году наши «обломы», затопив бесполезные корабли, насмерть дрались от Камчатки до Дуная – враг так и не рискнул двинуться дальше Крыма), а имел место международный заговор в лице трёх империй – Австро-Венгрии, Франции и Британии. За что наш великий канцлер А.М. Горчаков и пообещал им большие неприятности. Что они и получили: первой – в 1870 году – погорела Французская империя, а к столетию высадки десанта в Крыму не стало и Британской (попутно товарищ Сталин выплатил сдачу и за Цусиму).

Да и что такое вообще эти «национальные характеры», если сколько людей, столько и характеров, причём что ни день, то разных?

Возьмём, к примеру, тех же японцев, к которым плавал наш классик. В их национальном характере созерцательность занимает ведь ничуть не меньшее место, чем у русских. И они, как и мы, казались Гончарову «большой деревней». И обломовский вопрос: «Зачем мне ваша цивилизация?» – они задавали ещё в XVI веке, когда сбрасывали в море иезуитов.

В 1854 году, когда американский флот нагло вошёл в их воды, они испытали не меньшее унижение и отчаяние, чем Россия. И тоже провозгласили нечто вроде «перестройки» – «эпоху Мэйдзи». Однако ни императора своего не убили, ни государство не разрушили. Даже над предками своими покойными не потешались. В 1945 году им снова набили морду, ещё страшнее. Атомным огнём жгли. Но они – ничего. Не слыхать, чтобы какой-нибудь японец спился. Или чтоб японки разменивали честь на доллары. Никакого разложения. Только злее вкалывают.

Чего, как говорится, и нам желаем.

Библиотекарь Георгий, Виленский православный монастырь Святого Духа, ЛИТВА