КНИЖНЫЙ РЯД

В. Родионов. Громкое дело «Тихого Дона». – М.: Алгоритм, 2007. – 368 с.

Бывают такие книги, перевернёшь последнюю страницу и задумаешься: о чём она, для кого написана? Перебираешь в уме варианты ответов на эти вопросы и никак не можешь выбрать тот, который полностью бы тебя устроил. Книга Вячеслава Родионова на меня произвела именно такое впечатление. 

На первый взгляд всё просто: автор, непосредственный участник событий, рассказывает о том, как Сергей Герасимов снимал свой «Тихий Дон». Шестнадцатилетним мальчишкой Слава Родионов бросил химкомбинат, на котором работал, чтобы помочь матери прокормить семью, и устроился в съёмочную группу, убедив помощников Герасимова взять его ассистентом одного из операторов картины – Майи Меркель. В принципе он мог бы ограничиться лишь собственными воспоминаниями, видел он действительно многое. Мог, но не ограничился. 

Не являясь ни киноведом, ни кинокритиком, он скрупулёзно проштудировал массу источников, включая публикации в центральной прессе и выступления самого Герасимова и его коллег, встречался с ныне здравствующими участниками съёмок и родственниками тех, кого уже нет в живых. На страницах книги официоз соседствует с милыми «бытовыми» подробностями. Читатель узнает, как в постельных сценах между Быстрицкой и Глебовым одеяло прокладывали, как Игорь Дмитриев вырабатывал офицерскую осанку старинным способом: с помощью наполненных водой стаканов на погонах. Автор дал слово не только звёздам первой величины, но и жителям Каменска, где была штаб-квартира киногруппы, и хутора Диченский, где проходили основные натурные съёмки. По его мнению, вот они-то, массовка (читай – народ), и были главными героями ленты. 

Повествование Родионова, однако, не исчерпывается описанием съёмочных будней. Любопытен разбор любовных линий, проходящих через роман и картину, исходя из божьих заповедей, а не с позиций нравственного кодекса строителя коммунизма. Страдалица-Наталья для него вовсе не образцовая мать и жена, у которой незаслуженно увели мужа, а грешница, убившая своего нерождённого ребёнка, погубившая себя и оставившая сиротами ни в чём не повинных детей. И всё-таки первая часть книги воспринимается как занимательное чтение для поклонников советского кино. Но расслабившегося читателя уже поджидает сюрприз. 

Когда приступаешь ко второй части, возникает ощущение, что за перо (или клавиатуру компьютера) взялся совсем другой человек. Автор из рассказчика-очевидца превращается в трибуна, в пламенного защитника чести и достоинства донского казачества и начинает сыпать фактами, разоблачающими «неточности», допущенные и в романе, и в картине. Это уже не воспоминания восторженного юноши, грезившего кинематографом, а гневные филиппики зрелого мужа, пытающегося в меру своих сил и возможностей восстановить историческую справедливость. Если автор и заговаривает о съёмках, то только для того, чтобы снова и снова доказать читателю: на самом деле было не так, как снято Герасимовым (и соответственно написано Шолоховым). 

По-человечески эту пылкость понять можно. Вячеслав Родионов родился и вырос в тех местах, где происходит действие романа. Сам казак, и предки его казаками были, и понятно, что душа у него болит за попранную славу предков. Причём со свойственной ему скрупулёзностью он приводит многочисленные цитаты и из трудов историков, и из воспоминаний своих земляков-казаков – как тех, кто чудом выжил в сталинских лагерях, так и тех, кто оказался в эмиграции. Но к кому адресуется автор? Для почитателей картины на этих страницах слишком много истории и мало уважения к любимому фильму, для профессиональных историков – слишком много эмоций и мало фактов. 

Но непонятнее всего другое. Почему ареной для этого своеобразного сражения за справедливость Родионов выбрал фильм Герасимова? Сергей Аполлинариевич не документальное кино снимал, а экранизировал культовый роман советского писателя номер один. Ни Шолохов, ни Герасимов не могли рассматривать трагедию донского казачества вне пресловутого девиза «до основанья, а затем». Если уж рассматривать созданное ими как документ эпохи, то именно как документ советской эпохи, которая базировалась на ценностях и приоритетах, кардинально отличных от тех, что нынче исповедует автор. В юности он к Сергею Герасимову и его творчеству относился совершенно иначе и даже мечтал по окончании съёмок учиться в его мастерской. Так что было бы гораздо логичнее (этические соображения можем в расчёт и не брать) развести по разным изданиям светлые воспоминания о киношной юности и исторические штудии, коим автор посвятил свои зрелые годы. 

Андрей БОРОДИН