ПОЭЗИЯ                                                                                                                                                                                       

Максим ЗАМШЕВ

* * *
Осень вертлявая, первая осень солдата,
Словно кокотка, с которой привык ночевать.
Нет у неё ни подруги, ни свата, ни брата,
И ни о ком не горюет, о ком горевать?

Мысли крепки, нелюдимы… и вшиты погоны
В громкие судьбы мальчишек свирепой рукой.
Тучи по небу ползут, как пустые вагоны,
Им не расскажет никто, как вернуться домой.

Невозвращенье… Оно постоянней вращенья,
В памяти, что в лабиринте античном, темно.
Точка, с которой ушёл, заслужила прощенья,
Не заслужила забвенья, но не суждено.

Осень как осень, – коварная, лживая, злая,
С рябью холодной, со всхлипами серых утят.
Ночи спокойной кому-то безмолвно желая,
Наши шинели взлетают и низко летят.

С пятнами туч разминуться – простая
задача,
Омут небесный в такую погоду глубок.
Осень вертлявая, первая осень солдата,
Зёрнами в землю бросает большую любовь.

К чувствам земным свысока нелегко
наклониться,
Солнце едва показалось – и снова во тьму.
Твёрдая кровь на губах молодого горниста…
К этой побудке уже не успеть никому.

* * *                                                                                                                                   
Прошлогодней давности стихи,
Как на удивление тихи.
Женщины, с которыми расстался,
Как в жару мороженое, тают.
Их любовь другие сохранят.
У злодея наготове яд.

Не театр мир, а закулисы,
Хитрость и коварство – это к лисам,
Глупость и упрямство – это волчье.
Занавес давно разорван в клочья,
Зрители исчезли кто куда.
Ничего в бокалах, кроме льда.

Будто новогодние шары,
Рифмы удивительно стары.

У злодея на столе сирени,
У героя новые мигрени,
Волк не знает, для чего овца.
Всех томит отсутствие конца.

Бесконечность пострашнее смерти,
Память – это древний тёмный знак.
Боги не поймут, как мы посмели
Их отправить в поднебесный мрак.

Время рассчитать совсем не трудно,
Главное, чтоб сын вернулся блудный.

Прошлогодней давности Любови
Вынесут сравнение любое.

В гримуборной зеркала осколки
Отражают ламп неровный свет.
Суетятся лисы. Воют волки.
Зал пустой. Билетов лишних нет.

* * *
Мне кажется, что жизнь моих друзей
Не кончилась, а закатилась в угол.
А юность возле огородных пугал
Застыла. Ей не стать уже резвей,

Не выгадать ни часа, ни минуты,
Всё началось задолго до поры,
Как рыбы, от усердия надуты,
Со дна подняли старые миры.

И, соблюдая правила игры,
Мои друзья, задвинув крепко шторы,
Оставили пустые разговоры,
Чтоб вслушаться в напев земной коры.

А жизнь? Она длинна и бестолкова,
Мизантропична и не так нужна,
На огороде выросла стена, –
Забвенья непреложная основа.
Ведь юность – эфемерная княжна –
Нуждается в защите от былого.

Мои друзья, таланты, ротозеи,
Пропойцы, пожиратели небес,
Вы презирали всякого лакея,
И вас не спутал, хоть и путал, бес.

Зачем же вы разлуки чёрствый хлеб
По нищим разбросали слишком рьяно?
Великий город окнами ослеп,
Ничтожный раб зализывает раны.

На свет пробраться стало тяжелее,
Ветра всё одиночней и всё злее,
А камень преткновенья под ногой
Всегда не тот, всегда совсем другой.

* * *
Как жаль, что луны не коснуться,
как раньше, руками,
Остались вопросы, а прошлого будто и нет.
Живя на равнине, становишься ровным,
что камень,
И датой рожденья мараешь обратный билет.

Гремучая смесь одиночества с мыслью о благе
Отчизны, в которой смертельна
октябрьская стынь.
В промокших полях отзывается хохот бродяги,
И поезд качается с призрачной тенью
впритык.

На ветках не птицы, а сгустки вчерашней
обиды,
Готовится снег на себя уронить облака,
Глаза отыскали печальные русские виды,
И этим глазам запретили моргать на века.

Пустые леса в ожиданье свирепого гула,
Охотничьи ружья долги отдают тишине.
Друзьям уж пора выходить из тяжёлых
загулов,
Но что-то их держит, но что-то их держит
на дне.

Наверно, луна им обманы пускает вдогонку,
И пальцы до хруста, до крови сжимают бокал.
Эх взять бы её, отложить бы спокойно
в сторонку…
Но бред это всё, человек и в грехах своих мал.

На карте почти не видна заповедная область,
Такой географии вряд ли окажешься рад.
А осень винить небольшая, как водится,
доблесть,
Особенно если ты сам перед ней виноват.

* * *
Если думать, что горизонт – черта,
Ему нужна параллель.
Без неё не получается ни черта,
Какая-то бесформенная канитель.

Параллельные линии, параллельные пути,
Две розы, две лилии.
Не пересечёшься, как ни крути,
Да и как крутиться, коль ты – линия.

Невозможность любви выражена графически,
Математическая благодать.
Но горизонт один, вот в чём фикция,
Ему даже не о ком помечтать.

Моя судьба горизонтом скошена,
Я сам себе царь и монах.
Лучше уж иллюзии крошево,
Чем её крах.

Уходя со всеми дорогой заката,
Ощущая ступнями земли испуг.
Узнаю в Лобачевском брата
И линию жизни соскребаю с рук.

Чтобы потеряться в мире параллельном,
Где никто не встречается с тем,
С кем хотелось бы в час расстрельный
Пережёвывать виноград поэм.

Видишь, надуваются пузыри
На воде ни живой, ни мёртвой.
А Рима всего лишь три,
И каждый из них четвёртый.

А когда я выгуляю всю маету,
Дайте мне кисть колонковую,
И я подведу черту,
Параллельную и незнакомую.

Откроется последний клапан,
Выпорхнет чумовая звезда,
И планета в геометрическом коллапсе
Улетит неизвестно куда.

* * *
Жизнь висит на волоске,
Волос тонок, волос прочен
На твоём дрожит виске,
Прям, блестящ и непорочен.

В закольцованности фраз
Невозможность возвращенья,
И холодный свет из глаз
Никому не даст прощенья.
Никому не разрешит
С волоском играть без меры.
Крепко к миру я пришит,
Как погон к шинели серой.

Но держусь за волосок
И вишу, томясь от страха.
И не знает твой висок,
Как мокра моя рубаха.

Великаны есть везде,
Лилипуты тоже в моде.
Только чую: быть беде –
Парикмахер где-то ходит,

Проверяет ножниц сталь,
Всех ровнять – его забава.
Ну не плачь же, перестань,
На меня идёт облава.

Ну, сорвусь я, лилипут,
Великаны не заметят.
Мы своих не сбросим пут,
Не сотрём своих отметин.

Будь со мной накоротке,
Я с тобою кроток буду.
Жизнь висит на волоске,
Невозможная, как чудо.

* * *
Часы идут бесшумно по рукам,
По голове и далее всё выше.
Они своим не молятся богам,
Они своих богов давно не слышат.

А мы теперь прилежнее часов,
Мы нежностью питаемся ночами
И слышим даже самых дальних сов,
О чём бы они страшном ни кричали.
Поодиночке жмутся времена
К сварливым стрелкам, чей удел движенье.
Жаль, вымирают наши племена,
Оставив только нас для продолженья,

Для продолженья рода и пути,
Великого пути последних белых,
С него уже не сбиться, не сойти,
Часы спешат. Богам до них нет дела.

Найдётся ли мне ангел по плечу?
Жизнь, разогнавшись, мчится по спирали.
Часы идут бесшумно. Я молчу.
Ведь в проводах слова мои застряли.

На них садятся птицы. И снега
С них падают в минуту роковую.
Наверно, соберусь я на бега,
На старый ипподром, на Беговую.

Что за цена мне взять один заезд?
Пусть не страшит возможное фиаско.
Никто не даст нам непосильный крест,
От нежности лицо бросает в краску.

Страну, легко меняя на страну,
По циферблату проведи рукою.
В безвременье я губы окуну.
Ты думаешь, оно на вкус какое?

* * *
Живу не здесь, не там, а где-то,
Не у черты, не за чертой.
И что такого в жизни этой,
Чего уже не будет в той?

От перемен ветра смутились,
От недомолвок киснет люд.
Не выбираю «или – или»,
Не выбираю, там иль тут.

Под мягкой сумеречной шапкой
Я грею мысли, чтоб к утру
Похмелье оказалось шатким,
Особенно в чужом пиру.

Я пир чужой запомню крепко
И выужу из пошлых тем
Тоску о том, что сгнило древко
И знамя выцвело совсем.

Живу не там, не здесь, а в мире
Своём, не нужном никому.
Наверно, проще жить в квартире
Хоть с кем-нибудь, хоть одному.

Но всё, что просто, у поэтов
Рождает творческий простой,
А это скверно в жизни этой,
И никуда не годно в той.

* * *
Нежность ли серебряна над водой,
Словно ты ладонями провела?
Сам себе мерещусь ли молодой,
Так и не доделавший все дела,
Так и не примеривший чёрный фрак,
Так и не распутавший весь клубок?
Ты меня покинула просто так,
Я же сырость выплюнул, как любовь.
Что томится-мается в стороне,
Дымно-невесомое между крыш?
В мире перевёрнутом – мы на дне,
А привыкнешь, кажется, что летишь.
И теперь без памяти, без молвы,
Самым незатейливым рад вестям.
Мысли, как танцовщицы, сплошь резвы,
Но никак не ходится по гостям.
Нежность ли серебрёна вдоль воды,
Или сны сбываются наконец?
Ведь давно затоптаны те следы,
Что когда-то вывели под венец.
На полы наложены потолки,
Небесам не вырваться из дождей.
И плывут безжалостны и легки
Утки, не похожие на людей.