ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВРЕМЕНИ

Указом президента России британский импресарио Виктор Хоххаузер и его супруга Лилиан награждены орденами Дружбы, которые им вручили в июне в российском посольстве в Лондоне. Всемирно известный импресарио очень редко даёт интервью, но тут, как он сказал, «особый случай». Ведь именно «ЛГ», по его словам, «пробила брешь в стене», которая была воздвигнута перед ним.

«НЕВЪЕЗДНОЙ»
– Мы с Лилиан первыми «вывезли» из Советского Союза на западные гастроли не только ваших великих музыкантов Рихтера, Гилельса, Ойстраха, Ростроповича, но и целые коллективы – Большой и Кировский театры, танцевальный ансамбль под руководством Игоря Моисеева…

В 1974 году планировались очередные выступления Большого театра. Я уже десятилетия организовывал их, но тот момент был особенным. Артисты Кировского театра оперы и балета Попов и его жена проводили тогда в Ленинграде голодовку. Они требовали разрешить им отъезд за рубеж. Это вызвало большой резонанс на Западе. Многие англичане сочувствовали Попову. Было ясно, что Большой будет встречен враждебно. Лоуренс Оливье и другие наши знаменитости предлагали отложить гастроли…

Весной в Москве я был на приёме у министра культуры Екатерины Фурцевой. До этого мы не раз виделись. Она была яркой, запоминающейся, эмоциональной женщиной, в то же время волевой, решительной. Понимаю, почему в неё так сильно влюбился директор итальянского театра «Ла Скала» Антонио Гирингелли. Кстати, это оказалось на руку советским певцам, некоторые из них проходили стажировку на всемирно известной итальянской сцене.

Ко мне Фурцева всегда относилась внимательно и любезно, но в тот день всё было иначе. Она была непреклонна: гастроли Большого театра надо проводить! Я сказал, что и в моих интересах проводить гастроли, но не в сложившейся ситуации, а позже. На том мы и расстались.

И что в итоге? Большой театр приехал; как всегда, блистательно выступали Бес­смертнова, Лиепа, Мак­симова, Васильев, Лав­ровский… Однако были неприятные моменты. К примеру, в первом акте «Спартака» в зале вдруг вскочили трое парней и девица. В танцоров полетели гвозди, шурупы, толчёное стекло. Девица выхватила из сумки яйца, и через секунду они растеклись по сцене, пол стал скользким. Все тридцать восемь дней гастролей сопровождались метанием на сцену разнокалиберных предметов, демонстрациями протестов, угрозами, обвинениями. Короче, минусов от гастролей в той атмосфере оказалось очень уж много, как я и предполагал.

Однако официально этого в России не желали признавать, пресса и боссы от культуры уверяли, будто налицо «грандиозный успех». А втихомолку, за кулисами, искали виноватых. И нашли в моём лице.

Сотрудники советского посольства в Лондоне предложили мне осудить демонстрации против Большого театра, но я ответил, что политика не моя стезя. И стал «невъездным» в Советский Союз. Почти на двадцать лет!

Сколько предложений я отправил с тех пор в различные, как у вас говорят, инстанции! Чаще всего вместо ответа – молчание. Иногда – отписка.

ТОГДА И НЫНЕ
Он бомбардировал Москву письмами и телеграммами, надеясь, что с него снимут клеймо «нежелательного элемента». Хоххаузер проводил тогда до ста концертов в год, но в залах, которые раньше он бронировал для советских исполнителей, выступали звёзды со всего света, включая бывших «прим» из России – Барышникова, Нуриева…

О своих «хождениях по мукам» Хоххаузер рассказал мне, когда я только-только приехал в Лондон, открыв корпункт «ЛГ» в Великобритании. Мой материал в газете так и назывался – «Плата за строптивость». И после его публикации («ЛГ», 10.04.91) всё cловно по волшебству изменилось. Хоххаузера пригласили в Москву, в Министерстве культуры дали зелёный свет на организацию выступлений советских ансамблей, балетов, театров…

– Как я был счастлив, когда мой бойкот наконец прекратился! – вспоминает он. – Но решил поначалу быть очень осторожным. Первым пригласил в Англию «нейтральный» ансамбль «Лезгинка» из Дагестана. Потом – Московский балет. А в девяносто третьем – снова Большой. Однако криков «Браво!» не было, залы были полупустыми. Но затем выступления стали проходить очень и очень успешно. И если одни газеты писали, что «новое поколение танцоров театра вдыхает жизнь в классические постановки», другие называли «Спартак» «балетом холодной войны, воспевающим борьбу пролетариата против декадентствующего империализма». А по телевидению прозвучали слова, что театр «не совершил революцию, которая необходима».

Каждое лето мы с Лилиан организуем гастроли Боль­шо­го в Великобритании. Про­славленный «Ковент гарден» всегда заполнен до отказа, на улице спрашивают лишний билет, хотя билеты очень дорогие. Но… Где теперь мастера прежнего калибра? Причём не только в Большом? Где сегодняшние Ойстрах, Шостакович, Гилельс? Кстати, их никогда не интересовали деньги. Они были воистину люди искусства.

Мне скажут, что это брюзжание старика. Нет… Я признаю: кое-что стало лучше. К примеру, артисты теперь куда свободнее. Сегодня большинство музыкантов, певцов, танцоров не зависят от властей. Они живут там, где хотят, хотя в основном за границей, стараясь делать деньги. И порой исчезают, растворяются там. Может, поэтому нет великих музыкантов?.. Есть очень известные, популярные, но не великие. А это огромная разница.

Вот, скажем, Ойстрах ни за что не уехал бы из своей страны. Он был великим музыкантом и великим человеком. Мы дружили с ним больше двадцати лет, были в Амстердаме на его последнем концерте…

«РУССКИЙ МУЗЕЙ»
– В Лондоне в 1971 году должен был выступать Ойстрах. Но как раз перед его приездом отсюда выслали больше ста советских граждан: дипломатов, журналистов, торговых работников. Их всех обвинили в шпионаже.

На следующий день после высылки мне звонят из советского посольства в Лондоне. И сообщают ужасную новость: Ойстрах отказался от концерта в знак протеста против недружественной акции. А все билеты давно проданы. И вообще страшнейший скандал!

Ойстрах был тогда в Нор­вегии. Я звоню ему. И что же? Он ничего не знает о своём «отказе». Москва решила за него и послала телеграмму в Лондон, даже не поставив в известность великого музыканта.

– Назло им приеду! – закричал Давид в трубку.

Ойстрах просто рвал и метал. Но я сумел отговорить его, понимая, какие неприятности он на себя навлечёт. Но мне-то что делать? Решился позвонить Иегуди Менухину: не выручит ли? И представляете, он прилетел на один вечер из Италии, где гастролировал! Успел войти в зал за 10 минут до выступления. Оркестр уже был на месте, весь «Роял Альберт холл» – самый престижный концертный зал Лондона – заполнен. Я объявил, что Ойстрах неожиданно заболел и Менухин любезно согласился заменить его.

Мой дом не зря называют «русским музеем». Здесь рояль, на котором играл Рихтер, фотографии с автографами Гилельса, Шостаковича, Геннадия Рождественского… Но одного «экспоната» у меня больше нет. А он был мне очень дорог. Это письмо Чайковского скрипачу Адольфу Бродскому, отправленное в 1882 году из Каменки в Манчестер. Пётр Ильич так высоко ценил игру Бродского, что посвятил ему единственный концерт для скрипки с оркестром.

После смерти Бродского письмо досталось по наследству его родственникам, и они выставили его на аукцион. Об этом узнали сразу несколько коллекционеров. Но я опередил их и выкупил письмо! Некоторое время хранил его дома. А потом решил подарить тому, кто лучше всех в мире исполняет скрипичный концерт, – Ойстраху.

Передача письма состоялась в лондонском «Альберт холле» в присутствии пяти тысяч зрителей. Ойстрах был очень растроган и сказал, что этот бесценный документ «по праву принадлежит не ему, а русскому народу». Он завещал письмо своей стране, и после его смерти вдова, выполняя волю покойного, передала документ в Музей Глинки, хотя он стоил огромных денег.

Когда мы уже прощались, Хоххаузер сказал:

– С Россией у нас с Лилиан уже шестьдесят лет особые отношения. Наш золотой «советский период» начался ещё в 1949 году, когда мы поженились. Надеюсь, он ещё долго продлится, хотя мне уже идёт девятый десяток… Ещё раз повторю: без «Литературной газеты» всё было бы по-другому. И многих гастролей ваших великих артистов могло бы вообще не быть…

Михаил ОЗЕРОВ, ЛОНДОН