ЗАПИСКИ СТАРОГО ЛИТГАЗЕТОВЦА

Владимир ОГНЕВ

Тут я хочу рассказать об одной истории-мистификации, в то время случайной и вынужденной, никак не связанной поначалу с каким-то замыслом или умыслом.

Дело было в 1972 году. «Литгазета», где я уже не работал, заказала диалог с Расулом Гамзатовым. Кому же ещё поручать такое дело! Я учился с Расулом в Литинституте, первый написал о нём в 1949 году, выпустил книги о поэте в Махачкале и «Худлите», по моему сценарию поставили фильм о Расуле…

Позвонил в Махачкалу. Жду в Москве. Но шли дни, а Расул не появлялся. Позвонил опять. Ответ в духе Расула: «Гигант мысли! Ты меня удивляешь. Разве ты не знаешь, что думает твой друг о поэзии?» – «На что это ты намекаешь?» – «Слушай, позвони завтра, а? Что получается, а?»

Меня вызвал главный и сокрушённо сказал: «От вас не ожидал. Вы что? Вы с Гамзатовым решили подвести редакцию?»

Не знаю, какой чёрт в меня вселился. Я сел за машинку, рядом с собой положил книжку «Пословицы и поговорки Дагестана». Я не вставал из-за стола, пока не поставил точку. Статья с ходу пошла в набор. На летучке её хвалили, телефон разрывался от поздравлений мне и Расулу, потом повалили письма. И вот тут-то я и получил удар обухом по голове. В одном из читательских писем была такая фраза: «Что ни говори, а талант всегда отличишь! Сопоставьте блестящую речь Гамзатова и текст критика. Небо и земля! Поэт – он и есть поэт. Критик, даже способный, останется критиком». Я растерялся. Плакать или смеяться? Я так вошёл в роль Гамзатова, что передал ему лучшее в себе? На себя у меня не хватило пороху? Я молчал об этой мистификации, мысленно обливаясь слезами. Значит, напиши я хоть «Хаджи-Мурата» за своей подписью, я остался бы посрамлённым? Значит нет вообще качества, а есть имя? Кто спорит, напиши текст сам Расул – было бы лучше, чем вышло у меня под его именем. Но ведь хвалили-то мой текст! Вот в чём фокус.

Эту историю я как-то рассказал Гие Данелия много лет спустя, когда мы решили написать сценарий «Хаджи-Мурата». Мы посмеялись и забыли об этом случае.

Оказалось, ненадолго.

Расул, которого мы решили взять для защиты замысла консультантом, позвонил мне, когда я дописывал последнюю сцену, и спросил: «Слушай, а какой у сценария консепсий?» – «Что?» – «Концепция какая?» Я стал диктовать Расулу. Он перебил: «Медленно говори».

На следующий день в газете «Труд» появилась заметка о готовящемся фильме: «Сценарий написал народный поэт… Режиссёр Георгий Данелия… оператор Вадим Юсов…» Концепция фильма была изложена толково.

Расул отдыхал на даче Верховного Совета, куда пригласил нас с Данелия. Прежде чем я начал чтение сценария, Гия спросил: «И тебе не стыдно, Расул? Ты не сказал, что автор – Огнев!» Расул хитро посмотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого, и сказал: «Слушай, ты кого в ресторане знаешь в лицо? Апициантку. А шефа-повара кто знает?» Мы расхохотались.

Имя Расула ещё раз опередило меня, на этот раз вообще без его участия. Я ехал в Польшу. Андрей Вознесенский попросил меня выполнить одну деликатную просьбу: я должен был отвезти в Варшаву огромную корзину с землёй и сиренью. Она предназначалась красотке польке, с которой я его познакомил, а она возьми да влюбись в русского поэта по-настоящему. Андрей, насколько я понимал, был одновременно и польщён, и отягощён этим положением. Мы, читатели, тем не менее были одарены стихотворением «Сирень Москва–Варшава». Один я знаю, что это было за мучение – перетаскивать тяжеленную корзину из купе в умывальник, который в старых купе-люксах, как извест­но, был общим для двух купе, а потом, после того как таможенник уходил, вворачивать корзину на место.

В Варшаве я был исцелован за Вознесенского Алицией Л. Она плакала и смеялась от счастья. Петрусь Глебка и даже престарелый эстонский поэт Иоган­нес Семпер, с которыми мы ехали в Польшу, помогали мне стаскивать эту проклятую поэтическую ношу. Потом, зевая, вышел Расул с тяжелейшим чемоданом, в котором что-то булькало.

Но в очередной книге стихов Вознесенского мои заслуги сводника-носильщика были… переданы Расулу. Само стихотворение было посвящено Гамзатову, а имя его поминалось четырежды.

Так я ещё раз убедился в том, что поэтический вымысел сильнее: фактов, хотя наивные люди и считают, что факты – вещь упрямая…