БОГЕМА «КЛУБА ДС»

Довольно покряхтывая, Змей Горыныч стоял перед мольбертом и изо всех творческих сил живописал маслом на холсте трёхголовую девицу Василису. Одно лицо у неё было юридическое и представляло Василису Премудрую, второе, физическое, соответствовало Василисе Прекрасной, ну а третье, возможно, было химическим и представляло собой парфюмерную промышленность.
Не жалея красок, Горыныч старательно накладывал блики и тени, а позирующая Василиса даже не подозревала о том, в каком именно виде предстоит ей дойти до благодарных потомков. Она спокойненько сидела, будто цирковой лев на тумбе, и грызла спелые яблочки, купленные по 45 рублей за килограмм у Бабы-яги с местного рынка. Словом, атмосфера в мастерской была поистине творческой.
Но тут без стука в мастерскую ввалился театральный режиссёр Кощей Бессмертный, и всякой идиллии настал конец.
Давно прошли времена, когда Кощей восхищался классиками и проклинал убогую современность. Игра в сценический консерватизм оказалась сравнительно недолгой, и Кощей со всей дури попёр в авангард.
Ультрамодный красный смокинг от Фальцетти был ему явно мал, поэтому Коша передвигался с естественностью заводной игрушки. Несмотря на раннее время, от него ощутимо разило импортным абсентом отечественного производства.
От одного этого запаха Василиса заёрзала на тумбе, и живописать её дальше было совершенно невозможно. Горыныч вздохнул и отложил кисть. А Кощей исторг из себя сдержанное приветствие.
Однако Василиса здороваться с ним не собиралась. Она отлично помнила, как этот злодей однажды из чистого озорства взял да и заточил её в водонапорную башню. Если бы Горыныч вовремя не подоспел с аквалангом, так и неизвестно, чем бы кончился дайвинг поневоле.
Сам Змей приветствовал непрошеного гостя лишь отчасти, кивнув ему средней головой. Левая голова всё ещё дулась на Кошу за вчерашнюю театральную премьеру, а правая вообще не разговаривала с ним с 1917 года.
О вчерашнем скандальном происшествии в театре трубили все газеты. Горыныч проклинал себя на три голоса за то, что согласился играть в кощеевой постановке, особенно в тот момент, когда нормальные пьесы вообще перестали его интересовать. А этот кошмар «Битва Ивана-царевича с Чудом-юдом у Калинова моста» не лезла ни в какие ворота.
Змей Горыныч исполнял роль Ивана-царевича. На роль Чуда-юда пригласили актёра Балдынина, который до этого подвизался в амплуа уголовника на шести телеканалах. Это ему до того осточертело, что он вцепился в свою Большую Роль всеми конечностями и сыграл Чудо-юдо без грима, отчего оно получилось девятиголовым и огнедышащим.
Но в конечном итоге режиссёр сам всё испортил. Кошу постоянно донимали разные идеи. И всё время совершенно некстати. Одна из них посетила его на самой премьере, ближе к концу первого акта. Так как никто не был посвящён в блестящий замысел Кощея, то и воплощать его в жизнь пришлось самому.
«Наше искусство в последние две недели ничего не делает для защиты окружающей среды!» – подумал Кощей и решил исправить это упущение.
В тот самый момент, когда Иван-Горыныч и Чудо-Балдынин рассуждали об экологии, Кощей выбежал на сцену с пожарным ведром и неожиданно окатил их холодной водой, крича:
– Кислотный дождь! Я так вижу!
Его гениальность, как это часто случается, не оценили. Змей Горыныч по роду своей деятельности вообще неожиданностей не любил и потому резко смахнул новатора хвостом в оркестровую яму. Режиссёр приземлился на ударную установку, произведя изрядный тарарам. Музыканты с испугу грянули туш, под который мокрые Балдынин и Горыныч удалились за кулисы, а Кощей в оркестровой яме вопил от ярости.
Теперь вот явился выяснять, по какой причине не доиграли пьесу до конца.

После «кислотного дождя» Балдынин лежал с простудой, заменять его было некем, и спектакли пришлось отменить.
Кощей извиняться за вчерашнюю проделку явно не собирался. Ну, слово за слово, взаимные упрёки и обвинения… Обстановка в мастерской художника приближалась к боевой. Оппоненты припоминали уже обиды трёхсотлетней давности.
Василиса деловито осматривалась. Ей требовался тяжёлый предмет, которым в случае необходимости можно было бы оглоушить Кощея и слегка Змею подсобить. Однако Горыныч не нуждался в помощи извне. Схватив большущий ластик, художник просто стёр Кощея с лица земли.
В мастерской стало тихо и мирно. Василиса встала, слегка размялась, подошла к мольберту, увидела свой трёхголовый портрет и посмотрела на Змея Горыныча с немым упрёком. А тот лишь развёл когтистыми лапками и ответил с апломбом истинного художника:
– Что поделать. Я так вижу! 

Андрей РУЧКИН

Обсудить на форуме