КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ

Елена ЗЕЙФЕРТ, доктор филологических наук Книги предоставлены торговым домом «Библио-Глобус».

Белов С.В. Фёдор Михайлович Достоевский. – Изд. 2-е. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. – 216 с. – 500 экз.

Порой говорят, что люди делятся на любящих Толстого – или Достоевского. В этом высказывании есть доля истины. По крайней мере можно больше любить одного или другого из них. Как человек, больше любящий Достоевского, читаю все новинки о нём.

Автор старшего поколения, доктор исторических наук, недавно подготовивший энциклопедию по Достоевскому, выпустил книгу-биографию «Фёдор Михайлович Достоевский». Каждая новая работа должна идти дальше предыдущих по этой теме. В 1935 г. вышла из печати книга Л. Гроссмана «Жизнь и труды Ф.М. Достоевского: Биография в датах и документах» (им же была написана книга о Достоевском в серии «ЖЗЛ», увидевшая свет в 1962 г.). В Париже в 1947 г. была издана знаменитая книга К. Мочульского «Достоевский: жизнь и творчество», в Нью-Йорке в 1953 г. – книга М. Слонима «Три любви Достоевского». Прибавить к этим и другим книгам можно лишь что-то новое, своё. И безукоризненно написанное.

В книге С. Белова неопровержимо то, что он обстоятельно знаком с фактами жизни и творчества классика, знает их причины и следствия. И с огромной искренней симпатией относится к Достоевскому и его близким – брату Михаилу, жене Анне Григорьевне и детям. Это подкупает. Хотя желание обнаружить в основном светлые стороны в жизни и личности Достоевского лишает его образ некоторой амбивалентности, делает одноцветным.

Уже читая вступление, ловишь себя на мысли, что, может, его написал не автор, а случайный рецензент? Возвращаешься к первой странице вступления – нет, оно авторское. «В истории мировой литературы очень редко встречаются примеры, когда влияние умершего писателя не только не ослабевает, а, наоборот, всё больше и больше усиливается». Это так. Но далее следует весьма спорная позиция: «И в этом смысле Достоевский – единственный, пожалуй, писатель, творчество которого с каждым годом становится всё более всеобъемлющим и всепроникающим». Представляю, как напряглись при прочтении этой фразы сторонники Пушкина, Толстого, Бальзака, Рильке.

Дальше – хуже: «Словно сказочная птица, каждый раз возрождается заново великий русский писатель, чтобы будить в новых поколениях нравственные идеалы правды, добра и справедливости». Таким слогом уже не пишут по меньшей мере последние двадцать лет. Он изжил себя вместе с уходом незримой цензуры.

Перелистывая страницы, ловишь себя на другой мысли: книга адресована школьникам. Аннотация к ней, однако, отрезвляет: «Рекомендуется как специалистам-литературоведам и историкам культуры, в том числе исследователям творчества Ф.М. Достоевского, так и самому широкому кругу читателей, интересующихся жизнью и творчеством великого писателя». Зачем же в книге с такой целевой аудиторией пересказывать фабулу гоголевской «Шинели»: «В повести Гоголь изображает бедного чиновника Акакия Акакиевича, тупого, забитого и бессловесного. Ценой нечеловеческих лишений он собирает деньги на покупку новой шинели. Но её у него крадут, и он умирает от отчаяния и горя»? Право, человек, не читавший «Шинели», не обратится к литературоведческим книгам.

Эти оплошности, как и неоправданная смена стилей – от основного научного к публицистическому и даже языку художественной литературы («…у окна сидит молодой человек. У него крупные черты лица, большой широкий лоб, а над тонкими губами короткие, редкие светло-каштановые усы. В серых, исподлобья хмурящихся глазах – озабоченность»), – мешают гармонично воспринимать книгу.

А ведь в ней показывается, как на каторге, где Достоевский четыре года читает только Евангелие – единственную разрешённую в остроге книгу, – в нём умирает «старый человек» и рождается «новый». Поднимается тема виновности и ответственности каждого перед всеми и всех перед каждым: человек ответствен не только за свои поступки, но и за всякое зло, совершающееся в мире. Прослеживаются неистовый восторг («самая восхитительная минута» в жизни молодого писателя) и последующее охлаждение к Достоевскому Белинского и его круга, перешедшее в болезненные насмешки: «Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, На носу литературы Рдеешь ты, как новый прыщ…» («Послание Белинского к Достоевскому», написанное Тургеневым и Некрасовым). Ставится вопрос, бунтовал ли ученик (Достоевский) против учителя (Гоголя). Оправдывается небрежность стиля классика, лишь дважды в жизни писавшего произведения (первое – «Бедные люди» и последнее – «Братья Карамазовы») «спокойно, не наспех, тщательно обдумав план и строго следя за языком и стилем».

Только гений имеет право на «небрежность». А возможность строго следить за языком и стилем, бесспорно, решает проблему качества восприятия книги.