ВЕСТИ С ПРЕЧИСТЕНКИ

Как прихотливо порой складывается жизнь совсем простых вещей!.. Скромная акварель, предназначенная быть подарком к дню рождения главе семейства, всего через два года после написания превращается в одну из самых дорогих реликвий этого семейства, а полтора столетия спустя становится раритетом русской истории и бесценным экспонатом, который ныне украшает собой собрание Государственного музея А.С. Пушкина. Вот так кратко, в одном предложении, можно изложить историю портрета молодой женщины с дивными печальными глазами, держащей на руках крошку сына.

Ровно за три года до того, как ей довелось позировать известному петербургскому художнику Соколову, Машенька, тогда ещё совсем юная барышня, была страстно влюблена в гениального поэта. Но он, подобно герою сочиняемого им в ту пору романа, деликатно, но твёрдо пресёк «души неопытной волненья». И девушка, как это обычно и бывает в таких случаях, согласилась выйти замуж по выбору родителей. Может быть, счастье человека в том и состоит, что он заранее не знает своей судьбы…

Марию Николаевну Волконскую, дочь генерала Раевского, героя войны 1812 года, правнучку Ломоносова по материнской линии, считают едва ли не самой романтичной фигурой русской истории. Родители, как им казалось, предуготовили дочери блестящую партию. Князь Сергей Волконский, боевой генерал, представитель одного из самых уважаемых дворянских родов России, был почти вдвое старше своей красавицы невесты, да и невеликого ума был человек, но для Машеньки, как для пушкинской Татьяны, «все были жребии равны». 11 января 1825 года сыграли свадьбу, а 5 января 1826-го князя Волконского арестовали как причастного к событиям 25 декабря. За год совместной жизни молодая княгиня прожила с мужем меньше трёх месяцев. И вот она, не питавшая к супругу особой любви, не разделявшая его политических убеждений, более того, воспитанная в уважении к монархии, решает следовать за ним в Сибирь.

Мария Николаевна позировала Соколову в середине ноября 1826 года, надеясь передать акварель в Петропавловскую крепость к 8 декабря – дню рождения мужа. Она писала ему: «Наш дорогой Николино чувствует себя хорошо, скоро ты получишь его и мой портрет работы Соколова. Не знаю, выйдет ли он, – так трудно рисовать ребёнка, схватить сходство, а у нашего особенно много живости в лице». Мальчику едва исполнилось десять месяцев. Накануне отъезда несчастная мать всю ночь простояла на коленях у колыбели в истовой молитве. Выбор был сделан: сын пребывает в счастии и благополучии, а муж страдает, и она должна быть с тем, кому горше. Передать портрет в крепость княгиня не смогла, осуждённых уже отправили в Сибирь. И она взяла его с собой.

26 декабря она приехала в Москву и остановилась у своей невестки – Зинаиды Волконской, жены брата Сергея Григорьевича – Никиты. Зинаида Александровна, жившая с мужем, как тогда выражались, «в разъезде», была хозяйкой, пожалуй, самого знаменитого московского литературного салона. У неё бывали Карамзин, Жуковский, Вяземский. Дом этот на Тверской (ныне номер 39), построенный в конце XVIII века знаменитым архитектором Матвеем Казаковым, пока цел, но, увы, сегодня за судьбу исторических зданий в центре Москвы совершенно спокойным быть нельзя. А ведь это пушкинский адрес: здесь Зинаида Волконская устроила прощальный вечер в честь Марии, где среди приглашённых был и Александр Сергеевич. Это была их последняя встреча. О чём думал он, глядя на женщину, любовью которой когда-то пренебрёг?..

На следующий день княгиня отправилась на Благодатский рудник. А через год «во глубину сибирских руд» пришла весть о смерти Николино. Он был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Пушкин посвятил его памяти трогательную эпитафию:

В сиянье, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.

А портрет с рудников отправился с опальной княгиней сначала в Читинский острог, потом в Петровский Завод, затем в село Урик Иркутской губернии, где Волконские жили на поселении, а когда Александр II подписал амнистию – в Воронки под Черниговом. После её смерти портрет унаследовала дочь Елена. В начале прошлого века он хранился в её имении Вейсбаховка под Полтавой. Затем началось его странствование по Европе – сначала с внучкой Марии Николаевны, а впоследствии с правнуком – Сергеем Джулиани. Почти через сто лет после создания, в 1925 году, портрет оказался во Флоренции, где тогда жил Сергей. Оказавшись в стеснительных обстоятельствах, он решил продать его. И тут в судьбу странницы-акварели вмешался его величество случай. По дороге Джулиани встретил своего троюродного брата Владимира Звегинцова, правнука ещё одной легендарной женщины пушкинской эпохи – Аннет Олениной. Владимир Николаевич был страстным собирателем пушкинских реликвий. Он-то и купил портрет Волконской у Джулиани. Так акварель оказалась в Париже.

В начале 60-х о Звегинцове и его реликвии узнал Илья Самойлович Зильберштейн. Человек это был во всех отношениях уникальный. Таких природа создаёт в единственном экземпляре. Родился он в Одессе, городе, самым тесным образом связанным и с Пушкиным, и с Волконской (именно там, по мнению большинства исследователей, и произошло их роковое объяснение), так что судьба акварели не могла его не волновать. Выдающийся литературовед и страстный коллекционер, он всю жизнь посвятил возвращение на родину раритетов русской истории. Причём государство даже и не думало выделять средства на покупку этих бесценных сокровищ, единственным оружием Ильи Самойловича были его безграничное обаяние и святая вера в то, что, когда речь идёт о культурном наследии, упоминание о презренном металле можно расценивать только как кощунство. И все эти экс-сиятельства русской эмиграции, с риском для жизни увозившие фамильные ценности из объятой революцией России, безвозмездно возвращали их своей навсегда утраченной родине.

Уговорил Илья Самойлович и Звегинцова. Тот писал ему из Парижа: «Конечно, вы правы, говоря, что место окончательного «упокоения» акварели на родине и что пора ей закончить долгое путешествие. К этому же заключению пришёл и я… Уже раз ей грозило закончить своё существование у какого-то флорентийского антиквара. В лучшем случае была бы она куплена любителем красивой акварели, но уже, наверное, никто бы со временем не знал, кого она изображает, и для потомства или для русских музеев она навсегда была бы потеряна. Уже несколько раз у меня были предложения её продать, но, каковы бы ни были «минуты жизни трудные», я никогда на это не согласился и не соглашусь…»

Судьба исторических ценностей, находящихся в частных собраниях, чрезвычайно волновала Илью Самойловича. В середине 60-х он посвятил этой проблеме большую статью в «Литературной газете»: то, что с таким трудом и с такой любовью собирается коллекционерами, после их смерти нередко пускается в оборот охочими до денег наследниками и исчезает из контекста отечественной культуры.

В 1967 году, когда портрет-путешественник отправился в Россию, его прежний владелец написал Зильберштейну: «Дорогой Илья Самойлович. Когда вы получите это письмо, акварель Соколова, изображающая М.Н. Волконскую-Раевскую, будет уже у Вас, закончив свои многолетние и многовёрстные передвижения. Надеюсь, что вернётся она домой в сохранности и что благодаря Вам найдёт подобающее ей место последнего упокоения в Пушкинском музее в Москве. С моей души спадает большой камень…»

В.П.