ЛИТПРОЗЕКТОР

Парадокс: самыми непрочитанными обычно остаются самые нашумевшие книги. Нашумевшие сразу после выхода, распиаренные и разрецензированные. По-своему это несчастливая судьба. У книги нет никакой возможности отстояться (или отлежаться), набрать градус и букет. У молодого вина, конечно, есть достоинства, но шибает оно в ноги, а не в голову, и в этом его коварство и обманчивость. Другой вопрос, что современные романисты на вечность и не уповают. Им бы портфолио собрать и в шорт-лист попасть.
Роман М. Кучерской «Бог дождя» наделал много шуму. Влюбилась интеллигентная барышня накануне перестройки в монаха. А монах «повёлся», да ещё и – вот ведь незадача – запил с горя. Прошло пять лет, и стало понятно, что шум был сродни шекспировской комедии – из ничего. Книга о «чистом и юном для церкви времени, когда створки распахнулись и повеяло свежестью», по выражению автора, который нынче всё понимает о своём детище лучше любого критика, запахла этаким православным декадансом. Но путь от Возрождения до упадка неблизок. А Кучерская его прорысила за год-другой. В одной из аннотаций было лукавое вопрошание: «Каково это – быть восемнадцатилетней девушкой в жухлые и безынтересные позднесоветские времена?» Отвечаем: быть восемнадцатилетней девушкой в любые времена прекрасно и удивительно! Вас ждут интересные авантюры, спасающие от «жухлости», замирания сердца и стабильное ожидание счастья, которое, скорее всего, не оправдается. Вот и весь сказ!
Неофитская вера оказалась непрочной, как домик Ниф-Нифа: дунул единожды волк соблазна, и домик повалился. Стыдно сказать, но об этом упреждали ещё Отцы Церкви, а замечательный священник прошлого века о. Александр Ельчанинов прямо писал: «Только первые шаги приближения к Богу легки; окрылённость и восторг явного приближения к Богу сменяются постепенно охлаждением, сомнением, и для поддержания своей веры нужны усилия, борьба, отстаивание её». Всё это – по пунктам – в «Боге дождя» описано, но лишь до отстаивания. А дальше – тишина. Читатель ждёт уж рифму, то бишь продолжения.
Продолжение последовало в виде романа «Тётя Мотя». Избегая непроизводительного труда, выписываем, сохраняя стиль оригинала, из рецензии Н. Кочетковой: «Марина, или тётя Мотя, как её в детстве звал отец, – 30-летняя женщина, дочь университетского профессора, учитель русского и литературы (то есть носитель культурной традиции), работает корректором в газете (вот вам современность). У неё есть муж – сисадмин, с которым у неё в последнее время не ладятся отношения, и пятилетний сын Артём. Она замужем восемь лет, но всё портит тот факт, что они с мужем, что называется, носители разного типа сознания: он родом из простой семьи, где женщина готовит-стирает-убирает. В семье Марины к быту привыкли относиться спокойно. В какой-то момент у Марины начинается роман с коллегой по работе по фамилии Ланин, известным колумнистом и телеведущим-путешественником. Он старше её лет на двадцать, они понимают друг друга с полувздоха, и всё было бы совсем прекрасно, но у него есть больная раком жена, от которой он не спешит уйти».
Незамысловато, не правда ли? И, главное, если пропустить обильные местоимения, всё так и есть: простонародный муж Коля ни в каком смысле не удовлетворяет тётю Мотю, а «Илья Моисеевич Муромец», как остроумная, хотя и отчасти фригидная, тётя именует своего любовника, – ублаготворяет во всех смыслах сразу: «Люблю тебя. И ничего больше нет другого – люблю ресницами, закинутым подбородком, подмышками, грудью, юбкой, мизинцами ног». Прочь Колю! Даёшь Илью Моисеевича! Ан не тут-то было: Муромец ухитряется отвертеться и убыть в очередной экзотический вояж. А вдобавок ещё с Мотей приключается незапланированный «залёт» от сисадмина с сопутствующим токсикозом. Куда деваться? Приходится пересмотреть позиции и остаться с носителем «иного типа сознания».
М. Кучерская «не спешит уйти» от накатанной со времён Арцыбашева схемы, только в отличие от Ю. Шиловой по-постмодернистски мощно рефлексирует: «Адюльтер – пошлое развлечение для обитателей женских романов». Чтобы, значит, опередить ретивых критиков. И, не в пример героине, автору этот отвод глаз – или ресниц – удаётся! На самом же деле Кучерская пишет в ином жанре – по-своему новом в свете постоянных сегодняшних наездов на интеллигенцию. Жанр этот можно определить как «роман безответственности». Внутри текста имеется ещё и вставной роман воспитания – о провинциальном учителе-краеведе и его разысканиях, но погоды он не делает: идеальная семья Адашевых, чьё жизнеописание тёте Моте поручено приспособить под газетную рубрику, оказывает на неё влияние разве что как на редактора. Писательнице до чрезвычайности хочется, чтобы её интеллигентных «носителей» любили «подмышками и мизинцами ног». Но любить вымышленных, притом безответственных, всюду ищущих только самовыражения, декадансных не ко времени персонажей – это совсем не то, что возлюбить ближнего, какой он ни на есть. Вот и ловишь себя то и дело на мысли: правильно наезжают!

Георгий СЕМИКИН

Майя Кучерская.
Тётя Мотя. – М.: Изд-во «Астрель», 2012. – 507 с. – 3000 экз.