ЛИТПРОЗЕКТОР

Карина БУЛЫГИНА

Алексей Шепелёв. Maxximum Exxtremum. – М.: Издательство «Кислород», 2011.  – 448 с. – 3000 экз.

Задержки в развитии у многих детей обнаруживаются не сразу. Лет до трёх ребёнок выглядит вполне обычным. Ну говорит плохо, косится как-то странно, штанишки пачкает. Ничего страшного – такие у него индивидуальные особенности. Когда взрослые спохватываются, часто исправить уже ничего нельзя. Остаётся смириться с положением вещей и учиться воспитывать вот такого. Но некоторые родители пытаются выдать отставание за особость и даже гениальность чада. Так, наверное, легче переживать ошибку природы.

Наша литература, а особливо – обслуживающая её бригада, на первый взгляд руководствуется аналогичными иллюзиями. Молодой писатель явно повторяет зады. Не важно чьи – Набокова с Газдановым или Берроуза с Буковски. Поневоле думаешь: может, критики их не читали? Так и тянет навыписывать цитат и отослать очередному панегиристу. Сугубая же неловкость возникает, когда убеждаешься, что не только критик, а и сам автор всё внимательно читали и тебя в этом занятии превзошли. Но из повторения задов сооружают целую эстетику. Это, дескать, специально устроено – в видах постмодернизма и интеллектуальной провокации. Тут так полагается, и вы со своим уставом в наш постмодернистский – не сказать монастырь – не лезьте.

Алексей А. Шепелёв (так этот новоявленный гений подписывает свои произведения, видимо, опасаясь путаницы с неким, допустим, Алексеем Б.) – кандидат филологических наук. Диссертацию защитил по творчеству Достоевского и Набокова – «Тема нимфолепсии как рецепция темы «ставрогинского греха» (Матушка-Заступница! – К.Б.). Если в провинции, откуда родом диссертант, такие темы никого не смущают, кажется, и хлопотать не о чем – процесс постмодернизации завершён. Но Шепелёв ещё и моднючий прозаик. Его первый так называемый трэш-роман «Echo» в 2002 году вошёл в шорт-лист премии «Дебют» и был издан «Амфорой» (не после этого ли подвига «Амфора» отказалась от актуальной литературы? – К.Б.). В дословном переводе trash – это «хлам», «мусор». В новейшем искусстве захламлённость и мусорность считаются протестом против проклятого обывателя и его идиотских правил (например, не испражняться публично, а посещать специально отведённые для этого места). Как не без остроумия замечено в одном из блогов, трэш – «та же самая массовая культура, но доведённая до абсурда и вывернутая наизнанку».

Второй роман, тоже названный на латинице, да ещё и с лишними литерами, «Maxximum exxtremum», вышел в текущем году. Критик Левенталь тут же назвал «поэтический, романтический, звучный» язык опуса «литературным чудом». А в промежутке между латинскими упражнениями у Шепелёва брал интервью Захар Прилепин (не он один, но и Он. Сам! Непререкаемый наш Захарушко!), где авторитетно заявил: «На мой вкус, Алексей Шепелёв самый необычайный, самый непредсказуемый и самый недооценённый персонаж современной молодой литературы. Нет, и книжка его шума наделала, и публикации были, и журналисты им интересуются, и премии случались – но это всё равно не соответствует масштабам оригинального дара Шепелёва. Он явно заслуживает большего».

«Большее» применительно к писателю – критическая непредвзятость. Применительно к Шепелёву – попытка трезво взглянуть правде в глаза. Сделать это непросто, поскольку Алексей А. про трезвых не пишет. Чтобы было понятно, о чём речь, вот небольшая цитата с сохранением орфографии: «она чудесно, как всегда (тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить!) делает (не вынимая изо рта сигареты…) (на месте многоточия обсцен, то есть мат. – К.Б.) мне инъекцию, и мне становится чудесно: я улыбаюсь-курю-втыкаю-засыпаю». Собственно, к «улыбаюсь-курю-втыкаю-засыпаю» и сводится, извините за выражение, дискурс романа. А «романтический звучный язык» – к мату-перемату. Этим, конечно, давно никого не удивишь, но всё равно коробит – чего автор и добивался. Но ни с какого передоза невозможно вообразить, что такие образованные люди, как специалист по нимфолепсии (nymphae – «девственница», lepsis – «приступ») и его критики, не ведают, что творят.

Приём умолчания, однако, не универсален, и восхвалители проб Шепелёва вынуждены кое в чём проговариваться: «…в этом контрасте формы и содержания узнаётся талантливейший из учеников Лимонова»; или: «Это же практически «Эдичка» Эдуарда Лимонова»; или: «Шепелёв – какой-то чумовой гений, вылупившийся из земляной русской цивилизации, как французский шампиньон».

Или – слова самого хвалимого: «Меня вот постоянно сравнивают с Миллером, Буковским, Берроузом и особенно с Уэльшем. Только после этого я прочёл по одной их книжке – и совсем не в восторге». В одном интервью Шепелёв в том же духе признаётся, что и Самого, то бишь Прилепина, тоже пролистал «только после этого». Вероятно, нимфолептические изыскания и эксперименты по расширению сознания съели всё свободное время кандидата наук. А вот тоже характерное по беззастенчивости саморазоблачение: «По сюжету лав-стория почти один в один шаргуновский «Малыш наказан», – но по воплощению…»

К воплощению сейчас перейдём. Когда скрывать отставание в развитии (нескрываемую вторичность) становится невозможно, тогда прибегают к другим хитростям: «Секс, алкоголь, наркотики, альтернативная музыка и альтернативная реальность – всё это здесь есть, но «в романе Шепелёва пресловутая классика жанра написана так, как будто об этом никто никогда не писал». Ну уж! Даже про нимфолепсию уже написали – читайте превосходный ранний рассказ Фолкнера с таким названием.

Убираем из названия – «Maxximum Exxtremum» – лишние буквы. Получаем «Максимальный экстрим»: так в прокате назывался фильм 2003 года Snowboarder. Там ещё снимались знаменитые французские спортсмены, участники чемпионатов мира и Олимпийских игр. Наугад приводим несколько выдержек из «шампиньона»: «Поев чипсов, настоятельно просила не мешать просмотру…»; «Она совсем заигнорировала меня»; «В конце концов мы пришли к тому, что по-большому она в данный момент, конечно же, не хочет…» Продолжать – или хватит примеров «романтического звучного языка»? Но даже эти образцы дурного вкуса невыносимо, гнетуще вторичны!

А подведение под патологическую невоздержанность протестной базы – просто уморительно. Именно это сделал в отношении Шепелёва журнал «Знамя»: «Автор представил читателям не просто начинающих алкашей, но, в некотором роде, интеллектуальную элиту маргинально-богемного толка. Маргинальность и богемность возводятся в принцип, в основе оного принципа – противостояние миру, радикализм и упоённая игра в собственную гениальность». Насчёт игры – спору нет. Но «противостояние миру» сегодня заключается уж никак не в «почти беспрецедентной… попытке порно­эротических сцен», алкоголизме и наркомании, а в прямо противоположном поведении. Поведение героев «Экстрима» лишь доказывает, что мир – с огромной, правда, задержкой – поймал их в свою потребительскую ловушку. «Егора Бычкова на вас нет!» – хочется крикнуть на каждой из 400 обдолбанных страниц. Последних запасов толерантности еле хватает, чтобы дочитать. Могут снова сказать: того и добивался финалист премии «Нонконформизм-2010». Если прочитать Чарльза Буковски с опозданием на 30 лет, тогда, конечно… А так – просто невыносимо противно жевать это вторсырьё. Если бы ещё эти экзерсисы списать на безнадёгу 90-х! Но эпоха в тексте никак не обозначена. Здоровьем персонажей Бог не обидел. Как бухали и ширялись в 90-е, так продолжили и в «нулевые».

Последний аргумент в пользу Шепелёва – любовь. Критик Левенталь отрабатывает этот аргумент – отношения автора-героя с девушкой-наркоманкой – на все сто: «любят друг друга до потери пульса». Но химически простимулированная «любовь» – только отражение обоюдной зависимости, хамства и тотального свинства, тоже позаимствованных в биографии то ли Кобейна, то ли Колтрейна: «Как прекрасен героин, я вам не смогу объяснить на пальцах, как ужасна любовь – извольте: возьмите четыре ручки или карандаша, зажмите их между пальцами левой руки, а теперь правой что есть мочи сдавите пальцы!» Уж про садомазо стопроцентно всё написано, прочитано и благополучно вытеснено.

Если верить Шепелёву, насущные проблемы его героев сводятся к тому, «где насобирать грошей на фанфырик (флакончик отвратного денатурата из аптеки) или на парочку роллтонов…». Самое обидное, что столичный читатель может подумать, будто это провинция отстаёт на два десятилетия. Да ничего подобного! Не за сухой «бомж­пакет» сегодня ратует провинция. Именно за пределами МКАД создают новую русскую поэзию и прозу и борются с наркотиками. Именно там зреют процессы, которые, надеемся, определят завтрашний облик страны, нации и её культуры. Почему же именно отставшие выходят на первый план и объявляются передовым отрядом?