ПЛАНЕТАРИЙ

Лев ГРИШИН, ведущий научный сотрудник Института макроэкономики

В этом году Закону «О противодействии коррупции» исполнится два года. Официальных оценок эффективности его применения пока нет. Граждане как задавались вопросом «Где посадки?», так и задаются до сих пор. Коррупция как была главным злом, так и осталась.

«Противодействие», как разъясняют словари, это «действие, препятствующее другому действию». То есть что-то вроде обороны. Но не борьба. В законе к тому же нет формулировки цели. Надо ли доказывать, что двигаться «в правильном направлении» недостаточно, важно ещё не сбиться с пути. А для этого нужно чётко прописать желаемый (конечный или промежуточный) результат. Цель обязывает – в этом, видимо, и есть причина уклонения от её оглашения. К слову, «бесцельны» у нас и некоторые другие актуальные законы. К примеру, о противодействии терроризму, о развитии малого и среднего предпринимательства, о государственной гражданской службе…

Законом не затронуты два направления, без которых борьба с коррупцией так и останется имитацией.

Первое. Контроль над источниками доходов.

Госслужащие обязываются законом представлять лишь «сведения о своих доходах, имуществе и обязательствах имущественного характера и о доходах, об имуществе и обязательствах имущественного характера своих супруги (супруга) и несовершеннолетних детей». То есть, по существу, речь идёт не более чем об уведомлении.

Декларации чиновников разных уровней, последовавшие во исполнение закона, показали, что слой руководителей и управленцев нашей небогатой страны с её совсем небогатым народом живёт совсем небедно. Выявились и некоторые особенности владения имуществом гражданами этого круга, немало потешившие честной народ. К примеру, главными собственниками «активов» в семьях некоторых высоких чиновников и милицейских чинов являются жёны, а их мужья обходятся минимумом имущества и зарплатой. Публикации этих фактов, наверное, доставили декларантам минуты некоторого дискомфорта, но это время благополучно пережилось. Важно было миновать требуемую законом уведомительную фазу «контроля» и перейти под юрисдикцию презумпции невиновности, где собственность и её владелец практически неприкасаемы.

Оформление собственности на других лиц (как бы во владение) давно практикуется гражданами, не желающими афишировать свою «достаточность». В этом плане обсуждаемый закон в чём-то просто легализовал это лукавство.

Второе направление – гласность.

Закон нуждается в этом оружии борьбы, но не по образу телепередач типа «ЧП». Ибо эти репортажи – сумбурный сплав криминала, бытовых дрязг, маргинальных эскапад и мелкой мерзости – только угнетают психику людей беспросветностью и страхом и вытравляют из них остатки доверия к власти и уважения к стране. События в репортажах о коррупции должны подаваться не как процесс (задержан, подозревается и т.п.), а как результат – «суд постановил». С краткой справкой: портрет, личные данные, суть преступления… Думается, что публичная демонстрация наказуемости зла послужит моральной поддержкой людям, потерявшим веру в справедливость и правосудие.

Уведомительная форма «контроля», презумпция невиновности, отсутствие гласности и позиция власти, щедрой на критическую риторику, но робкой до дела, а иногда просто пофигистской (в памяти ельцинское – «А чёрт его знает, куда девались эти миллионы!»), – всё это моменты среды, скорее, обитания, чем противодействия коррупции. Закон не потревожил эту среду, он вписался в неё и, по существу, легитимировал.

В 1999 году Россия подписала, а в 2006-м ратифицировала «Конвенцию об уголовной ответственности за коррупцию». В апреле 2008 года комиссия стран – подписантов этого документа, проанализировав ситуацию в России и ознакомившись с проектом обсуждаемого закона, рекомендовала не только возвратиться к конфискации имущества вообще, но и ввести норму «конфискации in rem». То есть основанную на переносе бремени доказательства законности происхождения имущества на его действительного или мнимого владельца. А в случае подозрений в коррупции руководствоваться не принципом презумпции невиновности, а напротив – виновности. Однако Госдума пошла «иным путём» и приняла «тишайший» закон, устроивший все «заинтересованные стороны». Это был «консенсус» в пользу лобби от коррупции.

Сегодня в Госдуме можно услышать, что введение нормы in rem возможно и целесообразно. Означает ли это, что у Закона «О противодействии коррупции» появился шанс стать-таки законом о борьбе с ней?