ВЕХИ-2009
Дискуссия «ЛГ» близится к завершению. Ещё несколько материалов – и мы подведём итоги...
Как отмечал в начале «веховской» дискуссии В. Толстых («ЛГ», № 1), феномен русской интеллигенции с её извечными вопросами сложен и противоречив, до сих пор не разгадан и не понят, приносит с собой в историю неоднозначные результаты. Если обратиться к словарю Вл. Даля, то интеллигенция есть «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей», призванная к пониманию происходящих в нём процессов. Своеобразие этого понимания и знания, влияющего на ход нашей жизни и охарактеризованного в «Вехах», имеет далеко идущие последствия.
В предуведомлении к статье А. Уткина «Предостережения» («ЛГ», 2008, № 52) отмечается, что «времена проходят, иллюзии сменяются разочарованиями, затем новыми обольщениями...». Как бы подхватывая последнюю мысль, Н. Лазарев заключает, что «снова и снова наша интеллигенция будет отдаваться во власть прекраснодушной утопии и сидеть у разбитого корыта несбывшихся надежд и чаяний» («ЛГ», № 8).
В статье «О путях и задачах русской интеллигенции» П.И. Новгородцев заключал: «Мы должны будем сказать, что основным проявлением интеллигентского сознания, приводящим его к крушению, является рационалистический утопизм, стремление устроить жизнь по разуму, оторвав её от объективных начал истории, от органических основ общественного порядка, от животворящих святынь народного бытия. <….> Когда, увлекаясь своим полётом, мысль человеческая отрывается от своих жизненных корней, когда она стремится сама из себя воссоздать всю действительность, заменив её органические законы своими отвлечёнными требованиями, тогда вместо того, чтобы быть силой содержательной и прогрессивной, она становится началом разрушительным и революционным».
Неискоренимая мерцательная двойственность человеческой природы, соединяющей в себе, если воспользоваться известными строками Державина («Я царь – я раб – я червь – я Бог!»), царские и рабские, божественные и животные начала, сплетения добра и зла, оказалась недоступной для эмансипированного естественного разума.
Вместо того чтобы распутывать кентаврический «клубок» изначальной двусоставности человеческой природы и определяемых ею глубинных разрывов бытия, исследовать и преодолевать «незавершённость» (Гр. Нисский), «недосиженность» и «недоделанность» (Достоевский) человеческого существа, просветительско-интеллигентская мысль на деле капитулировала перед этими проблемами. Она удалила их из центра на периферию сознания, отказалась от эффективного осмысления коренной двойственности человеческой природы.
Всё это и предопределило в ходе истории отмеченные свойства революционного «рационалистического утопизма» интеллигентского сознания.
Проповеди «естественного человека», гражданских прав, государственного переустройства, прогресса, науки и т.п. в книгах и журналах эпохи Просвещения оборачивались призывами «раздавить гадину» (Церковь), гильотиной для целых слоёв общества (духовенства, дворянства, крестьянства).
Говоря словами А.Ф. Лосева, в новой картине мира «человек должен был превратиться в ничтожество и только бесконечно раздувался его рассудок».
«Научные» парадигмы «раздувшегося рассудка», утопического гуманизма и просветительского сознания, в лоне которого среди интеллигенции формировались невнятные социальные проекты Нового времени, причудливо сочетали и сочетают абстрактные идеи свободы, равенства, братства (можно добавить современные словосочетания: права человека, общечеловеческие ценности, цивилизованное общество и т.п.) с материалистическим принижением человека как «подобия Божия».
В результате возводимая на «естественных» основаниях постройка вскоре превратилась, по словам Энгельса, в «злую карикатуру» на блестящие обещания просветителей. И иного результата по большому счёту нельзя было ожидать. В подкладке очередного витка гуманистической риторики, республиканских и демократических новшеств заключалось реальное содержание формулы «Человек человеку волк».
Расхождения между книжными прогрессивными идеями и их последующим реальным воплощением, между тем, что планируется, и тем, что получается на деле, остро переживались Герценом: «Мы были свидетелями, как все упования теоретических умов были осмеяны, как демоническое начало истории нахохоталось над их наукой, мыслью, теорией, как оно из республики сделало Наполеона, из революции 1830 года – биржевой оборот».
Рационалистический революционаризм принимал на русской почве крайне радикальные и экстремистские формы. Как заключал В. Толстых, «...с Радищева и декабристов, затем, как в эстафете, разночинцев, народников и «кающихся» интеллигентов именно в её руках (интеллигенции) находились рупор и фитиль всевозможных трансформаций и потрясений (даже террористы, «бомбометатели», обоего пола были интеллигентами)».
С. Франк выявляет в «Вехах» крепко спаянную цепь силлогизмов, которые руководят «всем поведением и всеми оценками русского интеллигента». Жизнь не имеет никакого высшего и объективного внутреннего смысла, и единственное благо в ней – удовлетворение субъективных материальных потребностей. Стало быть, всё, что отвлекает общество от решения этих задач, есть зло.
И вполне закономерно, что при таких «трансформациях», когда разрушается органический уклад религиозной, культурной, социальной, экономической жизни, неизбежно возникают «потрясения». Когда вслед за «книжниками» и «идеологами», радеющими (порою беззаветно и жертвенно) о справедливости и равенстве, приходят «практики» с бомбами, вилами и штыками, пулемётами и автоматами… И до неузнаваемости искажают первоначальные идеи, планы и проекты.
Гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить. «Овраги», «демоническое начало истории», а на самом деле несовершенная человеческая природа, девальвирующая и снижающая любые благие начинания, сокращаются укороченным интеллигентским сознанием и становятся камнем преткновения для него в бесконечных вопрошаниях «что делать?», «кто виноват?», «что с нами происходит?».
Здесь будет вполне уместным привести ответ Вл. Соловьёва на подобные вопрошания: «Представьте себе толпу людей слепых, глухих, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздаётся вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления. Пока вы не исцелитесь, для вас нет дела, а пока вы выдаёте себя за здоровых, для вас нет исцеления».
Совсем не удивительно, что вопросы «что делать?», задававшиеся не только Чернышевским, Л. Толстым или Лениным, получали на практике тупиковые ответы. Ибо они ставились и решались в границах не только не преображённой, но всё более тёмной основы человеческой природы.
При отсутствии действительно положительных сил добра и света лидеры из среды интеллигенции оказывались и оказываются в положении слепых поводырей, не способных увидеть скрытое иррациональное содержание рассудочных теорий, подспудные болезни здравого смысла, утопичность любых социальных преобразований.
Расширение и углубление укороченного интеллигентского сознания, учитывание уроков отечественной и мировой истории, в которой и проявляются основные неизменные свойства, противоречия и метаморфозы человеческой природы, тем более важны, что мы снова оказались в плену революционных силлогизмов.
Наши нынешние силлогисты не устают твердить о демократии, гражданском обществе, общечеловеческих ценностях, рыночных отношениях, правовом государстве и т.д. и т.п. И отказываются видеть в этих понятиях не только оборотные, но и даже очевидно противоречивые стороны.
В пылу неофитского первооткрывательства и наивно пристрастной идеализации «цивилизованного мира» так называемые «эмпирики» и «прагматики» из среды интеллигенции уповают на передовые технологии, «шведскую» или «американскую» модели… Они не задумываются о неизбежных и естественных последствиях общего хода жизни, всё более принижающего и примитивизирующего основные мотивации человеческого поведения.
Лишь иногда из уст сегодняшних интеллигентов-реформаторов можно услышать суждения о том, что юридические гарантии несовершенны, но лучшего люди не придумали, что в демократических институтах достаточно зла, но зла наименьшего.
Однако при таком количественном подходе забывается и не берётся в расчёт, что и наименьшее зло не может давать добрых всходов. Оно способно в определённых обстоятельствах (а тем более в условиях театрализации жизни, двойных стандартов, плутократических интересов, хитроумной борьбы за мировые ресурсы, информационных войн, виртуализации действительности) лишь к неограниченному росту. И ежесекундно создаёт почву и атмосферу, в которой формальное равенство превращается в настоящее неравенство, богатство порождает нищету, мир готовит войну и слышится, говоря словами Чаадаева, «треск машины» бытия.
В результате возникают как бы неожиданные парадоксы, а на самом деле естественные и неизбежные следствия, когда незаметно дискредитируются гуманистические идеи и демократические лозунги.
И здесь вполне уместно вспомнить, что в перестроечное время была воспроизведена модель «Бесов» – закономерное перерастание «чистого» западничества и либерализма в «нечистый» нигилизм и терроризм. Оказавшись в замкнутом кругу эгоцентрических склонностей и корыстных интересов, в беличьем колесе бесконечно множащихся материальных потребностей, человек ещё более отдаляется от «царя» и «бога» в себе, утрачивает положительные силы добра… И ещё сильнее укрепляет свой плен у «тёмной основы нашей природы», которая, подобно течению реки, сносит всякие благие намерения – хотели как лучше…
И в этом отношении и процветающий терроризм, и активность тоталитарных сект, и коррупционный вал, и увеличение числа самоубийц и наркоманов, и рост фашистских настроений, и войны в центре Европы, и демографический спад, и двойные стандарты, и многое другое на Западе и в России являются не случайными и неожиданными, а вполне закономерными и естественными следствиями. Следствиями сплошной эгоизации и материализации человеческих желаний, отсоединения «высшего» от «низшего», усыхающих духовно-нравственных сторон.
Эта среда выразительно охарактеризована в трудах А.С. Панарина. Он рассматривает столь чтимый нынешними интеллигентами-реформаторами глобализм как формирование планетарного кочевнического дома, разновидность репрессивной утопии, либеральную машину, которая отсекает всё, выходящее за пределы «экономического рационализма».
При этом сугубо технологическое отношение к действительности ради «морали успеха» сопровождается усилением безудержного потребительского гедонизма, высвобождением анархо-индивидуалистической и зоологической чувственности, погружением в стихию «вечного инстинкта».
В атмосфере богемной распущенности и безответственности, откровенного социал-дарвинизма и ничем не сдерживаемого «естественного отбора» на первый план выдвигается ростовщическая, паразитарная экономика спекуляций и перераспределений. Самоотверженный вдохновенный труд заменяется игровым досугом, а подлинное качество деятельности заслоняется престижным имиджем и статусной символикой. «Злосчастный парадокс последних «реформ» в том, что они ознаменовались реваншем наихудшего над наилучшим: жульничества над честным трудолюбием, своекорыстия над самоотверженностью, предательства над верностью…».
Какой из всего этого следует вывод, вытекающий и из уроков «Вех»?
Столь излюбленное нынешними интеллигентами-силлогистами противопоставление демократии и тоталитаризма, свободы и авторитаризма, интернационализма и национализма, коммунизма и капитализма, модернизма и консерватизма не составляет центральной проблемы нашего времени.
Популярные темы, постоянно освещаемые экономистами, политологами, журналистами, – всего лишь производные и побочные ответвления главного вопроса: кто есть человек – образ и подобие Божие или «свинья естественная»? (Достоевский). Борьба идёт не между правыми и левыми, традиционалистами и прогрессистами, а, как писал Гоголь, за души людей, за понимание личности, за господство «высшего» или «низшего» в ней.
Решение тактических политических или экономических, социальных или культурных проблем невозможно без освобождения из плена «тёмной основы нашей природы», рационалистических схем и утопических проектов, идеологических мифов и лукавой пропаганды… Только востребованность «наилучшего» стала бы залогом подлинного сопротивления «демоническому началу» истории, преодоления всяческих кризисов. Ведь, например, присутствие во всех сферах деятельности (при одинаковых профессиональных и деловых качествах), условно говоря, Гринёвых, а не Швабриных уже неузнаваемо выправило бы скособоченную картину нашей жизни.
Борис ТАРАСОВ, ректор Литературного института им. М. Горького
Код для вставки в блог или livejournal.com:
Как отмечал в начале «веховской» дискуссии В. Толстых («ЛГ», № 1), феномен русской интеллигенции с её извечными вопросами сложен и противоречив, до сих пор не разгадан и не понят, приносит с собой в историю неоднозначные результаты.
|
К 60-летию легендарного барда. 
О гражданской позиции известного поэта и нобелевского лауреата размышляет Владимир БОНДАРЕНКО.
К 160-летию классика отечественной литературы.
О коронавирусе пишут сейчас многие поэты. Вот и Елена ЛИТИНСКАЯ не осталась в стороне.
Поэзия Игоря ПОКОТИЛОВА жестковата, даже порой жестока.
В рассказах Светланы ПЕРЕГУДОВОЙ – люди провинции, печальные, мятущиеся, порой потерявшие надежду, но все-таки живые.
О романе Канты Ибрагимова «Стигал» размышляет Сесили ДЗЕБНИАУРИ.
Майский номер известного литературного журнала получился довольно насыщенным.
О теме «лишнего человека», популярной в изданиях, входящих в «Журнальный зал», рассказывает Владислав КИТИК.
Наталья РАДУЛОВА о том, что символика украинской дивизии «Галичина» признана нацистской.
Обращение Российского книжного союза (РКС) в связи с ситуацией в книжной отрасли нашей страны.
Заявление Международного Славянского Совета, подписанное Сергеем БАБУРИНЫМ.
Чтобы оставить комментарий вам необходимо авторизоваться