ПОЭТОГРАД

Лидия ГРИГОРЬЕВА                                                                                                                                                             

ПЛАЧ ПО ИМПЕРИИ

триптих

1.
Разворошив воспоминаний ворох,
казну времён напрасно не растрачу:
я, выросшая на её просторах,
её оплачу.

Родившись под звездой её падучей,
в степных донецких суховейных далях,
я выдюжила жизнь на всякий случай –
и вся в медалях!

Перебирая времени приметы,
припомню обретенья и утраты,
её заветы и её наветы,
её запреты и её догматы.

Как под дождём,
      бежала струек между.
Вокруг галдели, яростно и рьяно,
её профаны и её невежды,
её кумиры и её тираны.

Гонимая пургой и ложным другом,
не оскользалась на сыпучих кручах
я, выросшая за полярным кругом,
в снегах могучих.

Пережила брожение пустое,
и перепалку, и судьбы прополку,
но никакие «новые устои»
не сбили с толку.

Самих себя мы поднимали на смех,
глумились, подвергали переделу.
Великую страну делили наспех –
ножом по телу.

Как сухари, пространство искрошили
три недоумка в Беловежской Пуще.
Не зря они свой страх питьём глушили
в лесной той гуще.

Прокручиваю время вхолостую,
уже случилось так, а не иначе…
Смотрю на карте на одну шестую,
завидуя самой себе и плача.

2.
Купол небес надо мной, голубой,
синтетический синий навес.
Но я Север щелястый люблю, продувной!
И вразнос, и вразброс, и на вес…

Там, где сосны исходят серной смолой,
где от ветра студёного пьян,
мой живой и прекрасный отец молодой.
Ледовитый люблю океан.

Если память умерит звериную прыть,
я забуду, что было давно,
и себя расколдую, и заставлю любить
только то, что вижу в окно.

3.
Тяжёлая расплата,
нелёгкая пора –
периода распада
империя добра.

Кричали на причале,
грузили с кондачка –
армянские печали,
узбекские шелка.

Осиновые колья
вбивали со злобой
в грузинские застолья,
в литовский зверобой.

Не просчитали риски,
заразу занесли:
поправки, и описки,
и голые нули.

От русского заплечья
земля по швам трещит.
Но по-молдавски лечо
порой во рту горчит.

Пусть с перевесом малым
закончили бузить,
всё ж украинским салом
тоску не закусить.

И разошлись по саклям,
по разным полюсам.
В житьё-питьё накаплем –
не рижский ли – бальзам...

***
Сергею Цветкову
В цветнике моём цветы
были с вечностью на ты,
яркие – до помраченья,
душные – до дурноты,
никогда не отцветали
эти яркие детали
грёзы неосуществлённой
и несбывшейся мечты.

В цветнике моём всегда
были солнце и вода,
потому что в цветоводстве
я не мыслю ни аза,
видно, просто по везенью,
вдохновенью рядом с ленью
разражается над садом
плодоносная гроза.

В цветнике моём ты гость,
если с вечностью поврозь,
если с нею разлучиться,
разминуться ли пришлось.
В цветнике ли в самом деле
мы с тобой вчера сидели,
прозревая всё пространство,
вместе со временем – насквозь...

БАЗАР
Галдёж многоязыкий. Бормотанье.
Перед толпой жемчужных слов метанье.
Там словно бы кого-то напугали:
кричат ослы и люди, попугаи.

На площадь выйди и промолви слово.
Кричат торговцы, продавцы съестного.
Кричит погонщик, поправляя дышло.
И потому тебя почти не слышно.

Утробный хохот. Лепет простодушный.
Кричат вельможа и холоп ослушный.
Визжит богатый. И вопит бедняга.
Такой базар. Такая передряга.

Обычный гвалт. Обычай человечий.
Шумит собранье и базарит вече.
За-ради славы все вопить горазды.
Гундит неправый. Голосит горластый.

Оранье, вопли, гвалт, галдёж и гомон,
язык обезображен и изломан.
И чтоб не дать совсем словам погибнуть,
придётся выйти, возопить и гикнуть.

***
Сказать тебе о чём-то новом,
невероятном.
Да чтоб анапестом лиловым,
незаурядным.
О том, что доля нелегка,
сказать сумеем
таким оранжевым слегка,
густым хореем.

Лазурным дактилем тревожным –
о давнем прошлом.
Воздушным ямбом белоснежным –
о неизбежном.
Ты карандаш судьбы кроши
нажимом резким –
зелёным дольником пиши,
земным и веским.

Но если дактиль ярко-синий –
то о России...

***
Равилю Бухараеву
Мир разрушен взрывною волною.
Беспрерывно строчит автомат.
В дом поспешно вхожу, а за мною
благовейный летит аромат.

Это сад! Это сад бессловесный,
расплескавший цветы у крыльца,
Два крыла разметавший над бездной,
посылает за мною гонца!

Чтобы сердце от страха не билось,
не рассыпалось в прах бытиё,
вон лоза на стене укрепилась,
обвивает и держит её.

И густая тенистая крона,
и колючие эти кусты,
круговая моя оборона
от внезапной и чёрной беды.

Ароматы летят от порога,
начинают по дому кружить,
и крылатая эта подмога
помогает и выжить, и жить.